Дочь реки (СИ) - Счастная Елена - Страница 31

Лоб его прорезали морщины — и разгладились, как будто он и сам не поверил в то, что увидел.

— Здрав будь, Ратибор, — почтительно кивнул ему старшой. — Принимай гостей. Говорить будем о том, что у вас тут деется.

— Иди, Гроза, — попытался отослать дочь Ратша.

Качнул головой в сторону приземистого терема, не такого стройного, как в Волоцке, темного от времени, что он стоял здесь. Грозе приходилось жить здесь раньше, она помнила его запах — времени и воинской силы, заключенной в стали и дубленой коже, его темноватые переходы и горницы с маленькими оконцами. Здесь она чувствовала себя по-особенному. Почти как дома. Наверное, потому что рядом был отец.

— Чего это? — она уцепилась за его рукав. — Я тоже послушать хочу, о чем вы говорить будете. Что творится здесь, где русь и скоро ли придет?

Ратша вздохнул тяжко, а Рарог посмотрел на него сочувственно. Вот ведь поганец какой! Словно тяжестью большой для него был путь сюда с ней на борту, будто донимала его Гроза. Да, кажется, никто особо не страдал.

— Тогда пойдемте хоть в общину, — буркнул отец. — Не стоять же посреди двора.

Он пошел впереди, а остальные за ним. Гроза, все еще цепляясь за его локоть: и отпустить никак не могла, до того рада была его видеть в здравии и в ясном уме. Верно, опасность и схватка с русинами так его встряхнули. Может, и не зря Владивой отправил его в Белый Дол, подальше от спокойного Волоцка, куда не всякая русь доберется. Здесь ему приходилось быть сосредоточенным и не пускаться в сожаления об ушедшей жене, которая забрала часть его души и часть жизни — наверное. Хоть и горько было видеть что все ж постарел заметно Ратша за те луны, что они не виделись. А ведь князя всего на две зимы старше. Вот и седина между русых прядей, и нечеткая линия всегда твердого подбородка, поросшего длинной щетиной. И морщинки, разбегающиеся от уголков глаз. И на миг представилось, что любой мужчина, который когда-то может Грозу полюбить, станет таким же. Будет так же маяться, не находя покоя в душе, когда она тоже уйдет. Представила Владивоя, всегда решительного, непоколебимого, его лицо — точеное, взгляд — острый, от которого порой и под лавку забиться охота. И губы — неожиданно пленительные, мягкие. Разве может князь стать вдруг невольником желаний и несбыточных чувств? Безнадежных уже в тот миг, как пробежала первая искра по сердцу?

А вслед за ним Гроза почему-то о Рароге подумала. И с чего вдруг? Вот уж у кого ветер в голове и душе: ни за что не цепляется. Гуляет там, где теплее, где девицы улыбаются слаще. Нечего о нем тревожиться! Но почему же так неспокойно?

Гроза все же не удержала тихого всхлипа — и натолкнулась на взгляд отца.

— Что случилось? — он покосился на ватажников, которые держались позади.

Наверное, подумать успел, что кто-то из них ее обидел, а она скрывает от страха. И его губы сжались в узкую линию, а крепкие пальцы перехватили запястье.

— Нет, ничего, — Гроза замотала головой, опасаясь, что он сейчас домыслит то, чего вовсе нет, а там еще успокаивай его, буйного, пока поймет, что и правда ничего дурного не было. — Просто соскучилась.

Она прижалась щекой к плечу Ратши, и так они дошли до общины. Там и расселись за столом. Только воевода еще успел чепядинку подозвать и тихо сказать ей, чтобы обедню уже подавали и на гостей, так внезапно прибывших, не забыли посуду поставить. Девица убежала, с любопытством глянув на мужчин, а воевода повернулся к ним, складывая перед собой руки на столе.

— Так чего ты предложить хочешь?..

— Рарог, — закончил за него старшой. И взгляды их, устремленные друг на друга, на миг стали чуть выразительнее.

Ратша кашлянул, но спорить не стал, не стал ни о чем расспрашивать, словно принял желание Рарога не называть своего настоящего имени. А Гроза вдруг почувствовала себя уязвленной, как будто право имела знать о его жизни чуть больше, чем знала. Уложить к основанию их еще одно бревнышко сверху, чтобы дальше поднялся над землей целый крепкий сруб, в котором можно быть уверенной: простоит века. Но тут же одернула себя: зачем ей это? Зачем пытаться лучше узнать находника, который сегодня здесь, а завтра совсем в другой стороне, обчищает захваченную лодью?

— Рарог, значит, — все же хмыкнул Ратша. — А мы голову ломали два лета, кто ты такой есть.

— Такой вот и есть, — тот пожал плечами. — Так русов-то когда снова ждете? Соглядатаев за ними отправили?

— Отправили, — на удивление спокойно отчитался воевода. Как будто видел в старшом того, кто в походах на реке смыслил гораздо больше него. — Те вернулись скоро. Сказали, что русь лодьи из воды вытащила и ушла через рям здешний, что под Вельсенкой за излучиной Жити. А как иначе: там река мелкая. Даже на стругах не пройти. А порой и на лодке.

— Знаю, — озадаченно потер подбородок Рарог.

И отчего-то отрадным было увидеть на лице отца интерес острый. Как будто не осуждал он вовсе находников за все, что они творили, а увидел в них вдруг возможную подмогу. Может быть, и к добру они тут появились: Рарог вовсе не поспешил увильнуть, сбежать, оставив Грозу под воротами острога. Вновь решил ввязаться туда, куда и не собирался? И Ратша как будто понимал это, оттого слегка удивлялся. Молчание повисло в общине, тяжелое, напряженное ото всех раздумий, что сейчас разрывали головы мужам.

— Скажи, воевода, — вновь заговорил Рарог. — Сколько людей вы потеряли, пока отбивались от русинов?

Ратша пожевал губами, пристально глядя в лицо старшого. И на спутников его посмотрел, словно пересчитав и прикинув, сколько еще с ним быть может.

— Не так много. Больше тем досталось, кто в веси Белом Доле жил. Там и оружие не у каждого есть. Но с дюжину крад мы на поле сложили.

И видно: говорить ему о том не хочется. Ответ держать перед находниками, у которых кто знает, что на уме. Может, сам Рарог уж подумывает, не потрепать ли еще больше то, что еще здесь осталось. И в первый миг после слов отца, пронизанных недоверием, кольнуло Грозу тревогой. Вдруг и впрямь так? Но она встретилась взглядом со старшим и успокоилась тут же. Нет у него мыслей темных

— иначе они непременно отразились бы в его глазах. Не смотрел бы он так открыто.

— Так ты скажи, Ратша, — он улыбнулся сдержанно и чуть хитровато. — Вам помощь нужна или нет?

Чурила заметно толкнул его в плечо. Рарог чуть качнулся вперед, но и бровью не повел на открытое возмущение соратника. Он говорил с воеводой, а смотрел на Грозу, будто только она — причина того, что все они сидят тут, за общим столом, и решают, что с русинами делать.

Кажется, отец тоже не сразу поверил, что Рарог и правда задал такой вопрос. Взглянул на Грозу, будто она ему что-то объяснить могла. Да она и сама все больше дивилась тому, что с Рарогом творится. Или, может, он всегда такой был — тогда откуда слава недобрая?

— Можно подумать, вы шкуры свои подставите в защиту тех, кто вам безразличен,

— с сомнением хмыкнул воевода.

— Ты скажи, — настоял находник.

Ратша возвел очи горе, как будто упрямство Рарога его раздражало. А может, необходимость перед ним признать, что любая помощь будет как раз. Ведь по всему видно: нелегко пришлось. Белый Дол погорел сильно, второго нападения каждый хочет избежать и старался бы всеми силами.

— Нужна, — все же выдавил воевода.

И всем как будто легче стало. Гроза — та даже и вздохнула тихо, чтобы отец не услыхал.

— Признаться, тебе помогать у меня охоты нет, — мстительно улыбнулся Рарог. — Сам понимаешь, небось.

— Тогда спрашиваешь чего? — тут же осклабился Ратша.

И разозлился заметно, узрев во всех словах Рарога только лишь насмешку.

— Но помочь-то я могу, — разъяснил тот, как неразумному дитю. — Но только если Лисица меня попросит…

— Лисица? — воевода и кулаки стиснул, огромные, от вида которых любой, даже самый крепкий, кметь потом покроется.

А вот Рарог даже не посмотрел на них, не впечатлился ничуть. И Гроза под его пытливым взглядом все сильнее хотела в подпол провалиться. Не от стыда перед отцом, а от смятения странного и жгучего желания в мысли находнику заглянуть. Чтобы уж все узнать.