Одна беременность на двоих (СИ) - Горышина Ольга - Страница 9

— Если тебе так плохо, давай вернёмся домой, — выдала я то, что давно крутилось на языке.

— Со мной всё хорошо, это просто так — рефлекс. Мать заставляла меня сидеть так после каждой сдачи крови.

Аманда опустила руку на голые колени и стала смотреть в окно. За стеклом мелькали выжженные солнцем грязно-охровые поля и такие же, с чуть более зеленоватыми подтёками, будто вылепленные из папье-маше, горы — пейзаж соответствовал унылому выражению лица будущей мамочки.

— А если тест будет плохим? — выдала Аманда то ли мне, то ли своему блёклому отражению в стекле.

— Почему он должен быть плохим? В сорок лет рожают здоровых детей, а тебе двадцать! Ты не пьёшь, наркотиками не балуешься, и в семье у тебя все нормальные. Меньше интернет читай, там же какая выборка? Пишут только те, у которых что-то плохо, потому и создаётся впечатление, что их очень много. Просто мамы со здоровыми малышами в интернете не сидят! Вспомни, доктор ведь сказал, что ты можешь вообще не сдавать этот тест.

Аманда ничего не ответила на мою тираду и погладила теперь уже заметный, особенно в сидячем положении, животик.

— Ну, а если вдруг…

— Ты что, теперь неделю спать не будешь, ожидая результата?

Аманда снова ничего не ответила, но поджала губы, будто собралась заплакать. Неужели она думает, что мне наплевать? Нет, ну можно вместе трястись, но в данной ситуации разумнее хоть кому-то оставаться трезвым. Вчера она проревела весь вечер после прочтения долбанной статьи про плохие результаты тройного теста — будто уже похоронила своего малыша. Я думала, что психи первого триместра, когда действительно едет крыша от невозможности съесть что-то нормальное, от жутких головных болей и ноющей спины, остались позади, и вот те на! Подходит к концу пятнадцатая неделя беременности, и Аманда начала оживать физически, но вот мысли, вызванные грядущими обследованиями, превратились в воронов-стервятников.

Я включила альбом с заводными африканскими барабанами, надеясь весёлым мотивчиком разрядить наэлектризованный воздух, но Аманда тут же переключила проигрыватель на радио и выбрала радиостанцию с классической музыкой, в которой мы обе ни черта не смыслили.

— Ты разве не знаешь, что малышу полезнее слушать нормальную музыку?

Я вновь смолчала. Лучше уж буду наслаждаться Моцартом с Бетховеном или кто там у них ещё есть про запас, типа Шопена или Штрауса с Гейне, чем слушать стенания Аманды по поводу всевозможных болезней, которые в обязательном порядке прилипнут к её малышу. Будь я врачом, прописывала бы беременным без-интернетный режим. Иначе фраза «наслаждайтесь беременностью» не более, чем издёвка.

В салоне становилось нестерпимо жарко, но Аманда после кашля не разрешала ни открывать окна, ни включать кондиционер. Я тихо молилась, чтобы мили быстрее закончились, и мы добрались до этого чертового ранчо, превратившегося на целый месяц в старую добрую Англию. Молиться пришлось долго, больше получаса, но вот, наконец, под божественную музыку Баха я заглушила мотор и стала ждать, когда осядет поднятая колёсами пыль. Сняв очки, я помассировала переносицу, стёрла с носа капельки пота и только тогда заметила, что Аманда спит. Спит в совершенно неудобной позе, вывернув плечо и распластав по нему щёку. Рука тоже ушла куда-то за спину. Это надо умудриться отправиться в объятья Морфея в такой акробатической позе! Наверное, такое под силу только беременным. Что ж, пусть спит…

Я опустила все четыре стекла, чтобы впустить в салон хоть и раскалённый, но всё же воздух. От вида скрюченной Аманды у меня самой всё заныло, и я долго прыгала вокруг машины, любуясь разношёрстным мужицким народцем. Они медленно вылезали из машин и так же вальяжно расправляли пиратские или робин-гудовские портки да затягивали потуже кожаные пояса. Любой костюм смотрелся хорошо на любой фигуре, что не скажешь про платья герцогинь, селянок, девушек из харчевен, восточных танцовщиц и блестящих золотой мишурой цыганок. Лишь единиц хотелось зарисовать. Порой я непроизвольно опускала руки на собственную талию, чтобы проверить её наличие. Токсикоз Аманды хорошо отразился на моём животе. Он перестал выпирать над пуговицей джинсовых шортов, и теперь сколько бы я ни выпячивала его перед зеркалом, сравняться с животиком Аманды не удавалось.

— Я что, уснула?

Аманда вылезла из машины и открыла заднюю дверцу, чтобы достать платья, но тут же замерла, издав грудной стон. Она опустила руки на раскалённую крышу машины и выгнула спину.

— Как же всё болит…

Затем сорвала с руки пластырь и принялась стирать слюной чёрные следы от клея.

— Точно будет синяк…

Я только успела взглянуть на фиолетовое пятнышко, как тут же почувствовала жжение в собственной руке. Да что ж такое?! Я что теперь буду перенимать любое её недомогание?! Я прочла, что некоторые мужья набирают вес вместе с беременной женой. Такая перспектива меня вовсе не вдохновляет, мне похудание больше по душе.

Аманда вытащила с заднего сиденья моё платье, и я скользнула в него, аккуратно выудив через ворот майку. Пока Аманда затягивала шнуровку, я расправляла длинные рукава-колокола и радовалась, что сшила платье из хлопка. Я гордилась своим творением, несмотря на кривые и необработанные швы, которые я строчила на чужой швейной машинке. Аманда предпочла купить готовое — бледно-сиреневое, расшитое бисером, с кружевным воротником, но, увы, ткань была синтетической. Как говорится, красота требует жертв. Она выглядела бесподобно — свободно ниспадающие от груди складки полностью скрывали животик.

Ужас, я вновь поймала себя на мысли, что хотела бы, чтобы живот исчез по-настоящему. До появления характерного только для беременности бугорка, её интересное положение, несмотря на весь ужас токсикоза, не воспринималось мной, как неизбежно надвигающиеся роды. До часа «Х», который полностью перевернёт наш мир, оставалось всего полгода. Тогда ничего и никогда не станет прежним. Аманда перестанет быть просто Амандой и навсегда станет мамой-Амандой. Я окончательно осознала это сегодня в лаборатории, когда Аманда протянула медсестре направление, и та сказала с улыбкой «Ну что, мамочка, пойдём?»

— Думаешь, мне будет очень жарко в синтетике?

Я не сразу смогла среагировать на вопрос, потому ляпнула:

— Уйдём, как только скажешь.

Аманда, как всегда, взяла меня за руку, и на фоне шикарного платья, я смотрелась бедной компаньонкой. На входе королевская стража одарила нас лучезарными улыбками:

— Добро пожаловать, миледи.

Аманда томно повела глазами и кивнула, явно позабыв про ноющую спину. Я тоже решила поправить осанку, с трудом превозмогая боль от сведённых лопаток. Глядя на Аманду, я не могла сдержать улыбку восхищения — мне нравилось в ней всё. Не осталось и следа от усталой старухи, которой она была в машине ещё полчаса назад, хотя она не наложила даже теней. Голубой взгляд искрился огнём, волосы пылали на солнце, и даже отросшие корни не бросались в глаза из-за ободка с вуалью. Будь я рыцарем, обязательно сделала бы именно Аманду дамой сердца. Однако рыцарь в доспехах после победы в турнире предпочёл отдать розу трёхлетней девочке — даже конь фыркнул, что уж говорить обо мне. Зато королева, прошествовавшая мимо со свитой, одарила Аманду благосклонной улыбкой, и та присела в реверансе.

Потом мы устроились на скамейке подле деревянной сцены, чтобы послушать средневековую музыку, но я пропустила всё выступление, потому что не могла отвести взгляда от почти вываливающихся из лифов при каждом ударе в бубен грудей селянок и даже вздрогнула от вопроса своей леди:

— Тебе не нравится? А по мне замечательные голоса.

Я кивнула и улыбнулась. Не объяснять же Аманде, что сравнивала её аккуратную грудь с мешками, соперничающими с коровьем выменем. Молочными мешками, как верно! Интересно, как Аманда будет кормить малыша своими прыщиками? О чём я вообще думаю? Просто там, на первом ряду тётка кормит грудью малыша — из-под накидки видны голые ножки.

— Я думаю, что не смогу кормить вот так, в открытую.