Две половинки Тайны - Полякова Татьяна Викторовна - Страница 3

Прихватив книгу, Ланселот покинул недавних родственников в надежде отыскать настоящих родителей. Книгу пришлось продать, чтобы не умереть с голода.

В одиннадцать лет я слушала эту историю открыв рот, в пятнадцать – с легкой усмешкой.

Допустим, цыганам зачем-то понадобился младенец, но на фига им книга? А, главное, я совершенно точно знала: голодная смерть Лансу не грозила. Он мог украсть все что угодно, от наручных часов и банковской карты из бумажника до машины из гаража (машину он вернул в ту же ночь, хозяин так ничего и не заметил, а мы смогли покататься по лесным дорогам).

На вопрос, когда и где Ланс научился водить машину, он скромно ответил: нашел руководство в интернете. А машины одалживал при случае. Еще он мастерски метал ножи и стрелял из лука.

Тут сразу же вспоминалась первая версия: до своей гибели родители выступали в цирке с номером «Вильгельм Телль». Отец сначала метал ножи, они оказывались в миллиметре от стоявшей у специального щита матери, а потом мать водружала себе на голову яблоко, и отец сбивал его стрелой из лука.

Разночтения в биографии самого Ланса нисколько не смущали, в ответ на вопросы он снисходительно улыбался, впрочем, с вопросами никто особо не лез. Ланс был у нас вожаком, и мы его обожали. Разумеется, он тут же стал обучать меня всем премудростям, которые знал, а я в качестве ответной любезности научила его тому, что умела сама.

Еще одним занятным типом в нашей компании был Славка Лаваль. Происхождение его фамилии было загадкой как для него, так и для нас, мы предпочитали называть его Лавой.

Лава был компьютерным гением. Похоже, таким же гением был его отец. Грабил банки, не выходя из дома. А также мог раздобыть любую информацию. Именно это его, скорее всего, и погубило.

Однажды, вернувшись из школы, Лава обнаружил своих родителей на кухне в луже крови. Его забрала к себе бабка, но гибель снохи и сына ее подкосила, и вскоре после этого старушка умерла. Лава оказался в детдоме, желающих приютить парня у себя не нашлось. Первое время Лава не находил себе места в нашем занятном заведении, отказывался от общения и даже от еды. До тех пор пока не подружился с Лансом.

В учебной комнате у нас стояло несколько компьютеров, Лава презрительно именовал их барахлом и близко не подходил.

Где Ланс стащил для него ноутбук, история умалчивает, это случилось еще до моего появления в детдоме. После этого события Лава примирился с местной жизнью, точнее, не особо ее замечал. От воспитателей ноутбук прятал, а все свободное время проводил в комнате для чтения, которая, как правило, пустовала.

Позднее она стала чем-то вроде нашего штаба, куда абы кто не допускался. Пользоваться интернетом можно было не более двух часов в день, но в селе интернет был почти в каждом доме, и Лава быстро нашел выход из положения, подключаясь то к одному пользователю, то к другому.

У Ланса его способности вызывали восторг, но, несмотря на дружбу и обоюдное желание поделиться навыками, Ланс хакером так и не стал, к технике он вообще относился настороженно, а Лава с завязанными глазами с тридцати шагов ни разу и не попал в дерево из лука. А вот мне легко удавалось как одно, так и другое.

Четвертой в нашей команде стала Дуня Стрекалова. Если, по словам психолога, мой отец был психом, то у Дуни спятили оба родителя. Они ждали со дня на день то ли атомной войны, то ли падения метеорита, и готовились выживать в экстремальных условиях. Отказались от благ цивилизации, вырыли землянку в лесу, где и жили довольно долго, два или три года, пока отец, упав весьма неудачно, не сломал обе ноги. У матери хватило ума не полагаться на народные средства, а отправиться за помощью.

Помощь пришла, отца в конце концов поставили на ноги, а вот с Дуней возникли проблемы. Оказалось, что у нее нет не только свидетельства о рождении (это еще полбеды), но и необходимых навыков, наличие которых предполагается у ребенка десяти лет. Ни читать, ни писать она не умела (родители, как видно, решили, что ввиду конца света это ни к чему), не пользовалась зубной щеткой, есть предпочитала руками, одним словом, оказалась настоящим Маугли.

О ней даже писали в газетах, а по всем каналам крутили ток-шоу, где умные дяди и тети обсуждали столь вопиющий случай родительской безответственности.

Отец, лежа в больнице, вел себя смирно, а вот мать буйствовала, и в результате оказалась в психушке, ну а Дуня в нашем детском доме. Дети ее пугали, впрочем, так же, как и взрослые.

Удивительно, но мы с ней подружились довольно быстро. Я уже не помню, как началась наша дружба, но она пошла на пользу обеим. Грамота давалась Дуне с трудом, но когда я вызвалась помочь, дело пошло веселее, и кое-как программу начальной школы она освоила. А я теперь знала все съедобные растения, умела поставить силки, смастерить капкан из подручных средств, соорудить жилище, разжечь костер без спичек и ориентировалась в лесу в любое время суток.

Одним словом, процесс взаимного обогащения знаниями и навыками шел полным ходом, о чем наши педагоги, по большей части, даже не подозревали.

Впрочем, и здесь наверняка не скажешь.

Иногда я думаю, может, мы оказались в этом детском доме не случайно? И кто-то ставил эксперимент: что получится, если в одном месте собрать всех этих детишек?

Так это или нет, но мое пребывание в бывшей усадьбе вышло насыщенным и чрезвычайно интересным. Никто нам особым вниманием не досаждал (не считая психологов), в стенах усадьбы не держал, свободным временем мы распоряжались по своему усмотрению, и в выходные целыми днями болтались по округе, если погода к этому располагала, а если нет, то проводили время в читальне за компьютером.

Главное было не опаздывать в столовую (там всех непременно пересчитывали) и, конечно, к отбою. После отбоя на ночь оставалась только няня (да и то в комнате малышей), и мы отправлялись на чердак, где пугали друг друга привидениями, и копались в пыльных завалах старой мебели, никому ненужных документов и прочего хлама, а в теплое время года жгли костер неподалеку от усадьбы, ели печеную картошку и любовались звездами.

Меня такая жизнь вполне устраивала, и я совсем не возражала, если бы она длилась вечно.

Но жизнь, как известно, не стоит на месте, в ней все течет и все меняется.

Под конец пятого года моего пребывания в детском доме вдруг объявился родственник Лавы.

До той поры наш друг о нем ничего не слышал, и вдруг в один прекрасный день он возник в сопровождении начальственного вида дамы, перед которой наша директриса явно заискивала.

Родственник мне сразу не понравился. Вертлявый, с фальшивой улыбкой и бегающими глазами. По мне так жулик. Одет был пижонски: вельветовые брюки, пиджак в клетку и бабочка. Из-под штанин выглядывали носки оранжевого цвета. Учитывая, что дядьке лет шестьдесят, выглядело это весьма по-дурацки.

Увидев Лаву (мы, как обычно, сидели в читальне), дядька прослезился, раскинул руки и пошел к нему со словами:

– Славочка, мальчик мой!

Чем «мальчика», скорее, насторожил. Далее последовали объятия и рассказ о том, как долго он искал родную кровинушку.

– А вы кто? – резонно поинтересовался Лава.

– Я дядя твоей мамы, из Москвы. Разве мама обо мне не рассказывала?

– Какое счастье, что родня нашлась, – пискнула директриса, а у меня возникли большие сомнения в родственных связях. У Лавы, кстати, тоже.

– Жулик, – пожимая плечами, вынес он вердикт после памятной встречи. – Интересно, что ему от меня нужно?

Учитывая, чем занимался его отец, кое-какие предположения у меня появились, не тогда, а теперь. Тогда же я была твердо уверена: Лаве с ним уезжать никак нельзя. Но он уехал, чем поверг меня в глубочайшее уныние.

– Мы просто завидуем, – заявила Дуня в ответ на мои горькие сетования, что Лава попал в лапы негодяя и его срочно надо спасать.

Данное замечание было сродни холодному душу.

А вдруг Дуня права? Какой детдомовский ребенок не мечтает о семье?

Мне казалось, я не из таких, да и ребенком себя давно не считала. Но сердце вдруг сжалось, и я испуганно подумала: а вдруг я никогда не увижу своего отца? Псих он или нет, в ту минуту было не так уж важно. И никогда не узнаю, кто моя мать?