Врата славы (СИ) - "Тиамат" - Страница 10

Как и обещал, вечером хозяин привел Согдийца к Ашурран. Безоружная и раненая, была она уже не так опасна. После недолгой борьбы взял ее Дамиан силой. Но Ашурран оказалась так же охоча до любовных забав, как он сам, и всю ночь они предавались яростной страсти.

Вышел наутро от нее Дамиан весь исцарапанный, со следами укусов на плечах и руках.

— Да ты никак тигрицу любил! — пошутили гладиаторы.

— Не тигрицу, а Сколопендру! — засмеялся он.

С той поры каждую неделю выставлял хозяин Ашурран против Согдийца, и зрители чуть не дрались за право посмотреть этот поединок. Распорядители даже взялись продавать билеты на ступеньки лестницы в половину обычной цены. В каждом поединке побеждал Дамиан, но зрители не уставали делать ставки: сколько времени продлится поединок, каким ударом закончит его победитель, треснет ли щит Сколопендры или останется целым.

Каждую ночь после победы проводил он с Ашурран. Случилось, однако, и Ашурран победить. Усмехнувшись, сказала она хозяину:

— Я хочу ту же награду, что получил мой противник.

Ничего не оставалось делать хозяину, кроме как отвести Ашурран в комнату Согдийца. Без малейшей стыдливости увлекла она Дамиана на ложе, и они предавались любовным утехам до самого утра. Поистине Ашурран любить было все равно, что тигрицу — так она была сильна и неутомима, так ненасытна до наслаждений плоти.

Настали Новогодние игры, и песок ристалища покраснел от крови. Дрались гладиаторы не на жизнь, а на смерть, и не счесть было разбитых щитов, сломанных клинков и погубленных жизней. Сотнями умирали воины на песке арены, проклиная на своих языках короля и кровожадную толпу. А раненые звери выли и рычали, или умирали молча, и в их мертвых глазах застывал горький упрек всему человеческому роду, сделавшему смерть забавой.

Дамиан Согдиец сражался, как бешеный бык, с налитыми кровью глазами, одержимый мечтой о свободе, и его длинные красные волосы развевались, как кровавый плащ. Меч в его руке сверкал, как коса, снимая кровавый урожай, и противники его падали, как подрезанные колосья. К вечеру седьмого дня сошелся он с Ашурран в поединке. И они напали друг на друга, как два оленя, или два льва, или две разрушительные волны. Дамиан дрался яростно, не сдерживая ударов, и видел перед собой не женщину, дарившую ему дружбу своих бедер, а воина, закрывающего путь к свободе. В победе он не сомневался, ведь столько раз Ашурран уступала ему в поединке. В слепом ожесточении сбил он ее на землю и уже заносил меч, чтобы прикончить, как вдруг она прянула быстро, как змея, и рассекла ему бедро.

Кровь хлынула потоком из раны, и Дамиан упал на колени, чувствуя холодное дыхание смерти.

— Глупец, — сказала Ашурран, вставая. — Я вскормлена молоком диких кобылиц Арриана. В колыбели клинок был моей игрушкой. Ты дрался с лавочниками и рыбаками — я дралась с медведями и барсами. Неужели ты думал, что в самом деле сможешь меня победить? Ты так и не понял, что я нарочно тебе поддавалась.

И с этими словами отсекла она голову умирающему Дамиану.

Так закончилась жизнь Дамиана Согдийца.

— Сколопендра! — взревели зрители. — Свободу Сколопендре!

Хозяину не по душе пришелся такой поворот. Ненавидел он Ашурран всей душой и желал ей смерти. Он подал знак, и на ристалище выпустили свежих бойцов: одного с мечом, второго с копьем и третьего с шипастой палицей. Набросились они на нее и пали от ее руки. Тогда хозяин приказал выставить против нее пятерых воинов. Но снова Ашурран вышла победительницей, хотя уже шаталась от усталости, и хоть раны ее были неглубоки, зато многочисленны, и кровь текла из них, унося жизненную силу.

Когда же против нее выставили две колесницы с лучниками, поняла воительница, что не уйти ей с арены живой. Сбросила она шлем, воздела вверх окровавленный меч и закричала:

— Смотрите, трусливые ланкмарцы, как умирает Ашурран, дочь Аргамайды!

И вдруг меч в ее руке запылал, как раскаленное железо в горне. Казалось, огонь струится из самых пальцев Ашурран, ее саму не обжигая.

Случилось так, что в тот день придворный чародей Руатта сопровождал короля. Сидел он по правую руку правителя, в роскошном одеянии из пурпурного атласа, расшитого таинственными знаками, обмахивался шелковым веером и без особого интереса наблюдал за боями. Однако же, когда Ашурран сняла шлем и назвала свое имя, веер в его руках сломался.

Посмотрел на Ашурран Руатта и, хоть никогда ее не видел, сразу узнал.

Постаравшись скрыть свое волнение, чародей обратился к королю и сказал нарочито безразличным тоном:

— Помните, ваше величество, вы обещали мне любую награду за праздничный фейерверк? Подарите мне эту девушку.

Король улыбнулся благосклонно и ответил:

— Верно, лгут злые языки, говоря, что ты предпочитаешь юношей. Однако и дева эта больше похожа на юношу. Лишь такой искусный чародей, как ты, мог пожелать бешеную тигрицу в рабыни. Что ж, если ты ее желаешь, она твоя. Только помни слова поэта:

О ты, что выхаживать львенка готов!

Добра от своих не дождешься трудов.

Лишь когти окрепнут, он прежде всего

Набросится на пестуна своего. (Фирдоуси, "Шах-наме")

Повелел король прекратить бой. Ашурран, ослабевшую от ран, унесли с ристалища и доставили в замок чародея Руатты на острове Кумано.

Никто не знал, откуда появился в Иршаване Руатта. Одни говорили: с луны, другие: из морской пучины, третьи: из-за края мира. Говорили, будто бы вышел он из столба пламени; будто бы порожден он не матерью и отцом, а молнией, ударившей в морскую пучину. И даже то, когда это произошло, стерлось из людской памяти, то ли под действием колдовства, то ли просто от времени. Если спросить, давно ли живет в Ланкмаре чародей Руатта, каждый ответил бы без запинки: "Всегда".

Подлинная же его история такова.

На пустынном морском берегу Орженда среди скал и водорослей, жил в пещере бедный отшельник, ищущий духовного совершенствования. Прежде был он великим ученым, а потом постиг, что во многом знании много печали, и удалился от мира. Питался он яйцами чаек и ракушками. Лишь изредка удавалось ему поймать рыбу. Как известно, небрежение телесными нуждами развивает внутреннее зрение. Так и этот безымянный отшельник достиг просветления.

Однажды на берег выбросило остатки разбитого корабля, а вместе с ними человека с медно-рыжими волосами. Он был худ и бледен, измучен голодом и жаждой. Видно, много дней носило его по бурному морю. Отшельник укрыл человека в своей пещере и выходил его. Поначалу тот говорил на незнакомом языке, и только одно удалось разобрать отшельнику — что зовут его Руатта. Постепенно спасенный выучился немного говорить на ланкмарине, но речи его все равно были темны и непонятны, потому что он почти совсем утратил память о своем прошлом.

Однако отшельник чувствовал, что ждет его чудесная и удивительная судьба, и что скрыта в этом человеке огромная сила. Тогда рассказал он Руатте легенду о трех вратах. Отшельник открыл ему тайну, скрытую в старинных книгах: как найти гору Альбурз. Сам он никогда тайной этой не воспользовался, потому что не нуждался ни в славе, ни во власти, ни в знании.

Легенда эта запала в душу Руатте. Он распрощался с отшельником и отправился в долгое странствие, зарабатывая в пути азартными играми, фехтованием и фокусами. Вело его желание обрести утраченную часть своей души, и неутомим он был в странствии, без жалоб, без сожалений терпя голод и холод, нужду и лишения.

Упорство его было вознаграждено. Он нашел гору Альбурз и прошел Вратами Знания.

В мгновение ока обрел он не только память о своей прошлой жизни, но и мудрость веков, знание магии и прочих тайн мироздания, власть над временем и пространством. Безродный бродяга Руатта умер, и родился всесильный чародей Руатта, которому не решались приказывать самые надменные короли.

Первым делом он перенесся обратно в Орженд, чтобы отдать дань благодарности своему спасителю. Но старый отшельник тихо скончался за несколько лет до того. Руатта похоронил его кости и воздвиг над могилой обелиск из золота и драгоценных камней, с надписью: