Ночь с убийцей (СИ) - Коротаева Ольга - Страница 28

— Слабость?

— Тэкэра, — сквозь зубы выдохнул я. Криво улыбнулся: — А теперь он знает и о тебе… О вас.

Мутизм. Вот что сказал врач, когда позвал меня в кабинет. Я рвалась туда несколько минут, хотя показалось, что прошел час, но меня выставляли за дверь. Дара же маленькая, она испугается, будет плакать.

Но она молча сидела на стульчике и перебирала цветные кубики. И даже не взглянула на меня, когда я ступила на порог.

— У вас случилось что-то в последнее время выходящее за привычные рамки ребенка? — врач уставился на меня в упор, а я замялась, потянулась к дочери. Мне хотелось ее взять на руки, прижать к себе. Будто это могло смягчить диагноз.

— Она испугалась немного, после этого замолчала, — сказала, с трудом поворачивая язык.

— Что сказать? У нее шок, глубокий. Речевые способности есть, но она их блокирует. Сколько вы говорите оно длится?

— Несколько дней.

— Необратимого ничего не случилось, вам бы поменьше нервничать, мамаша. Берите пример с мужа — спокоен, как удав.

Я глотнула слово «муж» и слабо кивнула.

— Как дочке помочь?

— Больше говорить, играть, особенно папе, — врач немного наклонил голову, выглянул из-под очков на Дару. Она подняла голову и встретилась со мной взглядом, потянула руки, а мужчина продолжал говорить: — Девочка очень привязана к нему, глаз не сводила, когда вы в коридоре стояли. Максимально этим пользуйтесь, сейчас главное вывести ее на желание говорить. И чем быстрее, тем лучше. Можно немного сладостей, активный отдых на свежем воздухе, чтобы ребенок будоражился и хотел поделиться эмоциями. Со временем должно пройти, если не перерастет в тяжелое состояние, но пока не будем загадывать. Попробуйте вести себя непринужденно и не акцентировать внимание, чтобы не вызывать комплексы, но в то же время провоцируйте ее на речь. Требуйте не показывать, что она хочет, а просить. Мягко, с улыбкой. Дочь у вас контактная и не замкнутая, мутизм должен быстро пройти. Самое важное — больше не пугайте ее.

Если бы это было просто, но я сказала спасибо за советы, взяла Дару на руки и вышла в коридор. Заметила, что малышку переодели, а на выходе медсестра сунула мне в руку пакет с подгузниками, влажными салфетками и сухим молоком для малышей. В конце вручила термос, что оказался теплым на ощупь.

— Это для нее, — показала на Дару, что кусала свои пальцы и била меня лобиком в ключицу. — Хорошей дороги, — сказала медсестра и ушла в кабинет.

Это было крайне странно, но я не противилась и не возмущалась. Сейчас отказываться от помощи — совсем глупость, да и уверена, что это все Кунай потребовал и оплатил. Он всегда такой предусмотрительный, не под стать Толе, который забывал, что у него есть жена и дочь, и что им нужно что-то есть.

Я шла за Кунаем и чуть не потеряла способность ходить, когда узнала, что мы были в клинике по попустительству его врага. Это было безрассудно так рисковать, но я доверилась мужчине, больше ничего не оставалось.

— Гадёныш нащупал мою слабость, — сжато сказал Кунай, сдавив пальцами руль. Он последние часы вел себя очень сдержанно, в глаза не смотрел, близко не подходил. Я была благодарна, потому что флер его сильного тела и горячей страсти сводил с ума.

Я отряхнулась и уточнила:

— Слабость?

— Тэкэра, — сквозь зубы шикнул мужчина и криво улыбнулся мне в зеркало: — А теперь он знает и о тебе… — повернулся через плечо и ласково посмотрел на уснувшую дочь. — О вас.

Мы ехали мимо поселка, я повернулась в окно, чтобы не смотреть на мужчину, что заполонил все мысли, сны и каждую клеточку тела. Я никогда не признаю, что он мне нравится. Он занят!

— Стой! — знакомый знак мелькнул мимо окна, и я забыла, как дышать. — Это та дорога. Я видела ее на фото в мамином альбоме. Где-то там мы раньше жили.

Машина резко затормозила, пришлось придержать дочь и выставить руку вперед, чтобы не удариться о переднее сидение.

Дара слегка застонала от качки, мы с Кунаем переглянулись. За эти дни первый неловкий звук от нее. Словно в знойную жару пошел дождь — такое было облегчение.

— Врач сказал, что мутизм пройдет, — ответила я на немой вопрос мужчины. — Просил больше с ней общаться, играть. Особенно тебе.

— Не думаю, что у меня получится, — поворачивая на указанную дорогу, скривился Кунай. — У меня нет детей, я понятия не имею, как с ними общаться.

— Я не настаиваю. Это просто был совет врача, я не вижу в этом смысла, если откровенно, — пришлось смотреть в окно, чтобы не ловить на себе темный взгляд.

И от его резкого отказа, ведь даже не попытался, не сказал, что попробует, стало холодно на сердце. Захотелось сжать кулак и потереть грудь, чтобы не тянуло.

Да что я, как маленькая, какое ему дело до нас? Найдет свою женщину и забудет, как страшный сон. Даже его возбуждение и тяга ко мне, что вспыхивали, стоило нам сблизиться, никогда не свяжет нас и не толкнет друг к другу. Этот мужчина никогда не переступит черту, не изменит любимой, и наверное это мне в нем нравилось больше всего. Эта верность жене, эта тоска в глазах, когда он смотрел на меня, а видел ее лицо, его непреодолимое желание найти.

Да, я могла бы только мечтать о такой самоотверженности, но он не мой, хватит засматриваться.

— Этот? — Кунай затормозил около высокого тёмного дома с заколоченными ставнями и выцветшим баннером «продаётся». — Сиди в машине, я проверю всё ли тихо.

Он выскользнул из автомобиля и, быстро оглядевшись, одним ловким движением достал кунай. Кроха шевельнулась, и я отвлеклась, а когда снова посмотрела вперёд, мужчины уже не было. Стало холодно и одиноко, будто у меня забрали часть души.

Малышка тоже заворочалась, словно ощутила, что её защитника нет рядом, захныкала во сне.

– Что такое?

Я едва сдержала крик, так беззвучно появился Кунай. Он смотрел на Дару.

– Ей плохо?

— Думаю, надо подгузник поменять, — пролепетала я, с трудом отрывая взгляд от таких близких твердо очерченных губ. — Не делать же это в машине?

– Дом пуст, — сухо отчитался мужчина и тихо открыл дверцу. — Замок я открыл. Идите внутрь, а мне нужно… поменять машину.

Сложив выгруженные вещи у забора, Кунай прыгнул за руль, взревел мотор, и через минуту всё стихло.

Дара тоскливо смотрела в сторону, куда умчался мужчина. Шевелила губами, но молчала.

— Кунай скоро вернется, Дарунь, — убрав волосы ей за ухо, поцеловала в щеку, и мы пошли к дому. — Посмотрим, что тут у нас? Тебе интересно?

Она не ответила, лишь моргнула и снова повернулась, чтобы выглянуть через мое плечо. Почему она так привязана к Кунаю? И еще тяжелее вопрос, почему она так похожа на него? Я отмахиваюсь от очевидного, ведь ни у меня, ни у Толи нет такого цвета глаз, нет такой особенной формы, будто крупный миндаль.

И сны. Почему я не призналась Кунаю? Наверное боялась, что натворила что-то страшное, что на самом деле не интеллигентная танцовщица, а бандитка и воровка, способная бросить такого мужчину.

В доме было пыльно. Мебель покрыта белой некогда тканью, что сейчас посерела. Из заколоченных окон не лился свет.

Из широкой гостиной можно было выйти в небольшую кухню и подняться наверх, и меня туда тянуло. Будто в груди появилась нить, дернула и сделала больно.

Прижав к себе Дару, я ступила на первую ступеньку. Она взвизгнула, и дочь дернулась, сжала пальцами мои плечи.

На стене заметила фотокарточки. Под плотной взвесью пыли не видно было изображений, мне пришлось рукавом потереть стекло. Мама с папой здесь очень молодые, а я совсем крошка, года три примерно, точнее сложно сказать. Два пышных банта, будто пионы, платьице, как одуванчик — желтое и воздушное — и кукла, все та же кукла, в руках.

Не знаю, сколько я стояла и разглядывала портрет, но Дара завозилась на руках и дернула меня больно за волосы.

— Ладно, пойдем дальше?

Дара хлопнула ресницами и широко зевнула.