Проданная (СИ) - Шарм Кира - Страница 2

Но…

В зале было темно, это только меня выставили на свет.

И он точно не торговался за другие лоты — этот голос я узнала бы из тысячи, даже в самом бессознательном состоянии!

Пытаюсь совладать с собой и не закусить от волнения губы, когда его огромная фигура приближается ко мне, — здесь и в этом серебристо-сером костюме он выглядит так, как будто медведя слегка причесали и приодели, чтоб вывести в свет. Но медвежьи повадки и рычание никуда не делись и в любой момент он может просто раскидать всех вокруг.

Этот человек всегда вызывал безотчетный страх у остальных, — видимо, это на уровне рефлекса, который вопит о том, что от него нужно бежать и не связываться! Но стальные, будто расплавленное серебро, глаза, просто припечатывают, заставляя замирать на месте под тяжелым взглядом, пока по спине бегут мурашки.

Так и теперь.

Я стою перед ним, как кролик перед удавом, не в силах пошевелиться. А в голове включается красная лампочка «опасность»! Но сбежать я не могу и только судорожно сглатываю, тяжело дыша и впившись пальцами в тот самый край стола так, что они уже совсем побелели.

Какой шанс на то, что человек, которого я ненавижу всем сердцем и который обещал мне страшные вещи, меня не узнает? Ведь грим действительно изменил мое лицо…

Распахиваю глаза только когда слышу его дыхание, — оно обжигает кожу, смешиваясь с терпким запахом черного кофе и дорогих сигар. И еще чего-то такого, едва уловимого, мужского, резкого, — этот запах я бы тоже узнала из тысячи, как и его голос, будто полосующий каждым словом.

Все должно быть хорошо, — успокаиваю себя, вернее — пытаюсь успокоить. Он смотрит только на камни… Только …

Но…

Сердце начинает лихорадочно стучать, — так, что, кажется, моя грудь сейчас просто выпадет, прорвав это слишком открытое декольте.

Стоит мне лишь приподнять ресницы, как дыхание снова замирает.

Санников и не думает смотреть на камни, — его тяжелый подавляющий взгляд упирается прямо мне в глаза, и, кажется, расплавляет меня, пронзает насквозь своим пылающим серебром.

Хочется отшатнуться, да только я замираю на месте.

Кажется, еще немного, и начну ловить раскрытым ртом воздух, который накалился вокруг него до предела.

— Не страшно… Еще не страшно — мысленно бормочу я себе. Ну, что здесь такого, — он просто купил камни. А я после этого аукциона скроюсь так, что меня не найдут…

И даже рисковать не буду — сразу же уволюсь.

Но…

Он наклоняется к моему лицу, продолжая по-прежнему парализовать своими жуткими, давящими глазами, и…

Облизывает мои губы!

— Я же говорил, принцесса, что ты будешь моя, — пронзает током мои губы, выдыхая прямо в них своим раскатистым бархатом.

Нет. Это не со мной. Не про меня. Этого не может быть!

Хочется зажмуриться и просто исчезнуть, — но я не могу сделать даже шага.

Как не могу отвести взгляд от ледяных, пронзительных серых глаз, ставших сейчас почти черными.

Эти глаза порабощают, впечатывают в себя, заставляют подчиняться их воле — всегда и во всем.

Санникову не отказывают. Он привык, что все его желания исполняются даже без слов — ему достаточно лишь посмотреть, прожечь этим уничижающим напрочь взглядом.

Он просто смотрит, — а меня будто обливают на морозе ледяной водой, — я вся изнутри заледеневаю.

И одновременно странные вспышки, будто пламя, — от его голоса, от этого его касания к губам — такого дикого, варварского, абсурдного, — будто выжигает горло, взрываясь внутри.

— Вы… — я лихорадочно облизываю губы, как за соломинку хватаясь за глупую надежду.

— Вы меня с кем-то спутали… Я…

— Ты хочешь поиграть язычком с моим членом прямо здесь? — и снова каждое слово — прямо мне в губы — ожогом, вспышкой, до головокружения.

Санников вжимается в мое тело, и меня будто выгибает волной, — я прекрасно ощущаю, о чем он говорит, его член как камнем упирается в мое тело.

Даже отшатываюсь — рефлекторно.

Ну, — чего я? Дрожу, как в лихорадке!

Он же не попытается меня взять прямо здесь! Да еще и при всех!

Хотя…

Под его ставшим почти черным взглядом, я уже ни в чем не могу быть уверена!

— Вы ошиблись — бормочу, на одном выдохе. — Я не та, за кого вы меня приняли…

— Господин Санников? Что-то не так?

Наша пауза явно затянулась — и вот к нам уже подлетает обеспокоенный Гурин, кажется, готовый и лезгинку перед этим страшным человеком станцевать, лишь бы тот остался всем доволен. — Вы недовольны товаром?

— Я всем очень доволен, — Санников ухмыляется, поддевая пальцами колье, но при этом проводя мизинцем по моей груди, задевая сосок ногтем — так, что меня снова ошпаривает и почти выгибает перед этим мужчиной.

Это же невозможно!

Вот так, при всех, при полном зале!

Нет, он совершенно безумен, раз позволяет себе такое!

Или просто настолько привык к тому, что ему все можно, чего бы он не пожелал!

С судорожной надеждой всматриваюсь в зал, в лица гостей, — но все лишь отводят головы в сторону. Куда-то к окну — ну конечно, именно там все самое интересное, а здесь же ничего не происходит!

Только вот за ухмылкой я вижу ледяные, полыхающие льдом глаза — и ощущение такое, что он прямо сейчас, одним движением сорвет с меня это платье, в котором я и так кажусь сейчас голой, как никогда и сделает все, что ему хочется!

— Господин Санников! Буквально десять минут! — продолжает растекаться лужицей перед ним Гурин. — Вы пока можете подождать в моем кабинете! У меня есть лучший коллекционный виски — он удовлетворит вкус даже такого гурмана, как вы! А мы пока упакуем ваши бриллианты…

— Бриллианты? — он снова ухмыляется, вздергивая вверх густую черную бровь.

Делает легкий шаг назад.

Лениво, вальяжно рассматривает меня снизу вверх, останавливаясь взглядом на груди. Прожигает ее взглядом.

Как будто уже сорвал с меня одежду.

Ощущения, — будто не глазами, пальцами прощупывает, даже тянуть грудь начинает болезненно.

Зато я снова начинаю дышать.

Как рыба, выброшенная на берег.

Один шаг — и уже все равно становится легче.

Начинаю понемногу приходить в себя, — ну, в самом деле, что я себе надумала, чего так испугалась!

Какой бы сумасшедшей энергетикой ни обладал Станислав Санников, а он тоже человек, как и все мы. Ну, — не мог же он на меня просто вот так взять и наброситься!

— Они и есть упаковка, — хмыкает он, так и не отводя от моих сосков взгляда. Не обращая никакого внимания на суетящегося Гурина. — А мой лот — она. За нее я заплатил. Предпочел бы упаковку только в это, — его руки снова подхватывают тонкую сеть золота, начиная перебирать камни. — Но сойдет. Не люблю, когда все видят то, что принадлежит мне.

Я вроде и слышу его, а голове — гул. Как будто колокол гудит. Ничего не понимаю, не соображаю.

Что он говорит вообще? О чем? Это же бред… Или это мое вдруг ставшее больным воображение?

— Конечно, Станислав Михайлович, как скажете, — продолжает лебезить Гурин, а я перевожу на него глаза, поворачиваю голову, как в замедленной съемке.

Он что — не понял, не расслышал, что сказал только что этот гад?

Что, только у меня одной шок?

Почему все молчат, полный же зал людей?

Где охрана, чтобы убрать отсюда этого сумасшедшего?!

— Вы что? Вы себя слышите вообще? — хватаю за руку Гурина. Так крепко, что, кажется, сейчас сама себе пальцы выверну или сломаю. — Вы понимаете, что он только что сказал?

— Без скандалов, Серебрякова, — шипит Гурин, улыбаясь вспыхивающим камерам, — черт, я и забыла, что здесь сегодня еще и полно журналистов! — Тихо молча едешь сейчас с ним, — уже мне, сквозь зубы, сжимая мое плечо так, что вот точно синяки теперь останутся!

— Да вы что…

— Успокойся! Это же Санников! Кто ему отказывает!

— Вы с ума сошли! — набираю полные легкие воздуха, готовая заорать про беспредел.

Но мне как-то слишком аккуратно затыкают рот ладонью, а мое тело подхватывают чьи-то руки, торопливо вынося из зала.