Улыбка смерти на устах - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 4

– Дело, в общем, прошлое. Полтора года прошло. Они в итоге так и не помирились?

– Я честно пыталась ситуацию уврачевать. И с одной стороны, и с другой. Ну Костя оказался остолоп и дуболом еще тот. У него на все один ответ: я, говорит, понял, тесть меня знать не хочет – ну так проживем и без него, пусть подавится. А вот Юльку я все-таки в итоге с отцом помирила. Долго я с ней и с ним сепаратно переговаривалась, но потом они встретились: в центре, в кафе. И я третья с ними, как посредник. Вроде примирились они. Тому еще помогло, что увиделись они где-то в марте, когда пузо у моей сестрички заметно стало. Короче, они даже поцеловались на прощание – хотя довольно формально. Особой теплоты я как-то между ними больше не замечала. В июне прошлого года Юлька родила. Отец внучка долго не видел, хотя хотел, инициативу проявлял. Но сестрица моя как-то отбояривалась. И даже на крестины папу не пригласила – в сентябре прошлого года Матвейку крестили. Похоже, она боялась, что папаня с Костиком опять схлестнутся. Зато когда тот отбыл на побывку к себе на родину, в Кировскую область, Юлия Игоревна батюшку позвала – дала возможность малыша потетешкать. Но это, по-моему, единственный случай был, когда дед с внучком встречался. Хотя созванивались регулярно. Особенно когда Костик на работе задерживался или Юлька одна с малышом гуляла.

– Вы все друг от друга отдельно проживаете?

– Да, я говорила, отец и Юле, а потом и мне подарил на совершеннолетие по квартире в Москве. Малогабаритки, однокомнатные, не в лучших районах – на разживу, как он говорил. Вот Юлька Костиком и разжилась, – съязвила Полина.

– Значит, у зятя с вашим батюшкой отношения так и не наладились?

– Нисколько. Больше того! Где-то перед нынешним Новым годом, то есть спустя год после кардинальной размолвки, отец как-то в выходной пригласил меня к себе домой – в нашу родительскую квартиру, где он проживал один. Был довольно грустный, утомленный, какой-то потерянный. Напоил меня чаем и завел разговор, что он хочет составить завещание.

– Завещание? С чего вдруг? Сколько вашему батюшке лет-то было?

– Пятьдесят четыре.

– По нынешним временам довольно нестарый еще возраст. Может, он захворал?

– Я его переспросила. Он отмахнулся: все, говорит, у меня в порядке. Но мне тогда показалось: лукавил он, чего-то недоговаривал, что-то у него со здоровьем было. Хотя впоследствии, по результатам вскрытия, я забегаю вперед, нам с Юлькой сказали, он в норме был. Согласно возрасту и конституции.

– Тогда почему вдруг пришла мысль о завещании?

– Отец так объяснил: я, говорит, не хочу, чтобы то, что мы с мамой наживали, досталось Костику. Я ему: при чем здесь Костик? Там ведь и Юлька есть, дочь твоя, и Матвейка – твой родной внук. «А Юля, – говорит отец, – тоже виновата, что такого морального урода в нашу семью привела». Короче, оказался он совершенно по отношению к Косте непримиримым – да и к Юле, получается. И сказал: «Все имущество, что на меня записано – квартиру эту на «Аэропорте», дачу нашу в Краеве, – я отпишу одной тебе». Я тогда стала отца уговаривать: не надо этого делать, не нужно никаких завещаний, это несправедливо, пусть все будет по закону, поровну, ты нас с сестрицей навеки рассоришь! А он и слушать не хочет! Больше того! Стал говорить, что отберет даже Юлькин домик на Лазурке, на нее записанный. Я – ему: «Да как это можно?!» А он: «Можно! У меня, знаешь, Пьер какой ушлый (это адвокат его, француз), в любую сторону закон повернет, что дышло!» Я снова и снова пыталась отца переубедить – но он ни в какую, переменю завещание, и все тут.

– Переменил?

– Похоже, не успел. Или передумал. Во всяком случае, ни у нотариуса нашего, ни у отца в сейфе никакого завещания не обнаружилось. И Пьер на мой запрос ответил, что с недвижкой на Лазурном берегу все осталось по-старому: хозяйкой является единолично Юлия Игоревна Камышникова, урожденная Порецкая.

– Значит, если разобраться, главным бенефициаром гибели вашего батюшки явилась ваша родная сестра?

– Нет!!! Я такого не говорила!

– Как же не говорили? Сами сказали: отец хотел изменить завещание, лишить Юлию наследства. И вот, в итоге не успел. Следовательно, именно ей смерть его на руку.

– Нет! Не говорила я этого! Что вы? Юлька? Родного отца? Убила или заказала? Не может быть этого!

– А зять ваш, Константин?

– Да он вообще тюфяк и тюлень!

– Но этому тюфяку и тюленю, однако ж, хватило мозгов и хватки, чтобы в примаки к такому обеспеченному столичному семейству записаться. А убивают нынче и не своими руками. Может, нанял кого ваш тюфяк?

– Мне эта мысль, – призналась Полина, – если честно, приходила в голову. Но я все равно не могу в это поверить.

– А у вас?..

– У меня – что? – напряглась она.

– Есть кто-то? И вы своего молодого человека отцу показывали?

– Да, мы встречаемся – именно встречаемся, а не живем вместе. И знакомить его с отцом я сочла преждевременным.

– Тем более что у вас перед глазами – неприятный пример сестры.

– Ах, не в этом дело! Просто я так и не поняла – тот ли Геннадий человек, который мне нужен, ясно вам?

– Давно вы встречаетесь?

– Мы с ним с детства знакомы, а вместе – четвертый год.

– Значит, вашего Геннадия отец не знает и дел никаких с ним не имел?

– Именно так.

– Расскажите тогда мне, пожалуйста, по возможности, подробно: как скончался ваш батюшка.

Крошка полезла в свою объемистую сумку «Прада» и достала файлик с парочкой отксеренных листов.

В тот самый момент я понял, что же в красотке было не так. Какой в ее наружности имеется дефект. Она пришла в деловом костюме, блузка с довольно низким вырезом, и тут я углядел, что у нее совершенно некрасивая грудь.

Считается, что мы, мужики, обычно клюем на большую грудь, и это чистая правда. У Римки, к примеру, несомненный третий номер, и это мне нравится. Однако и тут бывают нюансы. Среди сильного пола встречаются, конечно, любители (извините) плоскодонок – дело вкуса. Однако самое главное все-таки не объем, а форма. Полновесная и красивая – вот идеал. Пример – Мэрилин-секси-Монро в фильме «В джазе только девушки». И, конечно, ее (форму) наметанный глаз заметит в самой глухой кофточке. А если уж минимальное декольте – тем паче.

Так вот, у моей визитерши грудь просто никуда не годилась. Два далеко расположенных друг от друга отростка, как бы торчащих по отдельности и не имеющих отношения друг к другу. Фу.

Наваждение, которое меня охватило при первом взгляде на клиентку, а затем накрывшее при звуках ее голоса, сразу отступило.

Моя Римка может спать спокойно. Относительно этой посетительницы, по крайней мере.

А Полина между тем начала рассказывать об убийстве отца – по порядку и многословно, как обычно делают все женщины. Да и тяжело ей, наверное, было повествовать о смерти близкого человека.

– Это случилось чуть больше месяца назад, в пятницу седьмого июня. Я всю ту неделю была в командировке, в Санкт-Петербурге, и, знаете, Северная столица в июне – восторг. Теплынь, около тридцати градусов, на пляже у Петропаловки купаются… Белые ночи… Короче, я давно запланировала: прихватить тот уик-энд, за свой счет, и вернуться на «Сапсане» в воскресенье вечером. У меня в Северной Пальмире есть друзья – познакомились мы на курорте три года назад, молодая супружеская пара. Мы с ними всю субботу провели вместе, ездили в Петродворец. Потом пошли в ресторан, затем в клуб поехали – в общем, оторвались по полной. В гостиницу, на улице Марата, я добралась на такси, уже когда солнышко встало, решила наутро завтрак проспать, хотя завтраки там прекрасные, повесила на дверь табличку «Просьба не беспокоить», надела очки для сна, воткнула беруши и провалилась. Просыпаюсь в воскресенье в половине двенадцатого, смотрю: на телефоне четыре не отвеченных, все от сестры. Звоню Юльке, а она в панике: вчера позвонила отцу – они все-таки перезванивались время от времени, когда Костик не слышал. Мобильник отца, говорит она, недоступен. И городской тоже не отвечает. И так весь вчерашний день, всю субботу напролет, и сегодня – тоже. Хотя никуда отец не собирался, говорил, что дома будет хозяйственными делами заниматься. Я тогда сказала Юльке: поезжай к нему, проверишь. А она: тебе легко говорить, а я на даче, и у меня, ты не забыла, Матвейка на руках. Ну, Костика, говорю, отправь. А она: ты что?! Как это Костя к отцу вдруг поедет?! Я и подступиться к нему не смогу с такой просьбой! Я ее спрашиваю: чего ты от меня хочешь? А она: приезжай! «Как я поеду, я в Питере, я последним «Сапсаном» в двадцать тридцать выезжаю – ты что, не знаешь, что сейчас самый сезон, я свой билет за три месяца покупала!» А Юлька кричит: «Отец все имущество тебе оставляет, а ты даже по минимуму о нем позаботиться не можешь!» – «Стоп, – говорю я, – откуда ты знаешь про то, какое он завещание хочет написать?» – «А вот знаю!» Короче, мы с ней поругались, однако я скорей в Москву не бросилась. Это смешно: поезд у меня и так в полдевятого вечера, она мне дозвонилась в двенадцать. Что может принципиально измениться за это время? Хотя, разумеется, отдых у меня насмарку пошел. Катались мы с друзьями на кораблике по Мойке-Фонтанке, а я только о об отце и думала и ему названивала. А он не отвечал, и мобильник его находился вне зоны доступа, а на домашнем – длинные гудки. Сестра тоже, как потом выяснилось, звонила ему, тайком от Костика, с дачи. И, как назло, телефона никакого из отцовских соседей у меня не было.