Яд (СИ) - "Villano" - Страница 4

Мысль осеняет меня под звуки тех, кто всегда поднимает мне настроение, каким бы поганым оно ни было. Zac Brown Band начинает «Knee Deep», и я понимаю, как поднять «настроение» нам.

— Боярин, ты сейчас где? — невинно спрашиваю я, но за это время ты узнал обо мне так много, что любой оттенок в моем голосе наводит тебя на размышления, большей частью неприличные, потому что ту ночь в Молдавии мы оба запомнили надолго, как и тянущий внутренности жестокий недотрах.

— Дома я, на диване. А что?

— Бежать никуда в ближайшее время не собираешься?

— К чему ты ведешь?

Твой голос искушающе-задумчив, а я потираю руки, а потом и ширинку джинсов в предвкушении.

— В ближайшее время мы не сможем встретиться, но это не помешает нам получать от жизни удовольствие и заниматься безопасным во всех смыслах слова сексом.

— Мммм, ты предлагаешь заняться сексом? Сейчас?

— Ага. Экспресс-секс тебе на обед, а мне на ужин, — говорю я, глядя на часы. У меня шесть вечера, у тебя три дня.

— Экспресс-секс? Это что-то новенькое, — ржешь ты и, конечно же, соглашаешься. — Ко мне или к тебе?

— Да ну нах, — кривлюсь я. — Поставь песню, что я скину тебе сейчас, на повтор, и валим из нашей вирусной реальности в другую, писатели мы или где?

— Веди.

Твой выдох полон откровенного ожидания очередного подвоха, я смеюсь и тяну тебя за собой в другой мир…

…

Лето. Солнце. Средний Запад. Ранчо.

Пыльное торнадо обрушивается на тебя, едва ты высовываешь нос из такси, которое привезло тебя, английского сноба, на мое американское ранчо. Парни забирают внушительный кожаный чемодан из багажника, а также пиджак и тонкую папку из твоих рук.

— Рад тебя видеть, — я хлопаю тебя по плечу, затянутому в светло-голубую рубашку, сдвигаю на лоб ковбойскую шляпу, скрывая жар в глазах под предлогом слишком яркого солнца, и добавляю, невинно улыбаясь: — Идем, покажу тебе мое хозяйство.

— Хозяйство свое покажешь? — хмыкаешь ты, ловя мячик намека и окидывая меня взглядом, от которого яйца поджимаются.

— Ага.

— А где?

— Что «где»?

— Где хозяйство свое покажешь?

— Везде, — ржу я и расстегиваю рубашку на своей груди. Жарко. Во всех смыслах.

Ты смотришь на меня в оба глаза, темно-серая ткань очерчивает заинтересованный во мне предмет в твоих брюках, а жилка на твоем виске оживает.

— Согласен.

— Начнем с конюшни, — предлагаю я и широким жестом показываю направление. — Иди первым.

— А рядом не?

— Не.

— Ладно, — смеешься ты и идешь впереди меня к воротам, изо всех сил оберегая свои когда-то идеально чистые ботинки от пыли, смешанной с навозом, сеном и прикормками.

Я иду следом и облизываю тебя глазами. Ты здесь чужой. Желание раздеть тебя и поставить на одну доску со мной закручивает торнадо в моей душе до того, как я успеваю спрятать ее в глубоком подвале.

— Ну и? Что тут у тебя интересного? — спрашиваешь ты, заходя в конюшню. Тень спасает тебя от солнца, но не от духоты, и я вижу, как на виске, на моей любимой жилке, собираются бисеринки пота. — Только не надо читать мне лекции про лошадей. Я из Англии, мы знаем о них все!

— Тогда поговорим о коже, — предлагаю я, подталкивая тебя ладонью под зад, заодно проверяя его на ощупь. Ыыыыы! Нисколько с прошлого раза не изменился!

— О коже? А чего о ней говорить? Ее надо трогать. Гладить, ласкать, целовать…

Ты косишься на меня, идущего рядом, но не пытаешься убрать мою руку со своей задницы. Соскучился… Это заводит меня страшно, но я не поддаюсь эмоциям и заканчиваю мысль так, как планировал:

— В моем амуничнике собрана коллекция уздечек со всего мира. Их, конечно, можно гладить и ласкать, но вот на счет целовать… Не самая лучшая мысль.

— Засранец! — ржешь ты. — Я уж было подумал…

— Про хозяйство ты тоже «было подумал», а я всего лишь строения на ранчо имел в виду.

— Язык у тебя без костей, язва. Продолжишь в том же духе, и я тебе… введу то, что ты имел в виду. Не отвертишься.

— Если я введу тебе первым, то обещаю в ответном раунде не вертеться, — ржу я и подталкиваю тебя на небольшую тахту возле окна, зажатого с одной стороны висящими на подставках до самого потолка вдоль всей стены седлами, а с другой — длинной чередой уздечек.

Ты садишься на тахту и прислоняешься к нагретой солнцем стене спиной. Я беру в руку ближайшую уздечку и с умным видом сую повод тебе под нос.

— Зацени, английская. Выделка — первый класс.

— Ага, — киваешь ты, послушно беря уздечку в руку.

Тебе на нее глубоко плевать, как и мне, но у меня есть план, и отступать от него я не намерен, а потому встаю между твоих ног так, чтобы твое лицо оказалось напротив моего пресса. Слышу рваный выдох и продолжаю:

— Пощупал? А теперь сравни с качеством моего ремня, который, между прочим, американский.

— Ах ты, провокатор! — ржешь ты, но усилием воли убираешь улыбку с лица и становишься профессионально серьезным, откладывая уздечку в сторону. Смотришь на меня снизу вверх, кладешь палец на ремень и, едва касаясь кожи живота в распахнутой рубашке, от чего у меня в паху тяжелеет, ведешь к пряжке. Переводишь взгляд на нее. — Какая интересная пряжка…

Поддергиваешь меня ближе, я спотыкаюсь и плюмкаюсь в твое лицо животом, но ты невозмутимо отлипаешь и продолжаешь обрисовывать пальцем узоры на пряжке, сводя меня этим с ума. Я хочу, чтобы твой палец рисовал узоры на моей коже!

— Надо рассмотреть ее получше.

— Далась тебе эта пряжка, — бурчу я.

Ты поднимаешь на меня глаза и начинаешь медленно расстегивать ремень. Очень-очень медленно!

— Предлагаешь рассмотреть ремень?

— Ага, — хрипло выдыхаю я, и ты вытаскиваешь его из петель моих джинсов, а потом… утыкаешься в него носом.

— Офигенный ремень.

— Да чтоб тебя! — ржу я и не выдерживаю: хватаю тебя за подбородок, откидываю ремень в угол и жадно целую в губы.

Ты отвечаешь, а улыбка в твоем поцелуе прожигает замки на моей душе и падает на самое дно сияющей каплей света. Или яда? Ты тянешь меня на кушетку, но я вырываюсь: придерживаю тебя за плечо и сажусь на тебя верхом, лицом к лицу, чтобы рано или поздно оказаться членом к члену. Скидываю рубашку.

— Оооо! — хрипишь ты тихо и от того щемяще-восторженно.

— Ага, — хмыкаю я.

Наклоняюсь и затягиваю тебя в глубокий поцелуй, в борьбу языков и в торнадо желаний, свободной рукой шаря в твоем паху. Пряжка… Расстегнуть ширинку… Запустить руку в брюки… Огладить каменный стояк… Чертыхнуться…

— У тебя что — дедовские труселя?! Концов не найти!

— Конец там только один, — ржешь ты и тут же жалобно сопишь над моей блудливой рукой в паху. — Ищи быстрее, я взмок уже!

— Нехрен на свидание в куче тряпок приезжать, — ворчу я. — Готовиться надо заранее! У меня вот, например, под джинсами ничего нет, только член в нетерпении.

Ты сопишь, а потом отводишь мои руки. Я отклоняюсь назад, ставлю ладони на твои колени и смотрю на твою руку, когда ты достаешь свой член. Это безумно эротичное зрелище: широкая мужская рука в которой розовеет крепкий головастый член.

— Нравится?

— А то!

— Вот. Держи. Пользуйся.

Я ржу, а ты пользуешься моментом и ведешь собачку на моих джинсах вниз.

— Показывай, как там ковбои… Без бельишка… Не трет?

Член вырывается из тесного плена и гордо выпрямляется рядом с твоим.

— Ой, трет. Так трет! — делаю горестную мину я. — Приласкал бы кто…

Ты ржешь, качаешь головой в показательном неодобрении моего притворства и прихватываешь мой член у основания, чтобы медленно провести по нему пальцем вверх, до головки. Я кладу руку на твое плечо и веду по нему на спину, на руку, на ключицу и к стыку плеча и шеи. Ты спускаешь руку по моему члену и снова поднимаешь, но уже с подворотом, а я склоняюсь к тебе, выдыхаю в висок, нахожу твои губы губами, отвлекая от всего на свете, и беру твой член в руку: сильно, властно, без расшаркиваний.