Свет зажегся (СИ) - Потоцкая Мария - Страница 21

— В общем, я во всем призналась, и со мной вели долгие разговоры про ценность вещей. Пояснили, что золотой кулон с бриллиантом — вовсе не то же самое, что мой пластмассовый якорь на нитке. А тот кулон еще был и волшебным артефактом, он был из отцовских вещей. В общем, мы с тетей Ларисой походили по двору, поковыряли землю, но так ничего и не нашли. Может быть, кто-то другой отыскал сокровище, или я просто не смогла вспомнить, куда его закопала.

Или его все-таки нашла домработница, пират Ваня или его мерзкий друг, которые лучше смогли оценить сокровище.

— А что же этот магический артефакт должен был делать?

— Это оберег, — не задумываясь, ответила Полина, — Так как он в виде сердца, то он защищает с помощью любви, вложенной в него, как в Гарри Поттере. Только перед этим его нужно настоять на крови.

— Обидно-то как тогда. И что, с тех пор любовь тебя не защищает?

Она задумалась так, будто его вопрос можно было воспринимать серьезно

— Да хер знает. Может, десяток лет еще защищала. Или другие артефакты потом защищали. Мама же тоже самую малость колдунья, по крайней мере, оберег сделать могла.

Всем бы такой оберег. Толик был уверен, что и сама Полина была способна сделать такой.

Заиграла музыка, и на сцене снова появилась певица. На этот раз он была одета в форму их официантки, а на голове у нее была красная бандана.

— Песенка пиратки Дженни из «Трехгрошовой оперы» Брехта! — весело воскликнула она, не похожая на жеманную барышню из прошлых песен.

Стаканы я мою здесь, господа,

И вам на ночь стелю постели,

И вы пенни мне даете, — вы в расчете со мной, —

И, мои лохмотья видя и такой трактир дрянной,

Как вам знать, кто я на самом деле?

Но настанет вечер, и крик раздастся с причала,

И вы спросите: "Что это за крик?"

И когда я засмеюсь, вы удивитесь:

Почему смеюсь я в этот миг?

И у пристани станет

Сорокаорудийный

Трехмачтовый бриг…

Полина смотрела заворожено, периодически оборачиваясь на Толика, мол, посмотри, как это здорово. Ему самому нравилось, с его губ не слезала улыбка, готовая перейти в оскал, на тот случай, если это все подстроил Лазарь, как издевательство над ним.

…Эй, вытри стаканы, мне говорят,

И пенни суют, подгоняя.

И монетку беру я, и постели стелю,

Вам в ту ночь на постелях не уснуть и во хмелю,

Если бы знали б вы, кто я такая.

Но настанет вечер, гул раздастся с причала,

И вы спросите: «Что стрястись могло?»

И когда я засмеюсь, вы удивитесь:

Боже, как она смеется зло!

И ударит из пушек

Сорокаорудийный

Трехмачтовый бриг…

Он грыз сухарики, решая стянуть ли со сцены певицу. Вдруг, если ее не трогать, она сама что-то скажет в конце. Он вдруг подумал, что, может быть, пиратка Дженни — это вовсе не он, а Полина со своим отцом-волшебником?

…А в полдень матросы с судна сойдут

Суд справедливый править.

И куда бы вы не скрылись, вас матросы найдут,

И вязаных сразу ко мне приведут.

Кого ж мне из вас обезглавить?

Будет в этот полдень тишина вблизи причала,

Да, вблизи причала будет тишина.

И тогда вперед я выйду и отвечу:

«Всех! Казнить их всех!»

И умчится со мною

Сорокаорудийный

Трехмачтовый бриг.

Да все-таки он, точно он, когда бы малышом, а потом молодым-зеленым дебоширом. Может и сейчас, но если бы об этом ему сказал Лазарь, то тут же получил бы в глаз. Если, конечно, это вообще дело рук бармена, может быть, заправлял здесь всем не он (а Господь Бог, и ему, конечно же, что и думать, он не стал бы давать в глаз).

Песня закончилась комедийно, вычурно. На сцену вышла их настоящая официантка с ведром и выплеснула его на певицу. Та взвизгнула, отвесила официантке пощечину, у них завязалась потасовка, в ходе которой они и скрылись в темноте.

Полина восторженно захлопала.

Полину вдохновляли фантазии, ей нравилось, что отдаться им можно в любой обстановке. Сладкая ложь для себя самого, за которую не стыдно. Уход от реальности, за который не надо платить ни здоровьем, ни деньгами. Поэтому пиратка Дженни вызывала у нее уважение. Впрочем, как и мальчик, который грезил нападением волков, никогда не казался ей отрицательным персонажем.

За певицей и официанткой они не погнались. Она думала, что сейчас должен появиться Лазарь, который бы сделал ей коктейль с ромом в продолжении пиратской темы. Она даже ждала его и мысленно пыталась призвать, но по ее осознанному велению тут в баре ничего не происходило.

Она посмотрела на Толика.

— Порадуй меня пиратской байкой.

Ей хотелось все опошлить, сказать «порадуй мамочку», но она не сочла уместными шутки про маму с ним. Полина снова представила его бегущим по снегу в заячьей шапке, в последний раз видевшим живую маму. Полина быстрым движением погладила кончик его указательного пальца.

— Будет не совсем пиратская, но темы перекликаются. Значит, история будет о кладоискателях. Я тогда был еще молодой-зеленый, наркотиков толком не пробовал, с ребятами тогда только начинал контакты иметь. Ты думаешь, я сразу вены испачкал, не, это только относительно недавно. Когда я был ребенком, я вообще только бухал. Как ребенком, подростком и молодым человеком. Тогда у меня была какая-то официальная работа, сейчас уже и не припомнить, кажется, аттракцион запускал, мерз в будке пьяный целыми днями, но больше мне доход приносило другое. Я покупал у одного казаха поддельные духи, который тот привозил из Китая, и сбывал их в несетевые магазины под видом тестеров из парфюмерных бутиков. То есть, если ты продаешь какие-нибудь Givenchy в магазине «1000 мелочей», даже бабка в маразме тебе не поверит, а когда сразу говоришь, что тут что-то нечисто, якобы пачка вскрыта для пробника, пару миллилитров уже не хватает, люди не сомневаются, вполне оценивают себя на этот уровень. Тогда у меня был не самый приятный период, я был в меланхолии, знаешь, в жизни себя не нашел, занимался каким-то низким делом.

— А я думала, что ты низким делом занимался, когда наркотики продавал.

— Тогда я чувствовал себя большим человеком.

— И когда людей у домов сторожил?

— Тогда я скорее чувствовал себя человеком на пути к успеху, — Толик задержал внимательный взгляд на Полине, усмехнулся чему-то своему и продолжил, — В тот раз я как-то всю ночь не спал, вышел покурить на лестницу и увидел за окном в темноте девчонку с фонариком, бродившую по двору. Подумал, что ты шаришься одна ночью, случится что-то с тобой, и повезет тебе, если соседи высунутся в окно на крики. Пока курил, думал о ней, а как затушил сигаретку, то вернулся мыслями к книжке, которую почитывал тогда. Я могу иногда так сопереживать персонажам книги, что хоть транквилизатор глотай, чтобы успокоиться. Тогда сначала так сильно увлекся, что не отлипал от страниц больше часа, там еще ужастик был про прибалтийских подростков с примечательным названием «Мама, не ешь меня», как сейчас помню. А как сцена закончилась, сразу побежал курить снова. Смотрю, а она так под окнами все и бродит, что-то рыщет в траве. Движения у нее еще были такие красивые, животные немного, гладкие и быстрые. Раз что-то так упорно ищет, значит, оно важное, решил помочь человеку. Вышел к ней, она меня еще издалека заметила, поэтому не испугалась, я представился, спросил, может помочь чем. Холодно особо не было, но все-таки ночь, но ее руки покраснели, кожа шелушилась, трескалась, как зимой. Она сказала, что зовут ее Катя. Посмеялась надо мной, но говорит, давай, держи фонарик. Так мы еще полчаса искали, раздвигали траву, рыли землю, пока она не нашла, то что ей было нужно. И все это время не говорила мне, чего ищет. А я наивный, прикинь, все думал, может сережку золотую потеряла или что-то такое. Когда нашла, она, конечно, долго ругала кого-то, то гением, то идиотом обзывала, а я все гадал, что же этот урод спрятал для нее. А потом она говорит, пойдем к тебе. Я с папашей тогда проживал, и когда бы он вернулся, с него не сталось бы не только меня из квартиры вышвырнуть, но и ее. Но не хотелось позориться и упускать возможность, поэтому я сказал, идем, конечно. Думал, батяня придет, защищу как-нибудь свою кладоискательницу. Мы в подъезд вошли, хороший был дом, светло на этаже, я Катю рассмотрел, она оказалась с такими глубокими глазами. Был у меня сувенирный шарик с темно-синей жидкостью, типа как море, в котором плавал кораблик, вот такие глаза, мутные еще. Губы, кошмар, обветренные, но как у куклы, и сама вся маленькая и худая, будто не настоящая. Я тогда сразу влюбился в нее без памяти, думал, судьба нас свела. Я даже не заметил в первую ночь ее синяков, такой идеальной она мне казалась.