Предпоследняя истина - Дик Филип Киндред - Страница 14

• Предыдущая
• 14/52
• Следующая

— Им рассказали об этом по телевизору.

Адамс сначала не понял и растерянно посмотрел на Линдблома.

— Я знаю, что говорю, — сказал Линдблом. — Они услышали об этом по телевизору. Информация длилась всего одну минуту, и слышно было очень плохо. Но и этого было достаточно.

— О Господи, — сказал Адамс и подумал — да их же там миллионы! Что произойдет, если кто-то подсоединится к главному и единственному телевизионному кабелю, соединяющему Ист-Парк со всеми убежищами? Что произойдет, если земля вдруг разверзнется и из нее выйдут миллионы людей, томившихся в подземельях долгих пятнадцать лет и веривших выдумкам о радиоактивном загрязнении, о продолжающихся ракетных ударах и бактериологической войне среди развалин? С системой латифундий будет покончено, и огромный парк, над которым он дважды в день пролетает на аэромобиле, снова станет густонаселенной страной, пусть не такой, как до войны, но очень на нее похожей. Снова появятся дороги. И города.

И в конце концов опять разразится война.

Этим— то и объяснялось то, что произошло. Как в Зап-Деме, так и в Нар-Паке народ подтолкнул своих руководителей к войне. Но пока широкие массы не принимали участия в политике, а населяли битком набитые антисептические убежища, у правящей элиты и на Востоке, и на Западе руки были развязаны, и ее представители могли заключить между собой соглашение… Хотя и странно, что в этом не принимали участие ни Броз, ни генерал Холт, главнокомандующий войсками Зап-Дема, ни даже маршал Харенжаный, самый высокопоставленный советский военный. Но они оба, и Холт и Харенжаный, знали, когда в ход нужно пустить ракеты (что они и сделали).

А когда пришло время, вышли из игры, и без их взаимного благоразумия мир вряд ли был бы достигнут. Но за сотрудничеством этих двух высших военачальников скрывалось нечто еще, по мнению Адамса, какой-то необычайно тонкий ход.

Совет Реконструкции в Мехико (Амекамека). В нем заседали железки.

Совет помог установить мир на планете. И этот руководящий орган, обладающий правом выносить окончательное решение, все еще существует.

Человек создал самостоятельно мыслящее оружие, и оно предавалось размышлениям относительно недолго — два года, заполненных варварским разрушением руками сошедшихся насмерть железок — солдат двух армий двух сверхдержав. Наиболее совершенные железки, аналитические способности которых предполагалось использовать для планирования как тактики отдельных сражений, так и для выработки общей стратегии (речь идет о самых передовых в техническом отношении железках Х, XI и XII типов); так вот, эти железки решили, что лучшей стратегией будет та, которую финикийцы разработали пять тысяч лет назад. В сжатом виде, думал Адамс, она изложена в «Микадо». Если для того, чтобы все стороны были удовлетворены, достаточно просто сообщить, что человек был казнен, то следует ли убивать его на самом деле?

Проблема, с точки зрения наиболее передовых железок, оказалась несложной.

Они ведь не были страстными поклонниками Гилберта и Салливана, и их созданные руками человека мозги ничего не знали об учении Гилберта, текст «Микадо» не был включен в их базу данных. Но железки из двух армий пришли к одному и тому же выводу и в конце концов стали действовать заодно с маршалом Харенжаным и генералом Холтом.

Вслух он произнес:

— Но они не увидели преимуществ.

— О чем это ты? — пробормотал Линдблом; он все еще не мог ни на что решиться и по-прежнему не желал поддерживать разговор. Выглядел он усталым.

— То, чего не понял Совет Реконструкции, — сказал Адамс. — И по-прежнему не понимает. Поскольку система восприятия железок начисто лишена сексуальности, этот принцип — «Зачем нужно кого-то казнить…»

— Да заткнись ты! — вспылил Линдблом и, повернувшись к Адамсу спиной, вышел из конторы. Адамс остался наедине со своей готовой речью и новыми замыслами; чувствовал он себя, однако, совершенно подавленным.

Но обижаться на Линдблома у него не было никаких оснований. Потому что нервишки пошаливали у всех йенсенистов… Они были эгоистичны, они превратили весь мир в зону отдыха за счет миллионов обитателей подземных убежищ. Это было подло, и они понимали это, и испытывали муки совести. Не такие уж сильные, чтобы подтолкнуть их на расправу с Брозом и позволить людям выйти на поверхность земли. Но вполне достаточные, чтобы отравить и без того унылые вечера ядом одиночества и превратить каждую ночь в кошмар.

Понимали они и то, что если о ком-то и можно было сказать, что он пытается исправить причиненное ими зло (ведь целая планета была украдена у ее законных хозяев!), так это о Луисе Рансибле. Им было выгодно, чтобы люди оставались в убежищах, а ему — выманивать их на поверхность.

Высокопоставленные йенсенисты считали его своим соперником, которого прекрасно знали. Чувствуя при этом нутром, что, с точки зрения морали, он совершенно прав.

Они с горечью признавались в этом сами себе. Не был исключением в этом отношении и Джозеф Адамс, оставшийся в одиночестве в своей конторе и сжимавший в руке превосходно написанную речь, которую предстояло пропустить через авторедактор, затем через «чучело», записать на магнитофон — и все это для того, чтобы затем подвергнуть ее кастрации в кабинете Броза. Особой правдивостью речь не отличалась, но она не была и бездумным набором избитых фраз, лжи и эвфемизмов… и других гадостей, которые Адамс подмечал втекстах,составленныхсвоими коллегами-йенсенистами; ведь в конечном счете он был единственным талантливым составителем речей среди всего этого сброда.

Прихватив свою новую речь, о которой он был столь высокого мнения (противоположного мнения, по крайней мере, никто не высказывал), Адамс вышел из конторы, на скоростном лифте опустился на тот этаж, где раздавалось пыхтение авторедактора, Мегалингва 6-У.

Двое одуревших от безделья охранников, эдаких специально отобранных верзил для этой службы, нагло посмотрели на него, когда он вышел из лифта.

Они его знали и понимали, что он приходит на этот этаж, где расположено программирующее устройство Мегалингва 6-У, для выполнения служебных обязанностей.

Он подошел к панели управления Мегалингва 6-У и увидел, что его опередили: другой йенсенист, которого он прежде никогда не видел, месил клавиатуру как пианист-виртуоз в финале какой-нибудь пьесы Франца Листа.

Рукопись йенсениста была прикреплена прямо перед ним, Адамс инстинктивно потянулся к ней, чтобы рассмотреть ее поближе.

Незнакомец перестал печатать.

— Извините, — сказал Адамс.

— Покажите пропуск. — Йенсенист был смуглым, моложавым, с черными как смоль волосами. Он требовательно и властно протянул руку.

Вздохнув, Адамс достал из атташе-кейса сертификат, выданный в Женевском бюро Броза и дающий ему право ввести в «чучело» именно эту речь, обозначенную особым кодовым номером, который совпадал с номером сертификата; тщедушный загорелый йенсенист сравнил номер речи с номером документа и, успокоившись, вернул Адамсу и то, и другое.

— Я закончу через сорок минут. — Он опять застучал по клавишам. — Так что погуляйте и не отвлекайте меня. — Он сказал это очень спокойно, но в голосе чувствовались властные нотки.

Адамс сказал:

— Ваша манера излагать свои мысли мне кажется весьма забавной.

Молодой йенсенист вновь перестал печатать:

— Вы Адамс?

Он опять протянул руку, на этот раз они пожали друг другу руки, и возникшая было напряженность разрядилась до вполне приемлемого уровня. Ибо где бы ни повстречались два йенсениста — в своих ли имениях в свободное от работы время или на службе — в воздухе тут же начинал витать дух соперничества. Словно сразу возникал вопрос о том, кто из них занимает более важный пост и пользуется наибольшим авторитетом. Это делало пребывание в Агентстве еще более тягостным. И Адамс научился давать достойный отпор подобным выпадам; в противном случае он уже давно потерял бы свое место.

— Вы написали несколько хороших вещей. Я прослушал последние записи.

• Предыдущая
• 14/52
• Следующая