Приключения доисторического мальчика
(Повесть) - д' - Страница 2

Теперь, мои дорогие читатели, и вы можете так же легко, как и Жан, узнать, что и как ответил отец на вопрос своего сына, когда написал для него «Приключения маленького доисторического мальчика во Франции». — Вам стоит только прочесть эту книгу.

В холодное, пасмурное и дождливое утро на берегу необычайно широкой реки, которая волновалась и шумела как океан, сидел маленький девятилетний мальчик. Река быстро мчалась вперед и крутила в своих быстрых желтых волнах гигантские деревья, разные растения, тяжелые камни и громадные пловучие ледяные глыбы.

Мальчик был один. Он присел на корточки перед связкой только что нарванного тростника. Его крошечное тельце было вовсе нечувствительно к холоду. Ужасающий шум и грохот льдин совершенно не обращали на себя его внимания.

По обе стороны свирепого водного потока, отлогие берега которого густо поросли с двух сторон тростником, вздымались как бы высокие белые стены, прорезанные поперек бесконечными линиями черных и рыжих точек. Это были крутые откосы меловых холмов. Они терялись где-то вдали, в туманном и голубоватом сумраке, и сплошь поросли дремучими лесами, без дорог и тропинок. Леса состояли из гигантских сосен и елей, вековых орешников, берез, дубов и вязов.

Недалеко от мальчика, на скате холма, за его спиной, чуть повыше того места, где река омывала холм, зияла черная дыра, точно громадная разинутая пасть.

Дыра эта была дверь, а также окно и печная труба обиталища, в котором жил мальчик. — Это была глубокая естественная пещера. В ней он и родился всего девять лет тому назад. И в этой же пещере еще предки его предков, как ему рассказывали, принуждены были некогда укрываться в течение целого ряда сырых и холодных годов, сменивших такое же бесконечное знойное лето.

Пещера имела всего только один выход. Через него и входили и выходили ее суровые обитатели; через него они получали воздух и свет; через него же вырывался наружу дым очага, на котором старательно и днем и ночью поддерживался огонь.

От зияющего отверстия, спускаясь вниз, нагромождены были друг на друга громадные камни, образовавшие нечто в роде лестницы.

На пороге пещеры появился высокий, сухой старик, с темной, точно выдубленной кожей. Он был весь в морщинах. Его длинные седые волосы были приподняты и связаны пучком на верху головы. Мигающие красные веки были воспалены от едкого непрерывного дыма, наполняющего пещеру. Старик поднял руку и, прикрыв ладонью глаза над густыми нависшими бровями, вглядывался по направлению к реке.

^{Старик поднял руку и, прикрыв ладонью глаза над густыми нависшими бровями, вглядывался по направлению к реке.}

Затем издал короткий, хриплый звук, похожий на крик испуганной хищной птицы:

— Крак!

Крак было имя ребенка со связкой камыша. Он получил это имя, потому что с самого детства проявил способность захватывать ночью заснувших в гнезде птиц, которых и приносил с торжеством в пещеру вместе с яйцами или птенцами. За такие успехи его награждали иногда за обедом изрядным куском сырого костного мозга — почетного, избранного блюда, обыкновенно приберегаемого для старейшин и отцов семейств.

В первобытные времена не было ни фамилий, ни тем более имен. Самое большее, что семьи и отдельных лиц различали по кличкам и прозвищам, имеющим какое-нибудь отношение к физическим качествам данной семьи или лица.

Крак, услыхав свое имя, которым он гордился, потому что оно напоминало ему о его ночных подвигах, вскочил и с невероятной быстротой подбежал к старику, захватив связку камыша.

Добежав до лестницы, он положил свою ношу и, подняв в знак почтения руки ко лбу, произнес:

— Я здесь, о Старейший! чего ты от меня желаешь?

— Дитя, — ответил старик, — все наши ушли еще до зари в леса на охоту за северными оленями и широкорогими быками. Они вернутся только к вечеру, потому что — запомни это! — дождь размывает и стирает следы, топит и уносит запах, оставляемый животными во мхах, смывает шерсть, которую они оставляют на коре деревьев, и нашим придется много потрудиться, прежде чем они встретят добычу. Значит, весь этот день наш, Оставь твой тростник. У нас достаточно древков для стрел, зато скоро не будет каменных наконечников, а также хороших и острых каменных осколков, потому что наши резцы обточились, зазубрились и обломались.

— Что ж ты повелишь мне делать, о Старейший?

— Вы с братьями пойдете со мной вдоль Белых Холмов. Мы запасемся кусками кремней, обвалившихся во время последних оттепелей со стенок берегового утеса. Там я открою тебе секрет их обтесывания. Уж пора, Крак! Ты вырос, в тебе, довольно сил, и ты теперь достоин носить оружие, сделанное собственными руками. Обожди меня, я пойду за детьми.

— Слушаю и повинуюсь, — ответил Крак, преклоняясь перед стариком и сияя от сдержанной радости.

Старик назвал Крака красивым, большим и сильным, наверное, чтобы возбудить в нем соревнование, потому что на самом деле Крак был мал, даже очень мал, и притом худ так же, как и его прародитель.

Лицо его было широко и покрыто красным загаром; надо лбом торчали жиденькие рыжие волосы, жирные, страшно спутанные, засыпанные пеплом и всяким сором. Он был очень некрасив, этот жалкий первобытный ребенок. Зато глаза его, глубоко запавшие, были полны жизни и блестели пробуждающимся умом.

Он нетерпеливо стремился поскорее двинуться в путь и ударял широкой ступней с большими пальцами о землю, а всей пятерней сильно тянул себя за губы, как и теперь еще делают африканские негры в минуты сильных душевных волнений.

Но вот прародитель появился и спустился по высоким каменным ступеням с быстротой, удивительной для его преклонных лет. За ним шла целая орда мальчуганов-дикарей. Все они, как и Крак, были чуть прикрыты от холода жалким плащами из звериных шкур.

Самый старший из них — Гель. Ему уже пятнадцать лет. В ожидании достославного дня, когда охотники возьмут его с собой, он успел прославиться, как несравненный рыболов. Под руководством прародителя он научился вырезывать из раковин острием кремневого осколка острые удочки, всегда убийственные для рыб. При помощи самодельного гарпуна, снабженного на конце обломком кости с тончайшими зубцами, он настигал в водяной глубине даже громадных лососей.

За ним шел Рюг-большеухий. О нем можно было бы сказать, что у него слух и нюх собаки, если б в то время, когда жил Рюг, собака с ее качествами, так хорошо нам знакомыми, не была еще совершенно неизвестна.

Рюг по запаху узнавал, где в частом кустарнике созрели плоды, и где показались из-под земли молодые грибы; он распознавал деревья с закрытыми глазами по шелесту их листьев. Оба мальчика гордо выступали вперед, а за ними с серьезным видом и молча следовали другие мальчуганы.

Прародитель подал знак, что пора двинуться в путь, и сам стал во главе детской группы, — словно нынешний учитель, отправляющийся с учениками на прогулку.

^{Прародитель шел во главе детской группы — словно нынешний учитель, отправляющийся с учениками на прогулку.}

Только маленькие спутники старика, — подробность, отличающая их группу от групп современных школьников, отправляющихся на загородную прогулку, — несли все нечто в роде мешков, грубо сплетенных из узких полосок древесной коры, и держали в руке кто короткую палицу с тяжелой головкой, кто копье с каменным наконечником, кто нечто в роде головки молота из темного камня со следами долгой полировки от трения в выбоине скалы, наполненной песком и водой.