Рот, полный языков - Ди Филиппо Пол - Страница 76

Мы нашли действующую пивную, «Железный жернов», в крытом подвале уничтоженного здания. Внутри под тусклым освещением тусовались местные и военные всех наций, не при исполнении. Кадровый состав канадцев общался с группой новозеландцев, стая австралийцев изливала душу своре португальцев. Проститутки и мошенники занимали в пищевой цепи позицию ниже. У нас было полно денег, выпущенных оккупационными войсками, и мы швырнули их на стойку бара, чтобы получить лучшее домашнее пиво герра Фельдферайна.

Свин, причмокивая, выдул две бутылки и вскоре сладко захрапел на стойке. Еще бы, рядом с Сахарной Зайкой не выспишься. Я сам дошел до того состояния, когда перед глазами все плывет и мысли текут свободно, как собаки в песне Дилана.

Мое внимание привлек человек, сидевший слева. Он был в возрасте — лет за шестьдесят, — но в хорошей форме. С бородой, в одежде стиля сафари, какие носят корреспонденты и другие белые, шатаясь по разного рода заведениям в чужих краях. От него исходила печаль мудрости — такого я в людях раньше не встречал. Подвыпивший, я чувствовал своим долгом попытаться приободрить его.

— Полагаю, передо мной господин Хемингуэй, — почтительно проговорил я, поднимая стакан.

— Извини, сынок, Хемингуэй борется с оккупационными войсками на Кубе.

Судя по голосу, он был абсолютно трезв — вероятно, единственный трезвый в этой пивной.

— Но вы же писатель, верно?

— Да. Из «Геральд трибьюн». Вы тоже?

По спине ни с того ни с сего пробежали мурашки. Я неправильно понял вопрос? Зачем он спросил? Моя форма говорит сама за себя, как грыжа сенатора Джонсона. Я считал, что мою ушибленную карму никто не видит. Я глотнул пива и ответил:

— Боюсь, нет. Может, в другой жизни. Если б я не ушел из школы…

Писатель ехидно рассмеялся. Никогда такого жуткого смеха не слышал.

— В другой жизни… Еще раз ты жить не захочешь, не сомневайся.

— Откуда такая уверенность?

Он схватил меня за рукав и пристально вгляделся.

— Я расскажу тебе одну историю, и ты поймешь сам.

Отпустив мою руку, писатель начал рассказывать:

— В 1985-м мне было восемнадцать…

— Сейчас шестьдесят пятый. Это будущее, — прервал я.

— Твое будущее. А некогда мое настоящее. Теперь оно никому не будущее. Не важно, не перебивай. Я эту историю редко рассказываю и могу передумать. В 1985 году я был простым солдатом. Жил в мире, какой тебе трудно представить. Видишь ли, Соединенные Штаты и Советский Союз были до зубов вооружены атомными бомбами. Имеешь представление, что это такое?

— Что-то связанное с атомами… — только и сумел выдать я.

— Правильно. Взрывчатое устройство, в котором расщепляются атомы, производя невероятную разрушительную силу. Они были изобретены во время Второй мировой…

— Правда?

— В моем мире — да. А после войны их производили тысячами и устанавливали в ракетах…

— Что такое ракеты, я знаю. Диво так диво. Они мне всегда нравились, но я ни разу не видел настолько большую, чтобы поднять бомбу. Фейерверки всякие.

— Поверь мне, можно построить такую мощную ракету, что перелетит океан. Представляешь тот мир? Он весь стал заложником двух сверхдержав, располагавших достаточным мегатоннажем, чтобы разрушить всю экосистему.

Мегатоннажем? Экосистему? Бред сумасшедшего… А псих не унимался.

— В 1985-м свершилось неизбежное. Советским генеральным секретарем был Юрий Андропов: ублюдок, бывший кагэбэшник. Русские проигрывали в Афганистане…

— В Афганистане? Разве на эту землю не англичане претендуют?

— Британская империя распалась после Второй мировой. Они ни на что не могли претендовать. Геополитическая карта зависела исключительно от Штатов и России. Они вдвоем вели игру. Русские вторглись к нашим союзникам в Пакистан, где располагались базы афганских повстанцев. Мы ввели войска, не собираясь использовать ядреное оружие. Конфликт начал расти. Они запустили ракеты, и началась Третья мировая.

Я был простым охранником в штабе командования под Скалистыми горами. Настолько смертоносны были те бомбы, что мы прятали наши задницы под весом гор, чтобы выжить. Первые несколько минут войны — а она длилась всего пару часов — все шло по плану. Генералы сообщили код запуска ракеты солдатам, которые работали в стартовой шахте, прочли переданный им доклад об ущербе, подсчитали свои потери и запустили в ответ вторую партию ракет… Затем все пошло наперекосяк, Мы получали визуальные данные по волоконной оптике — атмосфера, конечно, переполнилась электромагнитными лучами, — и то, что мы увидели…

Мужчина начал рыдать из-за катастрофы, которая еще не произошла и, вероятно, никогда не произойдет. Лицо его скривилось под тяжестью сильных эмоций. Мне это начинало надоедать. Занимательный, но затянутый разговор с выдумщиком, у которого разыгралось воображение, перетек в занудное повествование маньяка с неустановленным диагнозом.

Когда борода пропиталась влагой, старый репортер взял себя в руки, очевидно, задействовав некий внутренний волевой запас, и схватил меня за локоть. Я застыл. Через прикосновение мне передалась уверенность, что все сказанное — правда.

— Бойня вышла жуткой. И ученые, и солдаты сходили с ума. Никто такого не ожидал. В штабе командования начались мятежи, перестрелки и самоубийства. Одни настаивали на продолжении войны, другие — на незамедлительном прекращении.

Я не мог принять ни одну из сторон. Мое сознание было парализовано. Я бросил винтовку и бежал, все глубже и глубже в огромный бункер. Пришел в себя в какой-то лаборатории. Вокруг все были мертвы: покончили с собой. Я хлопнул дверью, и она защелкнулась. Там было некое устройство. Машина времени.

— Иисусе! — Я стряхнул его руку и огляделся в поисках защиты от сумасшедшего, однако все были заняты распитием пива, кроме Свина, который блаженно храпел. Некому мне помочь. — Атомные бомбы, ракеты, это еще ладно. Но машина времени. Вы ожидаете, что я…

— Я от тебя ничего не жду. Просто слушай. Как только я понял, что стою перед отчаянным экспериментальным проектом, неопробованным кораблем в один конец, то решил, что мне делать.

Я хотел прожить век заново, до того года, когда началась последняя война, и потому установил машину на семьдесят лет назад, в 1915-й. Подсчитал, что могу дожить лет до девяноста. Вторая декада века как раз подходила для начала перемен.

В машине были и пространственные параметры. Я выбрал Нью-Йорк. Мгновенное перемещение, очень удобно. И вот я там, странно одетый восемнадцатилетний парень с еще не просохшими от слез глазами. Я твердо знал, что мне делать, и быстро устроился репортером. Невероятно, сколько сенсаций можно описать, когда будущее для тебя открытая книга. Затем я начал с расчетом убивать важных людей.

Сначала Эйнштейна. Он уже успел опубликовать некоторые работы, но я очернил его имя так, что люди не стали их читать. Направляясь в Швейцарию, я вез с собой яд, которым отравили себя лаборанты в Третью мировую. Припас его, перед тем как сесть в машину времени. Убивает мгновенно, без следов. Не стоило труда подлить жидкость в кофе Эйнштейна, когда я гостил у него. Я заплатил цюрихскому сироте, чтобы тот сообщил властям, будто «еврейский извращенец» умер во время полового акта с ним. Выдающийся скандал. После такого ни один уважающий себя ученый не притронулся бы к его работам и десятифутовым шестом.

Устранив главного виновника, я составил список людей, имевших отношение к расщеплению атома или созданию ракет. Бор, Лоренс, Ферми, Дайсон, Альварес, Фейнман, Панофский, Теллер, Оппенгеймер, Годдар, Сахаров, Жолио-Кюри, фон Браун, Дирак — я полностью стер с доски истории физиков-ядерщиков двадцатого века. Это оказалось легче, чем я думал. Они были важными судьбоносными гениями — и такими доверчивыми. Ученые любят разговаривать с репортерами. Меня допускали ко всем. В армии я научился сотне способов убивать, не оставляя следов насильственной смерти, чем я и воспользовался, когда закончился яд. Смешно, как все просто. Самое трудное — остаться незамеченным. Я приходил к жертвам домой ночью, без лишних свидетелей. Представлялся разными именами, называл газеты, в которых не работал. О, я был хитер — талантливый серийный убийца. Ради спасения мира!