Рот, полный языков - Ди Филиппо Пол - Страница 43
- Предыдущая
- 43/244
- Следующая
— Хорошая идея, Милли. Но если тебе действительно хочется знать, что мне нравится…
— Да, да, Фрэнк, скажи мне!
— Я люблю рассматривать Бруклинский мост. Шедевр Роблинга напоминает мне некоторые более скромные проекты, которыми я руководил. Величавый контрфорс кажется мне вечным и истинным среди шарады города. Однако полагаю…
— Фрэнк, я с удовольствием посмотрю с тобой мост! Пойдем же!
Милли потянула Кафку за рукав, и парочка совершенно разных представителей рода человеческого зашагала по Бродвею. Вскоре вдалеке показалась мэрия со сказочным мостом через Ист-Ривер.
Когда они прошли парк около мэрии, раздался отчаянный женский крик. За зовом на помощь последовал растущий вопль негодования, страха, смятения и гнева.
Кафка метнулся к источнику звука, Милли засеменила вслед.
Растущая, рычащая, возбужденная толпа устремила взор вверх, на крышу мэрии, где стояла зловещая фигура. Крошечная, но могучая, с горбатой спиной и гипертрофированным черепом, как у Квазимодо. Узкий черный комбинезон точно по фигуре переходил в скрывающую лицо маску и шапку с антенной на макушке. На спине торчали маленькие, укрепленные проволокой целлофановые крылья. Из туловища в области живота торчали ряды параллельных щупалец. Тварь была не кем иным, как…
— Черный Жук! — крикнул один из зевак.
— Где полиция? — завизжал кто-то другой.
— Где Галка? — завопил третий.
Кафка дрожал рядом с Милли, как собака на поводке, перед которой поставили наглого барсука или белку.
Черный Жук обратился к собравшимся с речью на английском языке с легким акцентом. Посыпались уму непостижимые лозунги и требования:
— Долой антисемитизм! Да здравствует сионизм! Палестину евреям! Смерть муфтию Иерусалима! Америка должна поддержать дело сионистов! Если она не согласится сделать это добровольно — помочь нам оружием и деньгами, мы заставим ее! Примите это в знак серьезности наших намерений!
В последовавшем жесте не было ничего непонятного или двусмысленного: Черный Жук вытащил круглую бомбу. Зашипел фитиль, вызвав ужас толпы, и люди ринулись в разные стороны.
— Да здравствует Банда Безжалостных! — крикнул Черный Жук, швырнув взрывное устройство.
Кафка сбил Милли на землю и закрыл ее своим телом.
Бомба рванула, превратив мир в шумный круговорот черного пороха, ранящих осколков, летящих кусков асфальта и комков дерна.
Сразу же после взрыва Кафка вскочил на ноги и осмотрел территорию. Чудом Провидения ни одного человека не задело — разрушения ограничились тротуаром, лужайкой и скамейками.
Что касается Черного Жука — в возникшей суматохе тот успешно скрылся.
Кафка в отчаянии опустился на корточки, бурча:
— Тщетны, тщетны все стремления. И все же какая радость снова представить удовольствие от того, как поворачивается в моем сердце клинок…
Милли поднялась и теперь отряхивала платье.
— Фрэнк, ты в порядке?
Кафка выпрямился.
— Милли, наше свидание на сегодня закончено. Надеюсь, ты доберешься до дома сама. Я вынужден… должен идти.
— Ну да, конечно, Фрэнк. Увидимся в офисе.
Кафка быстро пошел прочь. Милли подождала, пока он завернет за угол, затем поспешила следом, прячась за прохожими.
Она преследовала его до Таймс-сквер. Там Кафка остановился в грязном переходе, не слишком многолюдном, и Милли увидела, выглядывая из-за запертого ларька, как он подошел к безвкусно одетым женщинам, очевидно легкого поведения и, не долго препираясь, увел двух размалеванных дам прямо в близлежащий вшивый отель.
— Ах, Фрэнк! Ну почему? — воскликнула Милли и зарыдала.
Дорогая моя Оттла.
Пишу тебе, чтобы разъяснить свои мысли по одному важному вопросу, а именно о наших предках и наследии. Произошедший на днях тревожный случай открыл старые раны, пробудив боль, которую я давно считал делом прошлого. Я всегда восхищался, хоть и скрывал это, твоим искренним принятием ультрасовременной трактовки неприкасаемой семейной религии, тем, как ты точно придерживаешься каждой неоспоримой заповеди. Сам я никак не мог почувствовать себя спокойно в ее удушающих тисках. Возможно, твой взгляд поможет мне разобраться в себе.
Мы, конечно же, евреи. Евреи по происхождению, и никуда не денешься от этого наследия, передаваемого кровью. Ты подтвердила свою причастность к древнему народу, внеся чистосердечный вклад в такие дела, как спасение Восточной Иудеи и основание еврейской родины в палестинском протекторате. Я же, напротив, ревностно отверг всякую возможность зарождения братского отношения к евреям, и это решение было продиктовано не только моим логическим разумом, не только познанием многих культур вследствие долгих странствий, но и трусливой душой.
Не могу понять, как тебе удалось сохранять религиозность, растя в нашей семье. Он таскал нас в синагогу четыре раза в году, и то было фарсом, развлечением. Да каким там развлечением? Никогда в жизни не было мне столь скучно, если не считать уроков танца. Я наслаждался малейшими шевелениями — например, открытием раки с мощами, которая мне напоминала тир: когда попадаешь в десятку, дверца отскакивает точно так же, но если в тире из нее появляется что-то интересное, то тут все те же старые безголовые куклы.
Потом я стал воспринимать вещи в более мягком свете и понял, что именно рождает веру. Тебе удалось вынести нечто священное из иудаизма тех маленьких конгрегаций, походивших на гетто. Со мной такого не случилось, и я поставил соломонову печать на смердящий труп моего инфантильного зарождающегося иудаизма и похоронил его на веки вечные.
А теперь его призрак вновь восстал, обрел вторую жизнь после столкновения с сионистским демагогом.
Прошу я от тебя, моя дорогая сестра, две вещи. Во-первых, четкое, последовательное объяснение в защиту твоей веры. Во-вторых — что, наверно, даже более важно, — сведения об основных деятелях европейской сионистской сцены, в особенности об одном горбатом подстрекателе…
Дверь кабинета Кафки отскочила с такой силой, что со свистом проделала полную дугу и ударилась о стену. Стекло в двери задребезжало как выбиваемое одеяло.
Кафка вздрогнул и зажал уши руками.
— Милли, в этом была столь крайняя необходимость?
Милли фыркнула и протопала к нему по всей комнате.
— Для вас я госпожа Янсен, господин Кафка!
Она кинула стопку бумаг на стол и повернулась уйти.
Кафка поднялся и догнал ее.
— Милли, или, если вы настаиваете, госпожа Янсен. Я понимаю, что наше свидание закончилось не совсем подобающим образом, и, возможно, ваша голова до сих пор гудит от того столкновения со смертью. Я все же полагал, что до непредвиденного нелицеприятного инцидента мы наслаждались обществом друг друга, как любая пара.
Желтовато-зеленые глаза Милли гневно сверкали.
— Конечно же, до того как мы чуть не взлетели на воздух, дела шли первоклассно. А вот то, что было дальше, меня просто шокировало!
— Дальше? Не понимаю… нет, ты же не могла…
— Именно могла, господин Барн Виван, Уха-дер-жёр Кафка! И вот что я тебе скажу, франт! Человек, который способен отказаться от любви со мной ради потрепанных проституток, уже никогда не узнает, как я пристегиваю к поясу чулки!
После этого весьма расплывчатого утверждения Милли вышла столь же шумно, как и вошла.
Кафка сел за письменный стол и обхватил голову руками.
Послышался аккуратный стук, вошел посыльный Карл.
— Опять босс? — спросил Кафка.
Карл лишь кивнул, его втянутая в плечи голова говорила о самом искреннем сочувствии.
Кафка стоял перед грозной дверью кабинета Бернарра Макфаддена. Он вяло постучал и после приглашения осторожно вошел.
Макфадден выпрямлял себе осанку с помощью тренажера из стальных прутьев и зажимов. Сидя за солидным столом, он натягивал и отпускал упругие прутья, напоминая сумасшедшего кондитера, борющегося с упрямой ириской.
В ужасе наблюдая за этим процессом, Кафка искал в себе последний источник сил. Босс произнес, словно обращался к самому себе:
- Предыдущая
- 43/244
- Следующая
