Портрет моего мужа - Демина Карина - Страница 35

— Если собираешься ее вытянуть ко двору, то сперва сделай так, чтобы она не сильно выделялась.

Глупый совет.

Она, рыжая пташка, все равно будет иной, даже если ее закрутить с ног до головы в драгоценные паучьи шелка, а сверху посыпать жемчугами. Она… иначе смотрела.

Держалась.

Она просто была другой. Не хуже, отнюдь. А главное, она прекрасно осознавала свою инаковость, но… не страдала, что ли? То есть, может, и страдала, Кирис наверняка не знал, но тогда она очень хорошо прятала эмоции. А это несколько противоречило сложившемуся образу.

И еще почему-то стало тошно от мысли, что рано или поздно, но она узнает.

Про нейту Ригис.

Про…

А про Вельму нет. Как и про то, что море разговаривает с Кирисом каждую ночь. Впрочем, на острове каждый сходит с ума по-своему, и весь вопрос лишь в том, как надолго затянется процесс.

Кирис вот начал получать от этих разговоров своеобразное удовольствие.

— Вот и я о том же, — Мар давно научился обходиться без собеседников, впрочем, каким-то удивительным образом угадывая, о чем думают другие. — Я могу навесить на нее все фамильные драгоценности, но легче никому не станет… да и… не знаю. Я не думаю, что ей понравится двор.

А она двору.

Вот только…

Мар постучал пальцем, мешая поймать скользнувшую мысль.

— Если я скажу, что всего лишь собираюсь исправить ошибки юности, ты мне поверишь?

Нет.

— Вот и они не поверят… никто не поверит, — губы Мара растянулись в улыбке, той сияющей, великосветской, которая на самом деле ничего не значит. — Поэтому пусть все идет своим чередом…

Здесь все было немного иначе. И море, вылизывавшее берега, к вечеру темнело, а небо, напротив, подолгу оставалось светлым, выцветшим и каким-то мутным. В мути этой терялись звезды, половинка же луны казалась ненастоящею, вырезанною из золотой бумаги, да и то наспех.

Я сидела на подоконнике, разглядывая эту половинку, думая о том, что стоило бы написать брату, но… что именно? Письмо прочтут, в этом я не сомневалась. А Мар не был настолько наивен, чтобы не понять, что я пойму, и тогда…

Что, собственно говоря, тогда?

Я положила ладонь на стекло и дохнула, оставляя на окне влажный след. Детская забава, если поспешить, можно что-нибудь нарисовать…

Лайма вошла без стука.

Точнее попыталась войти. Дверь не поддалась. К слову, вовсе не та дверь, которая вела в общий коридор, а маленькая, скрытая в панелях.

— Кто там? — поинтересовалась я, успокаивая сторожевое заклятие.

— Нам следует поговорить.

— Мы уже говорили, — я качнула ногой.

Вверх и вниз.

Вниз и вверх. Наверняка эйты так не делают, наверняка качания ногой в этом мире находятся где-то между непристойностью и недопустимостью, как и прочие маленькие жизненные удовольствия.

— Пожалуйста, — тон изменился, — мне действительно надо с тобой поговорить. Это касается нас обеих. Ты ведь не хочешь потерять единственного союзника?

Союзника?

Э нет, я, может, и далека от высшего света, но вот кожей чувствую, что от подобных союзников стоит держаться подальше. Однако не уйдет ведь. Да и любопытно, что ни говори. Оставшись без работы — не станешь же открывать лабораторию в чужом доме, — я вдруг обнаружила, что мне совершенно нечем заняться. Хоть ты и вправду начинай брови выщипывать.

Я сползла с подоконника.

Надо будет что-то придумать с управляющим контуром, чтобы можно было защиту снимать, но локально и, главное, не покидая при этом уютного подоконника.

— Ты поставила защиту? — Лайма слегка сморщилась. — Конечно, весьма предусмотрительно, но… боюсь, долго она не продержится. Основной контур развеет.

Посмотрим.

Есть у меня кое-какие мысли на этот счет, точнее, даже не мысли, а… в общем, вряд ли Лайме это будет интересно.

— И ты права. Тебе стоит себя защитить, — сегодня она была в зеленом, точнее, даже не знаю, как называть этот нежный оттенок первой листвы.

Узкое платье на бретелях.

Нити бисера, нашитые так густо, что ткани почти не видать, шевелятся при малейшем движении, сверкают как-то чересчур уж ярко. И это сверкание раздражает, как и газовый шарфик, обмотанный вокруг тонкой шейки.

Круглый изумруд в волосах.

Павлинье перо.

Туфельки на остром каблучке. Крохотная сумочка, в которую вряд ли вместится что-то помимо помады. Но нет, здесь я ошиблась, и из сумочки Лайма вытащила колечко.

Круглое.

С камушком. Вида не то чтобы непрезентабельного, скорее уж нарочно сделанного незаметным.

— Возьми, — она протянула колечко. — Моя дорогая свекровь… на редкость небрезглива. А еще многое знает о травах. И веществах, которые в них содержатся. Ты знала, что она когда-то была целителем?

Благородная эйта Ирма и целительство?

Одно с другим сочеталось примерно как старая лодка с бархатными накидками для сидений.

— Образование она получила отменное. Альсвейгский университет имени Корнуда Светлого… лучшая ученица… три года магистратуры. Несколько монографий. Правда, потом она вышла замуж и оставила практику, но не настолько, чтобы… действительно оставить. У нее чудесные теплицы, как-нибудь загляни.

Всенепременно.

Колечко оказалось интересным. Вот первое заклятие явно из целительского арсенала, но переплетенное, перевитое с другими… поиск поняла. А третье что? Стазис? Но не в стабильном состоянии. Вся конструкция странным образом равновесна и в то же время…

Подвижна?

Вот эти два блока отвечают… не понимаю, за что отвечают, но очень даже интересное решение проблемы.

— А при них и небольшая лаборатория имеется. В нее заглядывать не следует. Эйта Ирма весьма нервно относится к своей собственности… ко всей своей собственности. Кольцо поможет обнаружить посторонние примеси в еде или питье, или… оно способно стабилизировать тебя, если вдруг случится принять что то… не то.

— Яд?

Лайма качнулась, и серебряные бусины на нитях зашевелились, зашелестели рукотворной чешуей. Все же было в ней что-то донельзя змеиное.

— Дорогая, — пальцы стиснули сумочку. — Поверь, никто не станет рисковать, используя яд. Воздействовать на человека можно по-разному. Тебе повезло когда-то уехать до того, как эйта осознала твою ценность для семьи. В противном случае вам хватило бы нескольких бесед наедине и… когда-то и я хотела уйти.

— Почему не ушла?

Колечко я крутила, но примерять не торопилась. Все же технику безопасности помню: малоизученные артефакты, ко всему полученные от подозрительных личностей использовать себе дороже.

— Сложный вопрос… не возражаешь, если я присяду?

— Не возражаю.

— Вообще-то тебе, как хозяйке места, следует проявить вежливость. Предложить сесть, послать кого за чаем и прочей дребеденью…

— Послать? — поинтересовалась я, решив, что колечко посмотрю вечером, да и предупреждению стоило бы внять.

— Не стоит, скоро ужин и… переодеваться не собираешься?

— А чем этот наряд плох?

Платье было новым, правда, от вчерашнего оно отличалось разве что рунным узором на подоле, сомневаюсь, что кто-то здесь и вправду заметит разницу.

— Ничем. Если собираешься и дальше быть мишенью для иголок Сауле.

— Она уже протрезвела?

— В достаточной мере, чтобы вновь начать напиваться…

— Почему ты мне помогаешь?

— Я тебя ненавижу, — вполне искренне сказала Лайма, вытащив из сумочки тонкий портсигар. Черный мундштук, хрупкая с виду сигарелла. Дым с привкусом шоколада и белые пальчики, скользившие по мундштуку. Что-то было в этом движении, если я почувствовала, как краснею. — Я понимаю, что и ты, и я… что по сути мы оказались заложниками в чужой игре, в чужих амбициях. Но понимания мало.

Понимание — это разум, а эмоции… мне отчаянно нужно было кого-то ненавидеть.

С Маром мы знакомы давно. Мы все друг с другом знакомы. Там… — она указала сигаретой на потолок — на самом деле очень тесно. И все всё знают, да… еще в детстве мама сказала, что мы поженимся.