Портрет моего мужа - Демина Карина - Страница 45

К ним добавляются боль в суставах, затем и мышечные… так называемая лезейская лихорадка, болезнь виноградарей. Смерть наступает спустя год или полтора…

— Жуть какая…

— Это если дозу неправильно рассчитать. В малых… в очень малых дозах такой сок способствует восстановлению печени. А еще раны заживляет. Причем некоторые зарастают прямо на глазах. Это удивительно.

Я кивнула.

Куда уж удивительно… в оранжерее было все… не так.

Жарко.

Влажно.

Тропинка вьется меж деревьями. Разными такими… вот карлик с темно-красной корой и треугольными листочками, которые дрожат, хотя ветра в теплице нет. А рядом пара берез… то есть сперва я решила, что это березы, но они лишь похожи. Белесая кора сочилась соком.

— Не стоит прикасаться, — предупредил Йонас. — Пустынная плакальщица… надо будет сказать бабушке, что пошел сок. Период выделения длится всего сутки.

В естественных условиях она плачет после дождя, а дождь в пустыне явление редкое. Но ее сок местные собирают и хранят. Им смазывают стрелы… у сока интересное свойство. Он парализует, но не убивает. Местные охотятся… это очень удобно в песках, когда жертва остается живой. Нет нужды думать, как сберечь мясо.

Меня передернуло.

— А вот черная клалия, — Йонас присел у тропинки и кос нулся невзрачной с виду травки. — Тоже весьма ядовита…

— Вы это все…

— Было время, когда бабушка надеялась, что я пойду ее путем…

— А ты…

— У меня свой собственный. И к сожалению, мое согласие не требуется. В последнее время я стал понимать… в последнее время… это как спать, а потом вдруг очнуться, — мальчишка протянул мне тонкий стебелек. — Возьмите. Высушите… не важно, как… хоть на солнце, хоть меж страницами книги. Носите с собой.

— Зачем?

Трогать неизвестную траву хотелось меньше всего.

— Не стоит волноваться. На тебе знак Эйры, а кто я такой, чтобы спорить с богами?

Стебелек упал на мою ладонь. Он был невесом и…

— Зачем? — повторила я вопрос. А мальчишка пожал плечами.

— Мне кажется, однажды он пригодится. Клалия — дар темного Джара, возлюбленной его…

Хрупкие листья.

Цветок… полупрозрачные лепестки действительно черного цвета. Способен ли хозяин Мертвого царства любить? И создавать цветы? Люди многое сочиняют о богах, но что из сказок правда?

— Одним он подарит тихую смерть, ласковую, как поцелуй солнца. В других вернет душу… кстати, надеюсь, ты знаешь, что создание искусственной души находится под запретом?

— Знаю.

— Прекрасно, — мальчишка поправил ружье. — Носи ее с собой и… если соберешься угостить кого-нибудь другого…

— Я никого не собираюсь травить!

— Кто говорит об отравлении? — его улыбка стала лукавой, а глаза вдруг ожили, мелькнуло в них что-то такое… то ли тоска, то ли обреченность. То ли просто свет лег так, что мне показалось. — Клалия способна и мертвеца оживить. Ее, к слову, весьма активно используют в Зандаре, знаете, их пристрастие к мертвой плоти?

Меня передернуло.

— Бабушка в свое время тоже ставила эксперименты. Оказалось, поднять мертвеца не так и сложно, но… что с ним потом дальше делать?

— Мертвецов я тоже не собираюсь поднимать.

— У тебя и не выйдет.

Цветок был теплым.

Невесомым.

Крохотным.

И теплым, если не горячим. Казалось, еще немного — и мне обожжет пальцы.

— Кровь не та… радуйся. Но если вдруг… если тебе понадобится излечиться… скажем, от смертельной раны… здесь на редкость подходящий климат, чтобы обзавестись такой. Или вот вздумаешь глупо спасти чью-то жизнь, остановить кровотечение, срастить плоть. Не важно. Смешай эту травинку с кровью. Только твоей. Добровольно отданной. Смешай и дай выпить.

— Случится чудо?

— Вроде того.

— Если… все так просто, то… почему здесь не стоит очередь из страждущих? — я провела по травинке пальцем. Странное чувство, будто… будто держишь в руках что-то… не знаю, свое. Давно потерянное. Родное.

Ценное.

Сушить?

Как можно… я поставлю его в пробирку. Воды налью и… не знаю, сколько он продержится. Ландыши когда-то жили недолго, но это ландыши. А здесь — черная клалия.

— А кто сказал, что просто? Она крайне неохотно цветет. И… я бы не показывал бабушке. Она уже лет двадцать как пытается добиться цветения. Только она тоже не слишком верит в божественную волю.

— А ты…

— А я? У меня выбора нет… но нам пора. Мы же не хотим, чтобы нас здесь застали. Вдруг подумают дурное? Надеюсь, нет нужды просить, чтобы вы помалкивали?

Я спрятала подарок в сумку.

Надеюсь, цветок не помнется.

Мальчишка закрыл дверь и, вновь превратившись в себя прежнего, отстраненно-равнодушного, произнес:

— Ты все-таки не выходи одна. Здесь убивают.

Кого?

Девушку.

То есть я не уверена, была ли она девушкой в физиологическом смысле, но… она лежала, раскинув руки, уставившись пустыми глазницами в небо.

Она была молода.

И хороша собой. Когда-то. До того, как ей вырезали глаза.

Светлые волосы. Светлая кожа… веснушки, которые были бледноваты, то ли потому, что осень и солнце почти ушли, то ли благодаря отбеливающим кремам.

Кирис осторожно укрыл лицо простыней.

— Что здесь… — я поежилась и оглянулась.

А мальчишка исчез. Он повел меня вокруг дома, и теперь я понимала, что выбор пути не случаен. Он определенно знал про девушку и… хотел, чтобы я ее обнаружила?

Увидела?

Зачем?

Меня замутило, и я отвернулась.

— Что вы здесь делаете? — поинтересовался Кирис, отступая от тела.

И руки за спину спрятал.

В перчатках.

Странно, здесь, конечно, прохладно, но не настолько же.

— Гуляю.

— Здесь?

— Почему бы и нет…

Тоже часть сада, но старая, запущенная. Вон виднеется каменная осыпь, поросшая мхом, за ней — ограда, сложенная из плоских камней, кое-как скрепленных глиной. Она появилась еще в незапамятные времена, а теперь не выглядела сколь бы то ни было серьезной преградой. За ней виднелся низкий местный кустарник, он тянулся до самого берега, постепенно мельчая. Корни его прикрывала жесткая трава.

Трава зеленела.

Солнце в кои-то веки выглянуло из-за туч, и в свете его эта зелень казалась какой-то слишком уж резкой. Будто краски нарочно подлили. Еще белела простыня.

— Далековато ушли… — Кирис скрестил руки на груди. На меня он смотрел с немалым подозрением. А где, спрашивается, благодарность? Не будь меня, сгорел бы…

— Так получилось.

Я оглянулась. А и вправду дом теперь казался далеким и маленьким. Я видела вереницу грабов и темную крышу с дюжиной труб. Дым. Поблескивающие стеклышки… а мне казалось, что гуляли мы не так и долго.

— Как ее убили?

— Вам и вправду интересно? — приподнятая бровь. И я киваю. Зачем мне это? Не знаю, но… я просто хочу знать. И Кирис соглашается.

— Перерезали горло, — он хмур.

Хотя да, причин для веселья нет.

— А… глаза?

— Заметили?

Сложно не заметить темные впадины.

— Уже после смерти вырезали. И это не первая жертва.

Вот же… мать твою… здесь и вправду не стоит гулять в одиночестве. Подозреваю, мои амулеты не настолько надежная защита, как мне казалось.

— И когда это… началось?

Мне показалось, что не ответит.

Он и не должен отвечать.

Кто я такая? То ли старая жена, то ли новая игрушка. А он… он Мару служит. Как давно? Он ведь из королевских псов, а говорят, что бывших не бывает.

Врут?

И… не важно. Рассчитывать стоит лишь на себя.

Кирис тронул перчаткой перчатку и поморщился.

— Пару лет назад… сперва пропала служанка. Помощница с кухни. Не слишком красивая. Не особо умная. Но она была старательной и милой девчушкой. Я нашел ее… не сразу. Тогда я решил, что глаза выклевали птицы. Они здесь очень… прожорливы.

Я кивнула.

Чайки — та еще погань, и тела, коль выносит их на берег, они разделывают быстро, а уж на пару с крабами если… зрелище редкостной тошнотворности.