Папарацци (СИ) - Макарова Елена А. - Страница 42

Мать непонятным мне образом делила людей на наших и не наших. Например, после знакомств с Ритой она сразу окрестила ее нашей. Увидев впервые внука, тоже объявила, что он нашей породы. Как будто коннозаводчик с особо ценной породой. Говорил Вике, что семейка с приветом, а не поверила. Но после сегодняшнего дня, думаю, убедилась в этом сама. И я не знал, как сдержать смех, когда провожая нас домой, ей вручили коробку с фирменным печеньем: призовая лошадь получила свой сахарок.

Вика всю дорогу не выпускала жестяную банку, украшенную новогодними узорами. В какой-то момент сняла крышку и, тоскливо глядя в окно машины, захрустела печеньем. А потом я дал по тормозам и чуть мы чуть не слетели с дороги прямиком в снежный сугроб, потому что Вика начала рыдать.

— Что!? — я был в панике. — Что такое? — пытался вспомнить как оказывать первую помощь при…

— Печенье, — громко всхлипывала, — оно, и правда, очень вкусное, — и продолжала есть проклятое печенье, заливаясь слезами.

— Какое, нах**, печенье?! — вырвал жестянку и бросил на заднее сидение. — Что происходит? Это из-за моей семьи? — гадал, не представляя, из-за чего можно так убиваться. — Они чем-то обидели тебя? Я предупреждал, что они “оторви и выбрось”.

— Нет, — утирала мокрое лицо. — У тебя чудесная семья. Все такие приветливые и внимательные.

— Тогда в чем дело? — я исчерпал все варианты.

— Этот Новый год был самым лучшим в моей жизни, — слова смешались вместе с рыданием в едва различимый вой. — Я поняла, какого это, когда у тебя есть настоящая семья. Зря ты называешь их психами, тебе несказанно повезло с ними.

— Ты больше не одинока, у тебя есть я, — молол всё подряд, только бы она успокоилась.

— Зачем я тебе? — чуть притихла и шмыгнула носом, а потом снова разразилась плачем. — Я ужасный человек: необразованная, не умею себя вести с людьми, не умею выстраивать личные отношения. Хочу быть как Рита: мягкой и покладистой. И уметь печь такое восхитительное печенье, — запихнула в рот остаток печенья.

— Это она-то покладистая? — насмешила. — Тебя ввел в заблуждение ее образ безобидной беременной. — Взял ее за плечи, разворачивая к себе: — И не нужно тебе быть на кого-то похожей, — только сейчас заметил, что на ее лице нет ни грамма косметики, и все равно она выглядела невероятно красивой, несмотря на красный нос и успевший слегка припухнуть глаза, — ты мне нравишься такой, какая есть.

— Правда? — недоверчиво, как ребенок, которому пообещали чудо.

— Правда, — провел пальцами по ее влажным щекам. — Только не реви больше.

— Прости, — постепенно ко мне стала возвращаться прежняя Вика. — Что-то я расклеилась, наверное, пара последних бокалов шампанского была лишней.

Черт его знает, в чем причина, но я был рад, что мы миновали слезливый кризис.

— Теперь мы можем ехать? Ты обещаешь больше не пугать так?

Вика закивала, и откинулась в кресле, громко вздыхая на весь салон. Надеялся, заснет дорогой, и мы без происшествий доберемся до дома, но она задумчиво смотрела на сыпавший на лобовое стекло снег. Никогда не думал, что она настолько травмирована. Как бы не старался, мне не понять ее: вместе с братом я рос в полной любящей семье. И я не знал, как себя вести с Викой, о чем можно спрашивать, а о чем не следует, чтобы не вызвать новую волну слез. Ее никчемные родители должны локти кусать, что оставили. Если б они только видели, какой она стала.

— Ты никогда не искала родителей? — рискнул спросить. Вика заерзала на сидение, я пожалел, что задал вопрос — ей некомфортно. — Прости, можешь не отвечать.

— Не искала, — заговорила с такой отчужденностью, что теперь стало не по себе мне, — и не хочу.

— Почему?

— Я была не нужна им тогда, с чего вдруг они захотят признать меня сейчас? — она то нервно поглаживая колени, то прятала в карманы куртки, — Истории всех детдомовцев, как под копирку, сомневаюсь, что моя уникальная. И я, как и все брошенные дети, задаюсь вопросами: Кто мои родители? Почему они меня бросили? Но я пока не готов получить на них ответы.

Моя хрупкая девочка боялась получить новую порцию боли и унижения.

— Когда будешь готова, — взял за руку, чтобы она больше не суетилась, не зная, куда себя деть, — просто попроси — я помогу.

Она притихла, успокоившись:

— Знаю.

Остаток пути прошел в тишине, но ободное молчание не угнетало. Оно казалось естественным: мы поняли друг друга в этом вопросе, а другие темы пока нас не волновали.

Бегом, спасаясь от утреннего мороза, мы пересекли парковку перед домом. В квартире стянув холодную одежду и уже в постели согревались теплом друг друга. Вика дрожала, ее холодные пальцы касались моих ног.

— Андрей? — позвала сонным голосом.

— Да? — крепче обнял ее, уткнулся носом в шелк ее волос.

— С Новым годом, — как пожелание спокойной ночи.

— С Новым годом, — вдохнул ее запах. Она пахла проклятым печеньем.

Но сладкое ощущение счастья на утро развеял телефонный сигнал. Спросонья решил, что это давным-давно выставленный будильник, но мерцающий экран и имя чертовой суки убедил, что это все-таки звонок. Она каким-то образом чувствовала, когда я счастлив и спешила всё изгадить. Пришлось выбраться из теплой кровати, чтобы не разбудить Вику, посылая Елену на х*й. Новогоднее настроение вконец развеялось.

— Что тебе нужно? — не стал церемониться.

— Я тоже рада тебя слышать, милый, — тянула слова, словно наслаждалась звуками собственного голоса. Нарциссизм в запущенной форме. Но самый незначительный из всех ее пороков.

— Если ничего важного, то иди к черту, — на меня больше не действовало ее напускное очарование.

— Скучаю по тебе, — в ход пошла ее излюбленная тактика, — особенного сегодня. Мы должны проводить праздники вместе. Как семья.

— Ты мне никто, — готов был затолкать ей в глотку каждое слово, чтобы она поняла наконец это поняла.

— А та девка, что сейчас лежит в твоей постели? — после недолгой выдержанной паузы. Пыталась манипулировать, но я больше не велся на дешевые провокации.

— Ревнуешь, милая?

Негромки, совершенно неестественный смех:

— Какая ревность, если я сама позволяю тебе забавляться с новой игрушкой?

— С Софией всё хорошо? — проигнорировал все ее ничтожные попытки уязвить меня.

— Конечно, я забочусь о ней, — как всегд постановочно любящая.

— Тогда иди на х*й! — отключился.

Вика

Я проснулась еще до того, как дверь тихо скрипнула и Андрей вышел из спальни. Он думает, я не замечаю его таком сделанных звонков; не чувствую, как потом он полдня ходит темнее тучи; не вижу, как меняется его лицо, когда ему звонит эта женщина. Но всё, что мне известно, так это только ее голос. Даже не голос, а тон и интонации, которые я улавливала из телефона, застав Андрея за разговором. Она будто произносила мистические заклинания, под влиянием которых он становился покорным и запросто мог уехать без объяснений. К ней.

Иногда эффект ее магии ослабевал он срывался и отвечал что-нибудь резкое, не жалея матерных слов. Но всё равно, стоило ей позвонить в следующий раз, как он послушно снимал трубку.

У меня было множество возможностей заглянуть в его телефон, но это казалось мне таким унизительным и жалким, что я не воспользовалась ни одной из них. После совместного Нового года в отношениях мы шагнули далеко за пределы “секс и ничего личного”. Одни границы размылись, а других никто не выстроил: я понятия не имела как себя вести. Имела ли я права что-то требовать? Андрей не обещал эксклюзивных отношений, не признавался в любви вечной верности, и со снедающей изнутри ревностью думала о том, что далеко не одна у него.

Мы стали близки настолько, что я с легкостью могла рассказать как проходит день его и во сколько он вернется домой. Знала, что его мать простудилась; что у племянника выпал первый зуб; что Рита придумала имя будущему ребенку; что отцу необходимо пройти обследование, а но артачится; что новая песня Дары стала хитом и еще много других подробностей его жизни. Только понятия не имела, кто та долбанная женщина! Она — его личный секрет, которым он не желал делиться. Как и я своим: меня ждали на беседу в SQY.