Сто пятьдесят килограмм счастья Султана Ибрагима (СИ) - Ди Мельпомена - Страница 15

Кёсем и Кеманкеш кивнули мне. Султанша внимательно оглядела живот Хюмашах.

— Чем занят мой сын-повелитель, Шивекяр? — Валиде проигнорировала приветствие Хюмашах Хатун и обратилась ко мне.

— Должно быть, подбирает мне подобающее наказание, султанша. — Я была само спокойствие.

Кёсем изогнула бровь, приказывая продолжать.

— Несколько месяцев назад я очень некрасиво поступила с Хюмашах Хатун, запугала её так сильно, что та поспешила разорвать отношения с султаном и уехала домой. Теперь правда всплыла наружу, повелитель сейчас принимает решение.

За всё то время что я говорила, на лице султанши не дрогнул ни один мускул. Кёсем уже привыкла к моим откровенным речам и не была удивлена, но думаю, султанша не ожидала, что я способна на такие низкие интриги, как враньё и запугивание. Так я поступила только с Хюмашах, да и то, по правде, говоря в шутку, я правда не ожидала, что хатун воспримет мою речь всерьёз, не думала я что та покинет Топкапы в спешке, поджимая хвост.

Кёсем внимательно меня оглядела, после перевела взгляд на Хюмашах. Валиде молчала и о чём-то размышляла. Кеманкеш же стоял с маской покер фейса на лице, только глаза его то и дело скользили по мне, перебираясь на живот Хюмашах.

В такой гнетущей тишине мы и простояли ещё час перед главными покоями. Кёсем Султан также стояла с нами, давая сыну всё хорошенько обдумать.

И вот мы все вошли в главные покои. Султан Ибрагим стоял в центре комнаты, заложив руки за спину. Его лицо было спокойным и умиротворённым, должно быть, он провёл медитацию, как мы делали с ним множество раз. Повелитель поприветствовал мать, поздоровался с главным визирем и, наконец, обратил своё внимание на меня и Хюмашах. И снова никаких эмоций. Я едва сдержала улыбку. Всего несколько месяцев прошло, а Ибрагим так сильно изменился в лучшую сторону! Даже если он меня сейчас казнить прикажет, я ни о чём жалеть не буду! Умру со спокойной совестью, зная, что империя в надёжных руках!

— Хюмашах Хатун! — падишах внимательно оглядел девушку. — Ты носишь моего ребёнка, поэтому с этого дня будешь проживать в гареме, о тебе и ребёнке хорошо позаботятся.

Хатун лучезарно улыбнулась и присела, выражая повиновение. Амбициозная барышня.

— Шивекяр Хатун… — Ибрагим смотрел мне в глаза, в которых было явное недовольство. — Ты поступила очень плохо. Если бы сама не призналась, я бы никогда не поверил словам Хюмашах.

После этих слов Кёсем слегка дёрнулась. Очевидно вспомнила наш с ней разговор. Они с великим визирем стояли чуть в стороне и делали вид, что им совсем не интересно наблюдать за семейными разборками падишаха.

Султан Ибрагим между тем продолжал:

— Я разочарован в тебе, Шивекяр. Только ли в этом твой грех? Или есть ещё что-то, чего я не знаю?

Я задумалась на пару минут, припоминая все свои косяки, но на ум приходила только первая августовская ночь с четверга на пятницу, когда я прокралась на кухню ночью и сожрала там всё, что не было приколочено гвоздями. Позже я узнала, что огромные котлы с пилафом (рис с бараниной) были приготовлены для янычарской церемонии казана, проходящей каждую пятницу на главной площади Топкапы. Преступника так и не нашли, но ещё добрых пол месяца на меня косо смотрел весь гарем. Полагаю, в этом признаваться прилюдно не стоит? Или всё же…

— Шивекяр? — Ибрагим внимательно наблюдал за моими бегающими глазками, боясь худшего.

Я опустила голову. Сгорел сарай — гори и хата!

— Повелитель, это я разграбила кухню в начале августа. Не знаю, что вдруг на меня нашло! Всё было как во сне… Помню, что шла с ночной прогулки, мне захотелось воды, я заглянула на кухню, но никого там не оказалось. Тогда я решила сама поискать воду… — я глубоко вздохнула. — Я пришла в себя только когда доедала последнюю ложку пилафа. Из-за меня чуть не сорвалась церемония казана, простите, повелитель… — я покраснела и не смела поднять глаз.

Ибрагим молчал долго. Минут двадцать. Кёсем с Кеманкешем тихо о чём-то перешёптывались у себя в углу. Наконец повелитель выдал:

— Ты виновата перед Хюмашах, Шивекяр. Поэтому с сегодняшнего дня ты будешь служанкой беременной хатун. Служи ей и раскаивайся в своём преступлении.

Хюмашах не смогла сдержать улыбки. Я же молча присела, принимая приказ. А Ибрагим продолжал:

— Ночами же ты будешь работать на кухне, хатун. Из-за тебя, Шивекяр, я урезал жалование поварам и наказал их несправедливо. Поэтому твоё жалование также будет отдано на кухню.

Я снова молча присела. Повелитель махнул рукой, и мы с Хюмашах вышли из главных покоев, оставляя Султана Ибрагима решать государственные вопросы.

Глава 8. Гарем слезам не верит.

— Ну что же, — Хюмашах предвкушающее улыбнулась. — Иди за мной, хатун. Солнце ещё высоко, а сундуки с моими вещами ещё не разобраны!

Я молча поплелась вслед за беременной фавориткой султана Ибрагима, надеясь, что смогу с достоинством вынести своё наказание.

Мы зашли в большие красивые покои, полностью заставленные сундуками. Я грустно вздохнула, осознавая, что Хюмашах перебралась в Топкапы на ПМЖ. Между тем хатун расхаживала по комнате и размышляла, с какого сундука лучше всего начать.

— Открой! — хатун пальцем указала на деревянный сундук с искусной резьбой.

Я открыла крышку и чуть не ослепла от блеска золота, едва помещавшегося в сундук.

— Это моё жалование за все эти месяцы, что я отсутствовала во дворце, — оправдывающимся тоном пояснила Хюмашах. — Нужно разложить их по тридцать золотых, а после рассортировать по небольшим мешочкам. — Хатун открыла очередной сундук и продолжила. — Здесь найдёшь ткань, сошьёшь мешочки и всё сделаешь в точности так, как я сказала! — фаворитка прошлась по комнате и приоткрыла небольшой сундучок. — Здесь драгоценности, их не трогай, просто убери в шкаф дальней комнаты. В остальных сундуках одежда и соболя, аккуратно развесь их в гардеробной. После этого вели агам унести из покоев ненужные сундуки. Я приду к вечеру и всё проверю, Шивекяр! Не смей спихивать свою работу на рабынь! Иначе я скажу повелителю, и тогда тебе не поздоровится! — Хюмашах фыркнула напоследок и вышла из покоев.

Я же начала выполнять поручение, стараясь не думать о том, какие сказки эта хатун сейчас распространяет в ташлыке среди наложниц и рабынь.

Я закончила к восьми часам вечера, когда весь дворец уже готовился ко сну. Хюмашах уже три часа сидела надо мной и наслаждалась представлением. Ещё часами ранее, эта хатун чуть не экскурсии сюда водила, чтобы девушки в гареме воочию убедились в словах вернувшейся в Топкапы фаворитки.

— Я закончила, Хюмашах Хатун! Мне ещё нужно успеть на кухню, я могу идти?

— Да, так уж и быть, можешь идти, Шивекяр Хатун, но не забудь, что завтра тебе нужно быть у меня ровно в семь утра! Опоздаешь хоть на минуту, я тебя накажу!

Я молча кивнула и вышла из покоев фаворитки. До кухни добралась быстро, так как очень хотелось кушать, а судя по запаху, ужин был не так давно.

Аги, работавшие на кухне, моему появлению не обрадовались. Они итак меня подозревали в краже их пилафа все эти месяцы, а теперь, когда правда вышла наружу, смотрели на меня аги… Нет, не с осуждением и не со злобой, что удивительно. А с жалостью и сожалением.

В гареме все знают, что султан Ибрагим души во мне не чает, Кёсем Султан меня уважает, да и Турхан Султан препятствий на жизненном пути не чинит. Поэтому у многих нет сомнений в том, что наказание моё рано или поздно закончится, тогда я снова буду в фаворе. Но, не думаю, что аги и калфы боятся мести. За эти месяцы я никогда не проявляла неуважение или беспричинный гнев в адрес служителей гарема. Характер у меня был мягкий, а когда я села на диету и стала в десять раз меньше есть, так и вообще повара мне памятник чуть не поставили, так как у них поубавилось работы. Да хазнедар, урезав бюджет на закупку продовольствия, всегда улыбалась, как только я появлялась в поле её зрения.

В старом дворце у меня была вынужденная диета, там сорваться было практически невозможно. Как только я вернулась в Топкапы, вопрос стал ребром. После моего тактического отступления из главных покоев в одной простыне, повелитель в меня едой не кидался, но мне самой было тяжело сдерживать желания своего тела. Думаю, окружающие это видели и меня не провоцировали, даже уважать начали за силу воли. Как жаль, что в августе я сорвалась на пилафе янычар…