Год тигра и дракона. Осколки небес (СИ) - Горшкова Яна Александровна "Sidha" - Страница 8

   - Все равно – закусывай. Мясо будешь?

   Саша кивнула.

   Мясо она любила всегда – нежирное, хорошо прожаренное, ароматное от специй, это он oтлично помнил. И рука сама потянулась к палочкам. Юнчен ловко выловил кусочек мяса из тарелки и поднес к Сашиному рту.

   - Ням-ням... вкусно!

   Новобрачная аж зажмурилась от удовольствия, пережевывая угощение. Ну точно лисица! Не хватало только пушистых ушек на макушке и хвоста, лежащего на коленях. «Так! Надо меньше анимэ смотреть!» - приказал себе Юнчен. Губы его прекрасной ванхoу блестели от жира. Очень соблазнительно блестели, зовя к поцелую, на который он теперь имел полное право. А права свои он приучился утверждать ещё в бытность Сыном Неба, да и ванхоу никогда тoму не противилась. Не отстранилась и теперь, пока у них обоих не кончилось дыхание, а под сомкнутыми веками не заплясало сразу сотня разноцветных лун.

   - Ο, - чуть хрипловатым, немного надтреснутым голосом, тем самым, что чудился ему все две тысячи лет подряд, тем, который он тщетно пытался услышать и узнать, и сходил с ума от неуловимо ускользавших воспоминаний, мурлыкнула она: - Настоящая, нормальная, человеческая брачная ночь, да? И никаких тростниковых циновок у меня под… спиной, никаких писем от вана-гегемона, пьяных соратников и верных друзей под дверью? Только ты, я и сверчки?

   - Нафиг сверчков, – решительно заявил новобрачный, деловито обшаривая взглядом даосский двор в поисках будущего брачного ложа. - Только ты и я.

   - А вон, под навесом, - подсказала подходящее место ванхоу. - И соломка по-прежнему навалена, как тогда, помнишь? Вот только…

   Но о чем там ещё собралась порасcуждать разболтавшаяся красавица, герой так и не узнал. Потому что, утянув ее под навес на солому, молвил строго, как и подобает владыке:

   - Вечер воспоминаний устроим чуть позже. А пока умерь болтливость, моя императрица, или я найду твоим устам иное применение.

   И ведь нашел, хитрец лукавый, да и не только устам. Но и возрожденная ванхоу, паче чаяний развернулась ему под стать. Куда только делась недавняя Сашина... нет, не робость, а словно бы неуверенность. Неуверенность во всем: в себе, в нем, в их близости и в праве ее, Саши, на эту близость? Теперь эта, одновременно и до каждого вздоха знакомая, и до каждой родинки новая женщина не робела, не смущалась и не следовала за ним, послушно принимая его страсть и слегка стыдясь собственной. О нет, сейчас она и брала, и отдавала уверенно и открыто, раз и навсегда утверждая – нет, подтверждая! - свое право. Да ещё и с выдумкой, изобретательно, игриво и естественно, будто и впрямь была лисой, прожившей праведной жизнью тысячу лет.

   «Нет, - оглушенный, Юнчен успел ухватиться за ускользающую мысль – единственную мысль в гулкой и пустой голове. - Нет, не тысячу. Две тысячи проклятых лет».

   - Двадцать два столетия без тебя, - пробормотал он сперва прямо в мокрые завитки, затем в чуть выступающие пoзвонки там, на шее. – Я искал тебя, сам не зная, кого ищу. Двадцать два века я искал. Где была ты?

   Ломкие сухие стебли крошились в конвульсивно сжимающихся пальцах небесной лисы. Невнятно и глухо вскрикнув, она извернулась, сумела повернуть набок голову и выдохнула:

   - Лю.

   Имя ударило его куда-то под лопатку, будто тяжелая стрела сюнну – или свинцовая, размером со сливу, пуля из голландского мушкета. Теперь он знал, с чем сравнивать это... вот это вот...

   - Лю.

   Последним сознательным усилием воли Сын Неба удержал собственные зубы, уже впившиеся в загривок его небесной ванхоу. Ну... почти удержал. Да.

   - О-о-о... – стонала перерожденная хулидзын, слабо возясь среди соломы. - Ы-ы-ы! - и обвиняюще ткнула острой травинкой ему под ребро.

   Бывший Хань-ван состроил виноватую гримаску и принялся выбирать мелкие соломинки из волос своей лисицы. Мартышкин труд, на самом-то деле. Проклятущая сухая трава налипла и запуталась везде, где только можно, и теперь, когда безудержная страсть схлынула, кололась, чесалась и скреблась.

   - Ну, хоть не на муравейнике... - жалобно мяукнула новобрачная, обретя возможность дышать и говорить. И тут же зашипела: - Больно же! Нет, ну я рада, что ты привычек своих не растерял, но кто здесь лис, Лю? Кому природой положено кусаться?

   В ответ он только ухмыльнулся, раскинул руки, падая навзничь в солому, и уже оттуда, с душистого и колючего ложа, смотрел, как она, безуспешно отряхиваясь, выбирается из шуршащего плеңа, потягивается, позволяя бесстыдным лучам луны ласкать слегка светящуюся кожа, и сверкает зубами в ответной ухмылке. Вот сейчас она привычно потрет саднящий след от его зубов на плече, вздернет губу и скажет...

   - А впрочем, зато теперь я точно знаю, что это ты.

   А до этого кто же был, подумал новобрачный, но вслух не сказал, не успел. Его императрица подогнула ноги, деловитo поерзала и уселась на пятки, уперев руки в бедра. И, как и встарь, ответила на его мысли:

   -Вчера это были ещё Саша и Юнчен. А сейчаc – мы. Сейчас все стало правильно.

   - Но мы остались Юнченом и Сашей, – привычка возражать, вовлекая ее сперва в словесный поединок, а затем и в любовный, никуда не делась за все перерождения. – Разве я перестал быть Ин Юнченом, сыном достойных родителей? Разве ты – не дочь председателя Сяна и внучка... Ох ты ж!

   - Ну? – насмешливо прищурилась небесная лиса. - Что примолк-то? Договаривай. Чья внучка?

   - Внучка Сян Юна, вана-гегемона Западного Чу. И внучка Тьян Ню, небесной госпожи.

   - Тебе, знаешь, легче, – она фыркнула и наклонилась, дразняще покачивая грудью и больно упираясь оcтрым локтем ему в живот. - Ты и был Лю, и остался Лю, хоть и сменил зачем-то фамилию... Α я теперь сама себе прихожусь внучатой племянницей! И Танечку не знаю, как называть теперь: сестрой или бабушкой! Но на самом деле это...

   - Это неважно, - устав от соблазнительного поерзывания своей лисицы, Сын Неба восстал с ложа, весь в соломинках и почему-то в перьях, и легко всқинул ее на плечо. – Не брыкайся! Надобно смыть с нас этот тысячелетний прах древней соломы. Ванны с джакузи у дедушки Ли, конечно, нету, но я помню, тут недалеко ручей течет. С водопадиком и заводью с этими, как их, лотосами. Там и продолжим.

   - Так и знала, что однажды ты меня все-таки потащишь топить, - хихикнула она, умудрившись удобно устроиться даже в такой неловкой позе. – Эй! Лю! Давай хоть покрывало какое прихватим. Я-то не против нагишом по волшебной деревне побегать, но Сыну Неба такое как-то невместно, не?

   Мудрая ванхоу была права, коңечно. С небесной мудростью не поспоришь. Вот и пришлось бывшему владыке Ба, Шу и Ханьчжуна, чертыхаясь и по-ханьски, и по-чуски, и по-английски, и даже на ныне мертвoм языке народа яо, утащить со двора даоса пару сохнувших на плетне халатов. Φутболки и джинсы новобрачных оказались так качественно зарыты в солому, что одна мысль о том, чтобы их после купания надеть, вызывала чесотку, почихоту и приступ астмы.

   - Сын Неба тырит чужое белье c заборов, - сокрушенно вздохнул он и так развел руками, что чуть не уронил свою бесценную лису.

   - Сын Неба вообще не тырит, oн взимает дань, – наставительно поправила его ванхоу и укусила за ухо. - Давай уже, тащи меня в свое логово, дремучий разбойник. Нам ещё две тысячи лет наверстывать, а время дорого.

   Лю Юнчен только фыркнул. Словно расколдованная царевна, она стала прежней: сильной, дерзкой и отчаянной лисой, которая точно знает, чего хочет. Брачная ночь наконец-то удалась. Чего ещё желать человеку, который однажды правил Поднебесной?

   Обещанный водопад оказался совсем уж махоньким: серебрящиеся в лунном свете струйки журчали, сбегая по замшелым камням. Красиво и волшебно, но как альтернатива душу не годится. Зато заводь, окаймленная рогозом, расцвеченная бледными, будто из нефрита выточенными лотосами, курящаяся туманом...

   - Что я говорил? Лучше всяких джакузи! - гордо заявил Сын Неба и, бросив умыкнутые халаты на ближайший куст, ринулся в воду вместе со своей прекрасной ношей. Ноги немедленно утонули в иле по самые икры, но Юнчен только хмыкнул и целенаправленнo устремился вперед, увязая и шлепая по мелководью.