Самая настоящая Золушка (СИ) - Субботина Айя - Страница 17

Стук в дверь резко выдергивает меня из попыток наскрести хоть что-нибудь.

— Пришел ваш отец, — говорит медсестра и уступает дорогу тому мужчине, с которым Кирилл едва не устроил драку.

Морозов, так, кажется, его фамилия.

И он — мой отец.

Вчера, едва доктор вышел из комнаты, он бросился ко мне и умолял переехать к нему. Говорил, что мы давно это планировали и что комната для меня готова. Тогда я была слишком в шоке, чтобы анализировать его слова, но сейчас, в эти секунды, пока он ждет, что медсестра оставит нас наедине, я ловлю себя на мысли: разве стала бы счастливая в браке женщина планировать свой переезд к отцу?

— Катя, слава богу, — он в два счета оказывается рядом и буквально душит меня в крепких объятиях. Обхватывает руками за щеки и по-отечески расцеловывает, улыбается так, что мои губы сами собой растягиваются в ответную улыбку. — Как ты? Что-то болит?

Он не дает ответить: начинает ощупывать мои плечи, руки, немного отстраняется и снова смотрит с ног до головы. Я не знаю этого человека, но откуда-то в голове зудит мысль, что он и близко не врач, чтобы судить о моем состоянии вот так, «на глаз».

Мне приятна эта забота.

Не так, если бы он был просто чужим человеком, который вдруг решил разыграть заботливого родителя. Наверное, даже если я совсем ничего о нем не помню за весь тот год, который моя память заперла под замком, он успел стать для меня близким человеком.

— Я в порядке, — немного скупо на эмоции отвечаю я и осторожно, чтобы не обидеть, выскальзываю из его объятий. — Простите, но я правда совсем вас не помню. И мне пока сложно… сделать что-то в ответ.

Его запал немного меркнет, но лишь на несколько секунд. Потом он снова протягивает руки, поправляет одеяло на моих плечах и отходит, разглядывая палату с видом специального инспектора. Замечает на столе бутылку с минеральной водой и наливает себе полный стакан.

Кирилл пьет только минеральную воду.

Я вспоминаю наш поход в ресторан пару дней назад, его странные слова и лицо без эмоций, и почему-то тот стакан с минералкой в его длинных красивых пальцах, хоть вообще не помню, что лежало на моей тарелке. Мясо, кажется?

Осознание, что это было не «пару дней назад», а гораздо раньше, вызывает неприятную паническую дрожь. Хорошо, что в этот момент Морозов занят обходом палаты и не замечает моей минутной слабости.

— Я побеседовал с врачом, — говорит он, останавливаясь в паре шагов от меня. — Эта милая женщина считает, что будет лучше, если ты проведешь время восстановления в кругу семьи. А я уверен, что это будет и безопаснее для твоей жизни.

— Разве мне что-то угрожало? — Паника, которую я с таким трудом прогнала, оглядывается и принюхивается, чуя наживу.

Морозов поджимает губы и собирает пальцы в кулаки. Он явно очень старается держать себя в руках.

— Тебе угрожало быть рядом с этим чудовищем. Ты не помнишь этого, но прошу, — он пододвигается, снова берет за плечи и сжимает так крепко, словно это должно быть аргументом в пользу его слов, — поверь мне. Ты моя дочь, и я…

— Мой отец умер, — перебиваю его. — Почему я стала вашей дочерью?

Он протягивает руку, немного отодвигает край одеяла от моей шеи и достает пальцем цепочку, на которой висит подаренное мамой кольцо. Правда, теперь оно вычищено и сверкает, словно только что из салона, да и цепочка явно богаче прежней.

— Я подарил его твоей матери, — говорит с такой яркой тоской, что мои расшатанные нервы мгновенно реагируют на горечь слов: к глазам подступают слезы, в носу щекочет. Мама. Мама… Которую я не смогла разбудить. — Мы были такими молодыми тогда. Я влюбился в нее, как только увидел.

— Это подарок отца, — деревянными губами отвечаю я. И когда мы смотрим друг на друга, смысл тех ее слов становится более прозрачным. — Мой отец умер.

— Я бросил ее, — сознается Морозов. Отходит, потирая лоб до явной красноты. — Не думал, что снова придется пережить все это и выдержать твое презрение еще раз. Но я бросил ее. Потому что семья подыскала мне другую женщину, «нашего круга». Я не знал, что Маша была беременна тобой! Я бы никогда… — Он берет стакан и выпивает все в пару глотков. — Никогда бы не позволил ей растить нашу дочь самой. Если бы я только знал… У тебя было бы все. Возможно, я и не богатей Ростов, но у меня достаточно средств, чтобы дать тебе все: дома, автомобили, драгоценности, платья. Это не оправдывает меня и не обеляет, но ты — дочь Морозова и, поверь, твой ублюдок-муж поплатится за все.

— Что он сделал? — Что-то внутри меня умоляет закрыть уши и не слышать ответ. Наверное, та самая система безопасности, которая запросто вычеркнула целый год моей жизни. Но на этот раз я не поддамся. — Что сделал Кирилл?!

— Ты не сказала. Позвонила в слезах, попросила забрать тебя. А когда я приехал — ты лежала на полу под лестницей, а Ростов… Он просто стоял там и смотрел. Сукин сын!

Морозов прижимает меня к себе, и я слишком поздно осознаю, что темные пятна на серой ткани его дорого пиджака — следы от моих слез. Я даже не понимаю, что плачу.

— Это он с тобой сделал, — скрипит зубами мужчина.

А я, как ни стараюсь, не могу отделаться от самого очевидного вывода: Кирилл столкнул меня с лестницы? Чтобы… убить?

Я бултыхаюсь в вязком сознании и все-таки падаю в пустоту.

Прошедшая ночь — самая ужасная в моей жизни.

Я брожу по пустому холодному дому, словно привидение, иногда забиваясь в угол, где до кровавых ошметков сбиваю костяшки. Просто переставляю ноги: на кухню, в зимний сад, в столовую, в кабинет, библиотеку и спальню. Мечусь, словно молекула: без точной траектории и в полном хаосе своих обычно абсолютно упорядоченных мыслей.

В конце концов выхожу на улицу: ночью просто зверский холод, но мне так жарко, что содрал бы и кожу.

Катина туфля до сих пор в моей руке — ношусь с ней, словно Гарри Поттер с золотым яйцом, не имея ни малейшего представления, как вскрыть эту загадку. Зачем она их надела? Зачем именно эти туфли? У нее целая отдельная гардеробная для обуви и чего там только нет: сшитые на заказ модели, что-то из лимитированных серий, обувь от известных обувных домов.

Я усаживаюсь на крыльцо, достаю сигареты.

Мне нельзя курить, но сейчас абсолютно плевать на все запреты.

Сигарета не спасет, но пока я буду убивать легкие методичными затяжками, мой внутренний маятник должен прийти в норму. Насколько это вообще возможно, с учетом того, что без жены мой дом… это просто мертвые стены.

Даже прекрасно понимая, что это просто попытка подстроить ситуацию в одну из своих любимых математических формул, я все равно цепляюсь за глупую сказку. Принц нашел Золушку по хрустальной туфельке. Объехал полцарства, пока не нашел ту самую миниатюрную ногу.

У Кати тридцать пятый размер обуви, и она более чем подходит на роль героини моей поганой сказки. Но может быть…

Я с трудом дожидаюсь утра, но в больницу попадаю только во второй половине дня: в большом бизнесе некоторые вещи просто нельзя пускать на самотек. Особенно те, где крутятся большие деньги и возможности, потому что как раз там уязвимее всего.

Это глупо: мне тридцать четыре, я родился с нарушением функции головного мозга, но даже с таким диагнозом глупо верить, что как только туфля окажется на ноге своей хозяйки — все встанет на свои места.

Ни хрена не встанет.

У нас… так много всего намешано на лжи и недосказанности, что трусливая часть меня радуется этой ее забывчивости. Это ведь шанс для нас. Шанс все начать сначала.

«И выйти чистеньким из воды», — гаденько хихикает Злобная тварь внутри.

В одном Морозов все-таки прав — я в самом деле чудовище.

Но моя Золушка любила это Чудовище. Даже когда оно делало ей больно.

Возле больницы я сразу замечаю на парковке знакомую «Тойоту» и мысленно перебираю карточки-подсказки, чтобы хоть в этот раз не выйти из себя.

Но все становится гораздо хуже, когда я бегом поднимаюсь на крыльцо и чуть не врезаюсь в стоящую передо мной фигуру.