Сначала жизнь. История некроманта (СИ) - Кондаурова Елена - Страница 5

Быть вместе было для них делом таким же естественным, как дышать. А разве без воздуха можно жить? Поэтому, когда пришло время отнимать их от груди, и Миру перестали приносить к Тосю, оба так затосковали, что не хотели ни есть, ни играть и все время ревели. Перепугавшись, что дети заболеют, родители решили оставить все, как есть. С одним только изменением — теперь оба ребенка проводили время поровну в одной и другой семье, чтобы никому не было обидно. А когда Тось с Мирой немного подросли, то и вовсе стали жить на два дома, бегая то туда, то сюда по сто раз на дню.

С другими детьми, которых в деревне было немало, Тось с Мирой почти не общались. Так получилось, что ребят одного с ними возраста среди деревенской детворы не было. С малышами они играть не хотели, потому что те ничего не понимали, а дети постарше лупили Тося и дразнили Миру, и с ними было неинтересно. Тось и Мира вполне обходились обществом друг друга, живя в своем собственном мире и играя в придуманные ими самими игры.

О, Боги, что это были за игры!

Старый пруд на задворках представлялся им обиталищем русалок, которые во время купания щекотали их за пятки и подбрасывали водоросли в оставленную на берегу одежду. В ивовых зарослях, раскинувшихся сразу за прудом, водились эльфы, эти любили прятаться, но если хорошенько притаиться, можно было заметить, как они мелькают между ветками. В полуразвалившемся дровяном сарае жили гномы — серьезный, вечно занятой народец. На чердаке, вместе с летучими мышами селились страшные вампиры, к которым ночью лучше было не соваться, а днем ничего, днем можно и зайти, едва дыша и замирая от страха. В подвале старого брошенного дома водились упыри, к этим лучше было вообще не подходить, но иногда в полдень можно было попытаться подползти поближе, а потом, увидев в темной глубине подозрительную тень, с визгом унестись обратно. За старым выворотнем, валявшимся на полянке уже боги знают сколько лет, совершенно точно жил дракон. Правда, он каждое утро перед рассветом куда-то улетал, а возвращался далеко за полночь, так что его никто никогда не видел.

О, как здорово было слушать чудесные истории, которые каждый вечер рассказывала мама Миры, а потом разыгрывать их, становясь поочередно то Лесным царем, то злобным некромантом, то прекрасным принцем.

Динь-дон! Звенел подаренный Тосевым отцом колокольчик, зовя поиграть веселых неуловимых эльфов, и Мирин смех вторил ему, такой же искристый, серебряный и счастливый.

О том, что они с Мирой немного отличаются друг от друга, Тось начал догадываться примерно в возрасте шести лет. Эти отличия состояли не в строении некоторых частей тела, об этом он знал всегда, он же не слепой. Дело было в другом. В том, к чему их тянуло. Миру, например, чуть ли не с рождения тянуло обо всех заботиться. О котятах, о щенках, о козлятах, телятах, цыплятах и прочей живности. Тось никогда не понимал ее желания спасать свалившихся в воду букашек, хотя добросовестно помогал вытаскивать. Если Мирины подопечные умирали, она приходила в отчаяние. Смерть была ее злейшим врагом. Один раз с ней случилась настоящая истерика, когда ее отец случайно наступил на ползшего по дорожке огромного рогатого жука. Противный хруст крыльев со смачным причмоком и брызнувшая из брюха струя жидкости показались девочке настолько ужасными, что она убежала и спряталась в сарае, где долго захлебывалась рыданиями и никак не реагировала на попытки Тося ее успокоить. А Тось совсем не понимал, из-за чего она так ревет. Из-за того, что жук перестал перебирать лапками, что ли? Он, в свою очередь, совершенно не видел разницы между живым и мертвым. Ну не видел и все. Разве что одно бегает, а другое нет.

Тось принес раздавленного жука, сосредоточился и сделал так, что тот снова встал и потащил свое расплющенное брюхо на переломанных лапах.

— Мир, ну посмотри, он снова ходит! — Тось в отчаянии топтался вокруг своей подружки, не зная, как ее утешить. — Ну не реви, глянь, он ходит!

Мира на несколько секунд затихла и подняла голову, вытирая кулачками мокрые глаза. Как зачарованная уставилась на жука, который мерно полз по деревяшке, поочередно переставляя то левые, то правые ноги. Тось уже хотел обрадоваться, но вдруг с головы жука упал надломленный рог, и Мира снова зашлась криком.

— Он не так ходит, не так!

Тось уже совсем ничего не понимал.

— Не так? А как надо? Вот так?

Он посмотрел на жука и сделал так, что тот начал переставлять сначала две передние ноги, потом две средние, а потом две оставшиеся задние.

— Мир, ну посмотри, так?

Мира посмотрела, помотала головой и заплакала еще громче.

— Не так! Все равно не так! Убери его отсюда! Убери!

По-прежнему ничего не понимая, Тось положил жука на ладонь, отнес на улицу и спрятал в поленнице между деревянными чурками. Чтобы Мира случайно не нашла, а то опять разревется. Потом вернулся в сарай и улегся рядом с плачущей подружкой, уже не делая попыток ее утешить. Через некоторое время она успокоилась сама и засопела носиком, засыпая. А когда проснулась, то не помнила ни про смерть жука, ни про свое отчаяние по этому поводу. В таком возрасте горе забывается быстро. Вот только Тось в отличие от подружки заснуть не смог, и потому ничего не забыл. Он все думал, а почему тот жук двигался не так? Может, лапы надо было переставлять как-то по-другому? А может, надо было еще головой шевелить?

С тех пор эта мысль не давала ему покоя.

Тось теперь часто подбирал дохлых насекомых, заставлял их двигаться и показывал Мире.

— Мир, смотри, похож?

Она качала головой и смотрела на его творения с отвращением, которого Тось тоже не понимал. Чем они ей не нравятся? Он решил, что это потому, что насекомые, которых он берет, дохлые, а некоторые еще и поломанные, и решил брать свежих. Сначала у него ничего не получалось, но как-то раз неожиданно вышло перехватить контроль над тельцем летящей стрекозы, и на какое-то мгновение он погрузился в мир резко сокращающихся мышц, стремящихся к ним жизненных соков и так быстро поднимающихся и опускающихся крыльев, что за ними не успевает человеческий глаз. Он ощутил ее ритм, ее дыхание, посмотрел на мир ее глазами, и полет получился у него правильно. Такой, какой нужно, даже Мира не отличит. Обрадовавшись, что наконец-то добился своего, он тут же потерял контроль, и отпущенная стрекоза плавно спланировала вниз. И неподвижно замерла, скукожившись на листе толокнянки. Но Тось не расстроился. Он уже знал, что делать. Потренировавшись какое-то время, чтоб наверняка, он показал свою очередную стрекозу Мире, надеясь, что она восхитится и оценит.

Но она, во-первых, сразу же обо всем догадалась, а во-вторых, восхищаться не стала.

— Зачем ты сделал это, Тось? — спросила она, с грустью глядя на летающую вокруг них стрекозу.

— Что это? — не понял Тось.

— Ну, она же была живая….

— А сейчас она что, мертвая? — удивился он. Заставил подлететь стрекозу поближе и посадил к себе на палец. Специально выбирал побольше и покрасивее, чтобы понравилась сестренке.

Оба с восхищением уставились в ее огромные переливающиеся глаза. Мира смотрела на то, как они с Тосем в них отражаются снаружи, а Тось смотрел на себя и сестренку изнутри стрекозы — на два нереальных силуэта в нереальном мире.

— Раньше внутри была она, а теперь ты, — попыталась объяснить то, что не понравилось, Мира.

— Ну и что? — не понял Тось.

— Что будет, когда ты ее отпустишь?

— Она упадет.

Тось вышел из стрекозы, показывая, как это будет, и та, плавно кружась, опустилась на землю.

— Вот, видишь!

Мира присела на корточки рядом со стрекозой и взяла ее в руки.

— Она уже не полетит.

— Почему не полетит? — с некоторым усилием Тось снова взял под контроль стрекозу и заставил взлететь. — Полетит, если я захочу!

Так они в тот раз и не поняли друг друга. Загадочное это промелькнуло между ними на стрекозиных крылышках, а они только удивленно переглянулись и тут же забыли о нем, начав какую-то новую игру, в котором понимание между ними было таким же естественным, как дыхание.