Плохая мать (СИ) - Жнец Анна - Страница 16

И на крыльце вызываю такси.

Глава 20

Я снимаю квартиру на окраине города и никому не говорю, где именно. Беру половину отпуска. Обычно заявление пишут за две недели, но я с трудом уговариваю коллегу принять моё за четыре дня. 

Первый вечер в комнате с облезлыми стенами, обставленной по моде восьмидесятых годов, я объедаюсь мороженым и запиваю пиццу шампанским. Со штопором в руке долго смотрю на закупоренную бутылку — не знаю, как к ней подступиться. Потом пожимаю плечами и просто отрезаю верхушку пробки ножом. Наливать неудобно, зато пальцы и глаза целы. Всегда боюсь, что вылетевшая пробка угодит в лицо.

В жёлтом магазинчике через дорогу от моего нового дома я набираю полную корзинку вредной еды, когда-то для меня запретной. Выкладываю алкоголь на кассовую ленту и чувствую себя вчерашней школьницей, едва отметившей восемнадцать лет. Насколько же это опьяняющее чувство — делать то, что хочется, не думая о последствиях. О том, что за покупку несчастной шоколадки грозит получасовая лекция о вреде лишнего веса.

Раскладывая добычу на кухонном столе, я наконец понимаю, под каким колпаком жила долгие годы, раз простые вещи приводят меня в экстаз.    

Когда звонит мать, я выключаю телефон. Сообщения удаляю непрочитанными. Олега вношу в чёрный список. О сыне стараюсь не думать. Как бы хотелось перелистнуть страницу, забыть последние девять лет, как кошмарный сон, и идти дальше, не оглядываясь, но ребёнок — та ниточка, которая всегда будет связывать с прошлым. С Олегом. К сожалению, я не могу взять и вычеркнуть Ваниного отца из своей жизни.

Мне по-прежнему надо вернуть вещи. Сбегая из кинотеатра с одной лишь дамской сумочкой, я остаюсь без самого необходимого. Даже переодеться не во что, а денег на карточке хватает только заплатить за квартиру. Впервые в жизни приходится брать в долг. У отца брови лезут на лоб, когда он видит меня на пороге своего загородного дома. Мы почти не общаемся, но больше за помощью обратиться не к кому. Если мне и неловко, то самую малость.

Неделю после побега я набираюсь храбрости, затем возвращаюсь в общую квартиру и, пока Олег на работе, пакую чемодан. Вздрагиваю всякий раз, когда гудит лифт или  раздаются шаги на лестнице. Отчаянно боюсь, что муж заявится домой раньше времени. К тому моменту, как со сборами покончено, на голове в два раза больше седых волос, зато обратно я еду с ноутбуком и любимой пижамой.

На второй или третий день отпуска я собираю документы и отправляюсь в суд. Трясусь так, что охранник у входа спрашивает, всё ли со мной в порядке. В заявлении в графу о мотивах вношу стандартное «не сошлись характерами»  — и будто камень падает с плеч. Действительно не сошлись. Трудно представить пару, попадающую под это определение лучше, чем мы с Олегом.

«Всё правильно, — думаю я, успокаиваясь. — Я всё делаю правильно».

Вечером экран телефона загорается, высвечивается номер Максима. Это пятая попытка до меня дозвониться, и впервые за время вынужденного затворничества я  отвечаю на вызов. 

Мы разговариваем почти час, болтаем о том о сём. О грядущем разводе я упоминаю вскользь и тут же меняю тему, не готовая откровенничать с посторонними. 

Максим предлагает встретиться.

«Пока место будущего мужа вакантно и никто не успел меня опередить», — смеётся в трубку.

Шутки шутками, но неожиданно я прозреваю: не станет мужчина настойчиво добиваться внимания женщины, которая ему безразлична.

В середине марта сугробы по краям парковых дорожек выше колена, ветки деревьев, голые, чёрные, укрыты снегом. Что-то странное творится с погодой в этом году. В конце сентября я, мерзлячка, ходила в майке — весной молюсь на снуд и зимние сапоги.

Максим улыбается так, будто я — потерянная возлюбленная, которую он встречает после долгой разлуки. В груди теплеет. Он в синих джинсах и стильном чёрном пальто с погонами прячет правую руку за спиной. Снежинки оседают на кожаной шапке-ушанке, отороченной мехом.

— Привет, беглянка, — говорит Максим и дарит крохотный кактус в горшке. — Раз я с цветами, значит, это свидание.

Мы гуляем вдоль сугробов, пока пальцы не начинают неметь от холода даже в перчатках. После греемся в уютном кафе в ретро стиле. Скользкие красные диванчики, белые столы, фотографии в ярких рамках на стенах. Время ужина, и перед нами две  тарелки запечённой курицы с картофельными дольками.

— Что ещё я о тебе не знаю? — спрашиваю. — Расскажи свой самый страшный секрет.

— Я влюблён. Влюблён жутко. Ещё со школы, — он прикладывает ладонь к груди и картинно вздыхает — шутит, но как никогда ясно: в каждой шутке этой самой шутки лишь малая часть.

Мы сидим у окна, словно в витрине. За стеклом темнеет, вдоль дороги зажигаются фонари. Ветер воет, швыряет прохожим в лица снежную крупу, несчастные ёжатся, плотнее кутаются в куртки и польта. А нам тепло. В кафе пахнет жареным мясом и восточными пряностями.

Внутри разливается радостное предвкушение, ожидание чего-то хорошего — того, что непременно наступит. 

— Ещё вина? — предлагает Максим.

Домой я возвращаюсь окрылённая. Улыбка к лицу будто приклеилась. Ради одного этого ощущения покоя, поселившегося в душе, стоит пройти через грязь и тяготы развода. 

Счастливая, расслабленная, я привычно проверяю электронную почту —  жду ответа от издательства. Мне кажется: если чуду суждено случиться, то именно этим волшебным вечером.

Значок нового сообщения наполняет восторгом. Полная надежд, я открываю входящие. Лучше бы этого не делала. Письмо от Олега словно камень, брошенный из-за угла. Настроение портится моментально. 

«Не читай», — говорю себе, но взгляд уже бежит по строчкам.

Глава 21

Письмо Олега — поток злого бреда, который не стоит воспринимать всерьёз. Не стоит, но я ничего не могу с собой поделать. Письмо производит на меня сильное впечатление.

«Сына ты не получишь. На суде я покажу видео, где ты бьёшь себя кулаками по голове. Все узнают, что ты ненормальная. Приглашу свидетелей. Даже воспитательница скажет, что ты плохая мать. На родительские собрания не ходишь. Судьбой ребёнка не интересуешься. Когда ты в последний раз заглядывала в родительскую группу в Вайбере? Хоть знаешь, о чём там пишут? Не видел ни одного твоего сообщения. Все наверное, думают, что у Вани мамы нет вообще. Ты сломала сыну психику! Бросила его. Твой выбор. Останешься на старости лет одна, никому не нужная. Будешь локти кусать».

До предварительного слушания месяц. Я не знаю, как оно будет проходить, но уверена: видео склонит судью на сторону Олега. 

Стыдно ужасно. Не хочу, чтобы в моём грязном белье копались. Не могу допустить такого позора.

Наверное, я насмотрелась фильмов, но мне представляется большой круглый зал, полный людей с осуждающими лицами. Как я прихожу на слушание, аккуратная, серьёзная, в строгом чёрном костюме, а Олег включает ту безобразную запись  — и все смотрят, слушают, думают: «Ненормальная, истеричка! Ей в психушку надо, а не сына».

Не могу. Не могу.

С отвращением к себе понимаю, что готова отказаться от ребёнка, лишь бы избежать прилюдного унижения. Тем более я не уверена, что со мной Ване будет лучше, нежели с отцом. Как там любит говорить Олег? «Дай тебе волю — станешь целыми днями крутить сыну мультики, лишь бы за ним не следить».

Раздавленная, я выключаю ноутбук и падаю на диван. Сворачиваюсь клубком и обнимаю себя за плечи. 

Вероятно, Олег прав. Вероятно, я не готова к ответственности, не желаю её. Будь муж чуть более адекватен, я бы  наслаждалась ролью воскресной мамы. Навещала бы сына несколько раз в неделю, приносила бы подарки, конфеты и, кто знает, возможно, получала бы от игр с ним настоящее удовольствие. Но Олег настроит Ваню против меня. Он даже в браке не стесняется это делать — говорить ребёнку гадости о матери.

Как же сложно! Почему всё не может быть легко? 

Отдав опеку над сыном, я боюсь упустить что-то важное в его жизни, однажды пожалеть о своём решении.