Врата славы (СИ) - "Тиамат" - Страница 8

Через год король издал указ, предписывающий усилить борьбу с преступниками, и численность городской стражи в столице утроилась. Шайка Исфизара была разгромлена, Исфизар был казнен, и все его подельники вместе с ним. Рассказывают, что во время колесования не издал он ни крика, ни стона, лишь перед тем, как испустить дух, прошептал: "Мансак!" — и умер.

Ашурран же избежала казни. То ли судьи снизошли к ее молодости, то ли захотели посмотреть, каковы в бою аррианки. Заменили ей смертный приговор рабством и продали в гладиаторы.

В дни правления короля Родрика Железная Рука несказанного расцвета достигли всевозможные турниры, конные и пешие, поединки с оружием и без оружия, травля диких зверей людьми и людей дикими зверями. Правду говорят: чем в большей праздности и роскоши живет человек, тем больше он охоч до кровавых увеселений, истинно же доблестный воин никогда не станет биться для забавы или ради вознаграждения. Так и бои в столице привлекали всякий сброд — разбойников, пиратов и дезертиров, и никогда не было недостатка в бойцах. Король даже выстроил новое огромное ристалище, которое назвали Арена Славы. Шло время, и душа короля и его приближенных стала требовать более жестоких развлечений, и среди простых горожан множество разделяло это желание. Тогда король возродил давнюю традицию поединков с боевым оружием, боев без правил и насмерть. Выставлялись на те бои осужденные преступники, а также рабы и пленники. Именовали их гладиаторами, и многие из них прославились боевым искусством на весь Ланкмар, но лишь немногие завоевали жизнь и свободу. Большинство рано или поздно уходило во тьму могилы. Несмотря на это, содержать гладиаторов было очень выгодно, и хозяева выставляли их на бои, как выставляют коней на скачки. Случалось, что эти стервятники покупали здоровых детей в бедных крестьянских семьях, которые не могли их прокормить, и воспитывали из них бойцов, приносящих бессчетную прибыль.

Одним из таких хозяев был Марцелл из Кинсалы. Держал он едва ли не самую большую школу гладиаторов. Неизменно посещал он суды и тюрьмы, торги и казни, присматривая себе новых бойцов.

Увидев Ашурран, Марцелл пленился ее видом и обликом и предложил за нее сто золотых монет. Решил он так: сделает ее пока своей наложницей, а когда надоест, можно будет и на арену выпустить. По всему видать, что девушка аррианской крови, значит, не придется ее учить меч держать.

Ашурран отвели в дом к Марцеллу, из предосторожности оставив в кандалах. Ночью пожаловал к ней сам Марцелл, уверенный, что со скованными руками и ногами она не опасна. Ашурран подпустила его поближе, улыбаясь притворно-стыдливо, а потом накинула цепь на шею и принялась душить. Только вбежавшие слуги спасли хозяина от жестокой смерти. Разъярившись, приказал он бить Ашурран плетьми, и трое рослых слуг потащили ее во двор, но она с легкостью их раскидала, сломав кому руку, кому ногу, кому ребро.

Разъярившись еще больше, Марцелл приказал отправить ее к гладиаторам и выставить на арену, желая тем самым ее устрашить. Бывало, что и самые стойкие бойцы перед лицом смерти на ристалище теряли мужество.

Перед первым своим боем Ашурран облачилась в черный доспех, взяла две кривых сабли, от щита же отказалась. Заплела она волосы в одну косу и привесила на конец ее острое лезвие. Было это исконным оружием аррианок, и владели они им мастерски: внезапно хлестнув врага по лицу, ослепляли его и наносили другие тяжелые раны. Вышла на ристалище Ашурран и во всех поединках победила. Словно черная молния, металась она по арене, нанося удар за ударом и снова отскакивая, за что народ тут же прозвал ее Сколопендрой.

Сам Марцелл, глядя на это, устрашился. Понял он, что нелегко будет ему добиться желаемого от такой грозной воительницы. Однако своих попыток не оставил. Решил он теперь попробовать добром. Пришел к решетке, за которой держали Ашурран отдельно от остальных бойцов, и стал уговаривать. Сулил он ей роскошное жилище, лучшие блюда и вина, а буде она сама захочет драться на арене, то первоклассное оружие, броню и противников по выбору.

Ашурран рассмеялась ему в лицо.

— Аррианки делят ложе только с теми, кто красив, или храбр, или то и другое вместе, а уж к тебе-то слова эти никак не относятся, жирная свинья. Убирайся подобру-поздорову, пока я тебе глаз не вышибла.

И с этими словами прянула вперед с быстротой, превышающей человеческое разумение, и хлестнула цепью по решетке, и еле хозяин уберег глаза, успев отпрыгнуть.

Стал ей грозить Марцелл ужасными карами, потрясая кулаками.

— Если убьешь меня, потеряешь свои деньги, — спокойно сказала она. — А если позовешь слуг, чтобы сковать меня по рукам и ногам, то парочке я успею переломить хребет, да и тебе самому не поздоровится. Или ты не слыхал, что аррианки обладают даром лишать мужчину мужской силы, так же как и пробуждать ее? Кто коснется меня против воли, станет евнухом. Таково мое слово.

Испугался хозяин и решил повременить со своей похотью. Надеялся он, что Ашурран со временем одумается и уступит его домогательствам. Пока же держал он ее отдельно от остальных, не допуская к ней мужчин, из ревности, да еще потому, что нельзя было бы в случае беременности выставлять ее на арену, и король мог из жалости к ее положению даровать ей свободу.

Шло время, а Ашурран не выказывала никаких признаков недовольства своей жизнью. Исправно дралась она на арене, и народ приветствовал ее радостно. Однако не завоевала она народной любви, потому что не стремилась превратить поединок в зрелище и, бывало, заканчивала его одним ударом. К тому же не могли ланкмарцы превозмочь извечной своей ненависти к Арриану и его обитателям.

Иногда Марцелл приходил к камере Ашурран и пытался ее увещевать, но она прогоняла его насмешками или грубыми словами, а временами и вовсе головы не поворачивала в его сторону. Черная злость кипела в груди Марцелла, и выставлял он Ашурран против самых сильных противников, иногда до десятка в день. Тяжело ей приходилось, и не раз обагряла она кровью песок арены, но сила духа никогда ей не изменяла.

Как-то раз представился ей случай отомстить Марцеллу за свое унижение. Было это так.

Лелея свою похоть, измыслил Марцелл новый способ овладеть Ашурран. Пришел он к своей жене Аврелии, хозяйке над кладовыми и кухнями, и велел ей приготовить дурманящее питье, какое использовали при лечении ран, чтобы избавить пациента от боли. Погружало оно человека в долгий и глубокий сон. Аврелия, конечно же, догадалась, что питье понадобилось не для раненого гладиатора. Не по чести было ей терпеть блудливость мужа, и часто ей удавалось смягчать его дурной нрав и удерживать от бесчестных поступков.

Аврелия распорядилась сварить питье, но будто бы случайно подлила его собственному мужу. Когда он захрапел, Аврелия отправилась к камере Ашурран, рассказала, что задумал Марцелл, и оставила ей кувшин с водой.

— Не пей ничего, кроме того, что я налью тебе своей рукой, — сказала она.

— Это ж за какие заслуги боги наградили Марцелла такой красивой и рассудительной женой? — сказала Ашурран вкрадчиво и взяла хозяйку за руку, глядя ей прямо в глаза.

Хозяйка смутилась, ибо не привыкла она, чтобы таким взглядом смотрели на нее женщины. Ашурран сжала ей руку и прикоснулась к ней губами, будто в романе рыцарском, чем повергла хозяйку в еще большее смущение.

Думая об аррианке, стала она испытывать смутное волнение, и странная сила влекла еще раз ее увидеть. Отговаривалась перед собой Аврелия, что это не более чем женское участие. С того времени каждый вечер проводила она с Ашурран, под предлогом лечения загноившейся раны. И Марцелл скрипел зубами, видя, что осуществление его желаний никак невозможно. Однажды выбрал он время, когда жена была занята, и с льстивой улыбкой поднес Ашурран вина, будто бы поздравляя с победой на ристалище.

Ашурран выплеснула вино ему в лицо.

— Ты, никак, вздумал меня отравить, шелудивый пес? Видно, мертвые женщины тебе больше по вкусу, чем живые, и то верно, что не надо их улещивать и одаривать.