Наездница. Сожженная тобой - Райот Людмила - Страница 3

Между нами была давняя война – вечная схватка правил и безалаберности, следования канонам и страстного стремления освободиться от бремени обязательств. Она презирала мою любовь к лошадям и природе, неряшливость и взрывной характер. Я отвечала ей взаимностью, больше всего на свете боясь, что однажды мне придется жить так, как она.

Вставать каждое утро и битый час проводить у зеркала, ожидая, пока служанки приведут тебя в королевский вид. Надевать самые лучшие платья и украшения, убирать волосы – хотя кроме мужа и десятка слуг на тебя никто и не смотрит, вышивать, читать, думать лишь о детях и о доме… Я никогда не буду такой!

– А зачем ты ходила к загону? – спросил десятилетний Уильям. Его глаза горели неподдельным любопытством.

Я подмигнула ему в ответ.

– Хочу взять несколько уроков у твоего берейтора. Разрешаешь?

– Конечно! – тот аж подпрыгнул от восторга. Он не испытывал ко мне никакого предубеждения. Мальчуган был бы счастлив присоединиться к нам с Джеймсом, чтобы разделить хоть часть нашей жизни, такой взрослой и такой интересной.

– Зачем тебе дополнительные занятия верховой ездой? – озадаченно нахмурился Годвин. – Ты и так прекрасно держишься в седле.

«Куда лучше, чем позволительно девушке твоего статуса» – ясно читалось в его тоне, но вслух этого кузен не сказал.

Со мной бесполезно спорить. Меня невозможно переубедить. Я жила так, как хотела, пресекая любые попытки вылепить из себя то, что хотелось бы остальным. И даже Годвин не смел указывать мне.

Я была главной в этом доме. Единственный, кто мог бы попытаться приструнить меня – мой отец. Но последние десять лет он крайне редко появлялся в поместье, оставив воспитание своего единственного чада на совести няни и кузенов.

– Не злись, братишка, это все мое влияние! – пришел на выручку Джеймс. Он весело тряхнул светло-рыжей шевелюрой. – Я уговорил Марс немного позаниматься. Она никак не может достигнуть моего уровня.

Я не стала возражать, только зло сверкнула на него глазами, пообещав позже расквитаться за обидную клевету. Нас с Джеймсом не раз пытались заставить проводить меньше времени вместе, но из этого ничего не вышло. Он ненавидел сидеть за учебниками точно также, как я – за вышиванием и любовными романами. Вместе мы становились необузданной, сметающей все на своем пути силой. И в конце концов на нас просто махнули рукой.

Дальше мы ели в тишине. Наша семейка представляла из себя странное зрелище. Годвин, Джеймс, Уильям и я – мы все с самого детства брошены злой судьбой в пучину самостоятельной жизни. Моя мать, чистокровная ирландка с ярко-рыжими волосами, скончалась, когда мне было пять, от вспышки брюшного тифа. От той же эпидемии погибли дядька с женой и новорожденной дочерью.

Отец приютил осиротевших племянников, а сам вскоре вернулся обратно в Англию. Меня он оставил здесь – говорил, что я, унаследовавшая огненные волосы матери и ее необузданный нрав, слишком напоминала ему о потере. Хотя дело было не во мне и не в умершей маме: без дочери куда легче устраивать личную жизнь.

Я была рада, когда ужин подошел к концу, лишив меня возможности и дальше лицезреть брезгливую мину леди Алисии. Чинно пожелав друг другу спокойной ночи, мы с братьями разошлись по комнатам.

Около спальни меня поджидали две верные помощницы –Моррисон и Банни. Няне в последние годы тяжело дается роль моей личной горничной, поэтому основная работа по обслуживанию строптивой госпожи легла на плечи молодой служанки.

– Добрый вечер! – девушка присела в легком реверансе, а старушка молча схватилась за сердце – наметанным глазом выхватила мою растрепанную прическу и запыленный, испачканный в грязи и навозе (чего уж скрывать?) подол платья.

– Иди спать, няня, – сказала я. – Банни сама приготовит меня ко сну.

Сегодня мне удалось избежать скандала. Когда Моррисон удалилась, причитая и качая головой, я вошла в спальню и сама принялась расшнуровывать ленты корсажа – мне не терпелось как можно скорее избавиться от тяжкого наряда. Банни подскочила и принялась помогать.

Посреди комнаты уже стояла ванна, испускающая пар вперемешку с благовониями.

– Убери это недоразумение, – приказала я, когда платье осталось лежать на полу. – Завтра хочу видеть свою амазонку3.

– Будет сделано, госпожа.

– БАННИ! – что есть мочи заорала я, разлепив глаза. Сквозь шторы пробивался слабый серый свет – утро только занялось. Настенные часы показывали без десяти шесть. Проспала! – БАААННИИИ!

В комнату вихрем ворвалась служанка.

– Почему ты не разбудила меня?! – я вскочила с кровати и принялась метаться по спальне. – Я ведь говорила, что это важно!

– Простите, леди… – Банни испуганно округлила глаза и попятилась. – Я долго стучала, вы не открыли. Я ждала под дверью…

– В следующий раз выльешь на меня тазик воды, если я буду продолжать разлеживаться! Кстати, где вода? Беги за умыванием! И принеси амазонку! ЖИВО!!!

Девушка выскользнула за дверь, умчавшись выполнять поручение, а я распахнула шторы и принялась стаскивать ночную рубашку. Похоже, мне удалось не на шутку застращать служанку – вернулась она мигом. Сначала внесла таз, стараясь держаться от меня подальше – в таком состоянии «леди» может и запустить чем-нибудь. Снова пропала в коридоре и, когда я заканчивала умываться, появилась с костюмом в руках.

Эта амазонка шилась специально для меня. Она была теплой, удобной и без каких-либо изысков, вносимых ради удовлетворения дамских модных потребностей. Приталенный жакет и юбка скроены из темно-зеленой шерсти: погода островов редко баловала нас жарой, поэтому в таком наряде было уютно круглый год. Никакого кринолина, небольшая пышность юбки достигалась за счет накрахмаленных складок ткани; вместо белой сорочки с рюшами, популярной среди великосветских наездниц – приталенная бирюзовая рубашка. А самое главное – под юбкой скрывались плотные твидовые бриджи.

В такой амазонке можно хоть целый день провести в седле.

Ощутив на себе привычную тяжесть любимой одежды, я начала успокаиваться. Часы пробили шесть, а я только-только уселась перед большим зеркалом в деревянной раме. Позади меня устроилась Банни с гребнем в руках.

– Что-то простое и быстрое, – попросила я.

– Можно поинтересоваться, зачем вам понадобилось так рано вставать, госпожа? – девушка больше не боялась, на ее лице появилась вежливая полуулыбка. Мы с ней неплохо понимали друг друга и даже ладили – настолько, насколько могут ладить госпожа и ее служанка.

– Даже не спрашивай. Джеймс втянул меня в очередную авантюру.

Улыбка Банни стала шире.

– Вам повезло. Милорд О'Брайан очень красив.

Я скривилась.

Почему она считает, что мне «повезло»? Похоже, наша неразлучность многими интерпретируется по–своему.

– А я?

Вопрос застал Банни врасплох. Гребень остановился, но уже в следующий миг снова принялся порхать по моим волосам.

– Вы тоже красивая, леди Марс.

– Странно. Джеймс сказал иначе. Можешь расчесывать быстрее?

Служанка вежливо промолчала, а я внимательней всмотрелась в зеркало, ища отголоски неискренности в ее словах. Мы с ней разительно отличались внешне: она была невысокой, кругленькой, аппетитной. Темные волосы и брови прекрасно гармонировали между собой, подчеркивая нежно-коралловый цвет губ и алебастр гладкой кожи. Когда она улыбалась, на ее щеках появлялись очаровательные ямочки, а маленький вздернутый носик делал ее еще милее.

Меня нельзя было назвать ни кругленькой, ни аппетитной, ни тем более «милой». Мне исполнилось семнадцать, но природа не спешила делать из меня женщину, лишь слегка добавив округлостей в область груди и бедер. Плечи выглядели острыми даже сквозь плотную ткань амазонки. Я задирала подбородок, отчего тонкая шея казалась еще длиннее, и щурила светло-зеленые глаза, будто постоянно принимала чей-то вызов. Единственное достоинство моей внешности (да и то весьма сомнительное) – волосы. Рыжую голову – отличительную черту рода О'Брайан – в той или иной степени унаследовали все мои кузены, но лишь я одна родилась с шевелюрой цвета закатного солнца.