Каторжанин (СИ) - Башибузук Александр - Страница 59

Верзила с физиономией умственно отсталого индивидуума, молча протянул мне на раскрытой ладони свернутую бухточкой веревку, а второй, с побитой оспой плоской мордой, весело гоготнул:

— Ты это, давай сам. И нам работы меньше и тебе лехше придется.

«Все-таки решили угробить…» — почему-то весело подумал я и подчеркнуто испуганно шарахнулся к двери.

— Ну куда ж ты… — плоскомордый огорченно хмыкнул. — Ну… ежели хошь, можешь постукать, тока никто не откроет, истинно говорю.

Я несколько раз саданул кулаком в дверь, а потом, жалобно хныкнув и подпустив в голос дикого ужаса, попросил:

— А может не надо, родненькие, Христом Богом прошу…

— Надо, фертик, надо… — осклабился рябой. — Ты канешно ерой и все такое, но дорога у тебя одна — в петельку.

— А можно… я сам…

— Можно, можно! — амбалы дружно закивали. — А ежели хошь, мыльцем веревку смастим, для сподручности, значитца…

Я обреченно всхлипнул и шагнул к громилам.

Протянул левую руку за веревкой, а потом, слегка припал на ногу, и правой влепил резкий и короткий апперкот рябому в челюсть.

Вторым увлечением штабс-ротмистра был бокс, которому он отдавал почти столько же времени, сколько и стрельбе, так что удар вышел на загляденье.

Звонко лязгнули зубы, громила громко икнул и с грохотом рухнул на пол.

Второй недоуменно выпучил глаза, а потом, распахнув руки словно медведь, попытался меня схватить.

Образцово-показательная «двоечка» — его не остановила, амбал только разъяренно заревел и снова ринулся вперед.

Вот тут пришлось воспользоваться своим средневековым опытом. Ничего похожего на клинок рядом и в помине не было, но дело в том, что одним из важнейших умений средневекового рыцарства являлся рукопашный бой без оружия, эдакая гремучая смесь из борьбы и ударной техники — ничуть не уступающая по разнообразию приемов японским карате или дзюдо и прочим азиатским кун-фу. Не менее смертоносный и действенный, разве что не такой зрелищный.

Ускользнув в очередной раз из «дружественных» объятий, я пробил громиле в колено, а когда он припал на ногу, врезал локтем в кадык.

А потом, поднырнув под руки, запрыгнул сзади на спину и вцепился «замком» в шею, по некоторому подобию «двойного нельсона».

Как удержался, сам не знаю, урод принялся мотать мной как тряпкой, но через несколько секунд, наконец, амбал поплыл.

В глазах потемнело, от запредельных усилий потекла кровь из носа, но я сжимал руки до тех пор, пока громадная туша окончательно не обмякла.

Лязгнули засовы на двери.

Я попытался встать, но не удержался на ногах и упал на колени. Сил едва хватало, чтобы только дышать.

«Вот и все… — мелькнула в голове спокойная мысль. — Правда финал вышел смазанный. Сдохнуть в тюремной бане — как-то не комильфо, ни для графа божьей милостью, ни для штабс-ротмистра. Лучше бы японцы прибили на поле боя…»

Но вместо свежих убийц, в помывочную влетели армейские офицеры с револьверами в руках. Один из них сходу засадил рукояткой Нагана по башке уже очнувшемуся первому громиле, а двое других бросились ко мне.

Следом за ними в баню ворвалась еще пара офицеров: но уже почему-то жандармский штабс-ротмистр и флотский лейтенант.

— Вы как, Александр Христианович?..

— Вы целы?..

— Ничего себе, да он их обоих…

— Воды!

— Доктора!..

— Свежего воздуха!!! Откройте…

— Блядь, да откуда здесь окна — нашатырь тащите!

От поднявшегося галдежа чуть не взорвались мозги, я оттолкнул чью-то руку с едко смердевшим флакончиком и заорал изо всех сил:

— Да заткнитесь вы, мать вашу!

— Живой! — на лице усатого штабс-ротмистра проявилась радостная улыбка.

— Живой… — зло буркнул я. — Чем обязан?

— Александр Христианович! — ротмистр принял строевую стойку. — Уверяю, все причастные к инциденту уже арестованы! Прошу принять извинения!

Следом за ним, с серьезными мордами, вытянулись остальные офицеры.

— Допустим, принял. Что дальше? От меня-то вам что надо?

Честно говоря, я заподозрил, что теперь подняли бунт уже офицеры городского гарнизона, но все оказалось гораздо сложней, а если точнее, то совсем непонятно.

Вопросы остались без ответов, штабс только оговорился, что его вместе сотоварищи уполномочили перевести меня в другое место для пущего бережения. Отчего, почему и зачем — осталось неизвестным.

А «другое место» оказалось… камерой гарнизонной гауптвахты — это я понял по солдатикам в карауле. Правда явно не для рядового состава, больше похожей на гостиничный номер средней руки гостиницы.

Ну а дальше, начались уж вовсе чудеса чудесные.

Только я прилег на койку, как раздался осторожный стук, дверь отворилась и пара солдатиков втащила в камеру тяжеленный дубовый стол с резными ножками. А следом за ними, на пороге появился напомаженный щеголеватый официант в белоснежной куртке, тащивший за собой столик на колесиках, уставленный до предела судками и бутылками.

Я молча уставился на него — слишком уже неожиданным оказалось визит.

Официант сдержанно, но почтительно поклонился, жестом фокусника извлек откуда-то скатерть, с хлопком раскрыл ее в воздухе и виртуозно накинул на стол. После чего, отточенными движениями начал сервировать еду, при этом, с французским прононсом комментируя блюда.

— Уха монастырская, тройная…

— Рябчики аля натюрель…

— Расстегаи с визигой…

— Консоме…

Закончив с сервировкой, он застыл рядом с перекинутой через согнутую руку салфеткой.

Я окинул взглядом великолепие на столе, а потом поинтересовался у него:

— Ты, братец, часом камеры не перепутал?

Официант плеснул из завернутой в салфетку бутылки в бокал, после чего уверенно ответил:

— Ни в коем случае, господин Любич.

— А кто распорядился?

В ответ, парень, лишь извиняюще пожал плечами, мол, не велено говорить.

— Ну раз так… — я взял бокал со стола. — Тогда передай сей загадочной персоне мою искреннюю признательность.

Еда оказалась просто восхитительной, особенно после подножного корма на Сахалине, а вино и прочие напитки вообще выше всех похвал.

После того, как я поел, официант собрал посуду, но не почему-то не ушел.

— Что-то еще?

Парень замялся, а потом, по русскому обычаю, в пояс поклонился мне и подрагивая голосом от волнения сказал:

— Спасибо Вам, Александр Христианович! Спасибо за то, что отомстили, — он запнулся и тихо добавил. — У меня брат родной на крейсерах служил и погиб при Цусиме…

Честно говоря, я уже стал подумывать, что зря ввязался в свару с япошками, особенно после такой дикой неблагодарности в ответ, но вот после этих простых слов… В общем, слова этого парня, разом перечеркнули все сомнения.

Я встал, приобнял его и тихо шепнул.

— Еще не отомстил. Но отомщу с лихвой, будь уверен. Слово даю…

А после того, как официант ушел, визиты посыпались как из рога изобилия.

Следом заявился маленький сухенький старичок типично семитской наружности, с торчавшим из кармана испачканной мелом жилетки, скомканным портновским метром.

— Ну-с… — старикан обаятельно улыбнулся. — Таки осмелюсь слегка побеспокоить вас, но оно того будет стоить, уверяю…

После чего принялся измерять меня, скороговоркой бубня себе под нос.

— Что там Парыж? Разве там умеют шить, я вас спрашиваю? Эти прохиндеи умеют только выдумать! А лучше старого Мойши с Подола, что в Егупце, никто не шил! Разве только я, но Мойша сам учил меня! Так-с… что тут у нас… Ой-вей! Хай тому, кто вас так резанул, весь тухес попрыщит. Надеюсь этот поц долго не прожил?

При этом, он снял мерки даже с моих ступней, прокомментировав, что это для какого-то Шлемы, которого как некстати, разбила подагра.

Закончив с замерами, он торжественно пообещал:

— Таки через три дня все будет готово!

— И даже без примерки?

— Молодой человек, — портной скорбно покачал головой.

— Понял, — я невольно улыбнулся. — Уж извините ради Бога…