Дочь реки (СИ) - Счастная Елена - Страница 25

Зато спал Владивой почти хорошо. Просыпался, конечно, с мыслями о Беляне, гасил вновь и вновь вспыхивающую внутри злость — и засыпал снова. Теперь приходилось только выжидать.

Нелегким показался путь в ватаге Рарога. Никогда так много Гроза на лодьях не ходила. Один раз только, как отец из дома сестры своей забирал, где она стала вдруг не нужна, хоть и руки лишние рабочие, но и рот, который кормить надо — тоже. Воевода-то помогал семье, что ее к себе взяла, ничем не обижал и приезжал часто, как мог. Но все ж муж овдовевший настойчиво попросил Ратшу дочь свою забрать. Мол, хлопот с ней очень уж много. И самая большая, что едва не палкой приходится от женихов отбиваться. А те порой друг другу и лица квасят за девицу. Бывало такое, она не спорила и не пыталась себя оправдать, но и никогда не доводила до такого нарочно.

Да порой парням в Ольшанке точно хмель в голову ударял. Тогда Гроза еще не понимала толком, что к чему, и отчего вокруг нее столько шума порой — это после ей злые языки все разъяснили, не поскупились. И косые взгляды женщин в детинце еще долго обжигали, словно розгами по спине. Шептались, что кого-то она обязательно до беды доведет. А то и до смерти. Мужей ведь молодых кругом столько, что и во всей Ольшанке не было. Да как-то обошлось. Наверное, Гроза научилась со временем давать им отпор. Втолковала в головы их упрямые, горячие, что не надо ее по углам ловить — иначе и пострадать можно. Некоторые особо упорные получили не один мешок ударов по рукам, лицу и ниже пояса — не слишком, может быть, сильных, зато отрезвляющих. Которые запомнили. После и славу о Грозе, как о той, кого просто так и не приобнимешь, разнесли по всей дружине. А там и бабы в детинце успокоились, перестали кривотолки между теремных стен перекатывать, Ратшу костерить за то, что дочь свою непростую сюда привез.

А князь и не противился вовсе, чтобы Грозу под пригляд свой взять. Не ему же возиться. Да только обернулось все это для нее неожиданной стороной: не поймешь порой, то ли радоваться, то ли и впрямь бежать подальше. Вот и открылось этой весной, что надо бы бежать. Хоть, признаться, и тяжело было. Не хотела Гроза о том думать, а Владивоя вспоминала какой уж день. И гнала мысли о нем, а все равно то и дело ловила себя на том, что сидит у борта, глядя в серо-бурые воды Волани, и образ его перед взором внутренним так и эдак поворачивает. И томно тогда становилось в груди, горячо. Словно варево какое тягучее ворочалось.

Помогать Гроза старалась в дороге, чем могла. Да и тут не удалось осуждения избежать. Не считали ватажники, что девица на струге самого Рарога удачу им принесет. К тому же задерживала тоже: придется в Белом Доле к берегу близко подходить. А острогов они старались всеми силами избегать. Хоть изловить их на воде трудно, да кому стычки с дружиной княжеской нужны, если все ж случатся? Вот и ворчали мужи потихоньку. Предлагали — Гроза слышала — ссадить ее где пораньше недалеко от веси ближней к Белому Долу, а там, мол, сама доберется. Особенно ближник Рарога Другош, мужик на лицо — точный разбойник, часто о том заговаривал. И утром-то ему Гроза глаза мозолила, и вечером-то от нее никакого толка, хоть она и помогала Калуге, самому молодому и не такому могучему ватажнику, который, кажется, еще и посвящения особого в их соратники не прошел, готовить на всех еду. И так случилось, что Калуга стал единственным для нее приятелем, который, кажется, был даже рад такому соседству, хоть много они не разговаривали: Грозе было неловко, да и опасалась все ж. А парень, наверное, даже смущался, хоть и в годах был таких, когда ровесники уже вовсю невест себе присматривают. Одежа на нем была справная, но совсем простая. Видно, что помалу он начинал ее менять на более добротную, да пока что сразу не получалось.

Нынче вечером высадились на берегу между весей, одна из которых — Лугова — промелькнула вдалеке у берега не так давно, но еще до того, как начало смеркаться, а другая, как знала Гроза, была в нескольких верстах от того места, где встали на ночевку. Такова уж жизнь речных находников: нигде им особо не рады. Хоть по разговорам ватажников и можно было понять, что случались такие селения, где их вполне мирно принимали. Скорей всего, старейшины их имели в том некий резон. Уж какой, Грозе и думать не хотелось.

У всех завязались свои хлопоты. Рарог и вовсе ушел с открытого берега вглубь леса, за стену только-только зазеленевшей ольхи. Держал он под мышкой сверток: не понять, что в нем, а интересно ведь! Гроза прислушалась исподволь — спросить напрямую у Калуги не решилась: ватажники обмолвились, что требы Велесу понес. Место для того самое лучшее: здесь они останавливались уже не первый раз, и неподалеку, аккурат между двух больших весей, в сухой низине, стояло святилище Скотьего Бога. И каждый раз Рарог ходил туда: верно, просил удачи в пути. Гроза и подумать не могла, что находник так Богов почитает, помнит и требами не обделяет.

Пока устраивали стан, Гроза вместе с Калугой, как им и положено, взялись вечерю готовить на всех. Парень развел два больших костра, над ними повесили котлы для рыбной похлебки: наловили вот почти на ходу так ловко и много, что только диву даваться. Видно, в том мастерстве ватажники поднаторели изрядно: ведь добрая половина жизни их с весны до зимы, пока не начнет река схватываться льдом, проходила на воде.

И смачный дух растекался в стороны от котла, заставляя уставших ватажников, которые ставили шатры на ночь, то и дело посматривать в их сторону. Сумерки становились глубже с каждым мгновением. Красный шар Дажьбожьего ока уже упал за темную полосу противоположного берега, и от воды поползла зябкая прохлада, заструилась по лодыжкам, пробралась под подол — и Гроза натянула его едва не до самой земли. И снова показалось, что до Ярилы Сильного еще далеко, и настоящее тепло никак не доберется до этих земель. Да и где она будет праздник тот встречать — и сама сейчас сказать не могла. Доплыть бы, отца увидеть.

Беляну встретить Гроза и не надеялась, хоть и могли они столкнуться в Любшине, большой, оживленной веси в паре дюжин верст от острога, если Рарог верно сказал, что туда она просила ее проводить. И, честно признаться, глодала обида на подругу: за то, что утаила свои мечтания. Свои намерения сбежать от жениха и отца. Хоть и понимала, почему так случилось.

— Долго еще до Белого Дола, Калуга? — наконец отвлеклась она от нелегких мыслей о том, что ее ждет дальше.

— Дня два, если ничего не задержит, — пожал тот широкими, как у многих гребцов, плечами. — Да только Другош давит, чтобы тебя все ж высадить завтра подле Вельсенки.

И покосился на нее с сожалением. Один он только, кажется, не против был, чтобы Гроза ему и дальше помогала: вдвоем-то всяко веселее. А он еще тут как будто тоже не до конца свой.

— Рарог не разрешает, — Гроза невольно попыталась отыскать его среди ватажников, но он еще не вернулся. — Может, и не ссадят?

Не то чтобы она боялась одна до острога идти: люди добрые, что подхватят по дороге, найдутся всегда. Впрочем, как и лихие — такое тоже случается. Но так придется задержаться больше, а хотелось добраться до места нужного поскорей. Да и с отцом встретиться, узнать, как он сейчас, не стало ли ему совсем худо. Не всегда, конечно, он в странное безразличие впадал, но случалось это все чаще и чаще, как будто разум его да и душа сама уже утекали по Волани в невидимую даль, за край, куда ведет любая река.

Хотела она убедиться, что время не истекло, что есть его достаточно, чтобы дождаться, как закончатся те семь лет, назначенные Грозе самой рекой, что звала ее все отчетливей. И казалось с каждой седмицей, что ждать еще невыносимо долго.

— А ты как тут оказался? — вновь заговорила Гроза, чтобы отвлечься от тягостных мыслей, когда Калуга, отлучившись ненадолго, снова рядом с ней присел. — Ты ведь парень совсем молодой. Неужто там, где родился, тебе места не нашлось?

— А что мне место? Я под Веривечем жил. Да сиротой остался, как случилось нападение то русинов. Три зимы назад. Слышала, может?