Никогда не говори «навсегда» - Тронина Татьяна Михайловна - Страница 4

— Да я ей всего один глоток…

— Мне тоже символически, — просипел Герман, с отвращением глядя на пенящееся шампанское.

— Я бы не в Финляндию хотела, а куда-нибудь к морю… — мечтательно произнесла Нелли. — Так надоела эта зима!

— Поедем. Уже скоро, наверное… — успокаивающе произнес Алексей. — Как вам перспектива оказаться в Таиланде?

— О-о!.. — восторженно закатила глаза Поля.

Герман во время разговора внимательно рассматривал вилку. Ему тоже до смерти хотелось побывать в какой-нибудь экзотической стране, но он хорошо знал, что даже родственные благодеяния имеют свои пределы.

В двенадцать они поздравили друг друга. Нелли подарила дочери янтарные серьги, мужу — серебряную папиросницу, а двоюродному брату — заколку для галстука.

Вскоре Поля с отцом и Германом ушли в ближайший парк пускать фейерверки, и Нелли осталась одна.

Потом позвонила соседка, которая одновременно являлась и подругой, — Ульяна Акулова, дама, которая все и обо всем знала.

— Нелли, голубка, я хочу тебя поздравить с наступившим…

— Уля, да ты заходи, я сейчас одна… Мои все в парк ушли.

Ульяна явилась немедленно, прижимая к груди бутылку шампанского и коробку конфет.

В данный отрезок времени подруга-соседка была одинока — один муж ушел, а следующего она завести еще не успела.

Ульяна стриглась коротко, под известную женщину-политика, носила очки в модной оправе и отличалась необыкновенной худобой, поэтому за глаза Алексей звал соседку так: «Уля Акулова, узница концлагеря».

— Куда, ты говоришь, твои все ушли? — с любопытством спросила Ульяна.

— В парк. Фейерверки запускают.

— А-а… — Уля ловко разлила шампанское по бокалам. — Понятно. В последнее время все так салютами увлеклись — просто беда. Теперь до утра за окном грохотать будет. Ну, с наступившим… Чего тебе пожелать, Нелли?

Нелли задумалась.

— Я и не знаю… — с улыбкой пожала она плечами. — Знаешь, Уля, у меня все есть.

— Ну да… — подруга многозначительно прищурилась за стеклами очков. — Как я могла забыть! Ты ж у нас самая счастливая…

— Ах, Уля, брось!

— Боишься сглазить? Что ж, резонно… Тогда я тебе вот что пожелаю — чтобы ничего в твоей жизни не менялось. Чтобы все оставалось, как есть — на долгие, долгие годы!

— Спасибо… — растрогалась Нелли. — Ну, а тебе тоже всего самого хорошего!

Она не умела говорить красивых слов.

Подруги чокнулись и залпом выпили шампанское.

— Кстати, Германа из больницы выписали, — вспомнила Нелли.

— Приживалу вашего? — хмыкнула соседка.

— Улька, мне его жалко! — негодующе воскликнула Нелли.

— Разбаловали вы его… За чужой счет живет.

— А тебе-то что?

— Так, ничего… — пожала узкими плечами Уля и цапнула из миски листик салата. — А вот муж у тебя — золото.

— Обычный муж… — хитро улыбнулась Нелли.

Она подозревала Улю в том, что та немного влюблена в Алексея. Но ничего, это не страшно… К Уле Акуловой, узнице концлагеря, можно было не ревновать. «Да и вообще, — с нежностью подумала Нелли. — Такой человек, как Лешка, на предательство не способен!»

…В ночном фиолетовом небе вспыхивали разноцветные огни. В воздухе витала пороховая гарь.

В парке было полно людей. Все радостно вопили, когда над черными деревьями взрывался очередной салют.

Поля с Германом, открыв рты, глядели на толстого дядьку в распахнутом полушубке, который волок ворох ракетниц.

— Вот это круто! — прошептала Поля. — Представляю, что сейчас будет!

— Да уж… — неопределенно прошептал ее дядя. В желудке у Германа невыносимо пекло от выпитого глотка шампанского, словно он только что проглотил зажженную петарду.

Алексей, пользуясь случаем, отошел в сторону, под большой деревянный навес, и достал из кармана мобильный телефон. Цветной дисплей, как и фейерверк в новогоднем небе, заиграл разноцветными огнями.

— Алло, Катя…

Банальная, всем известная история — женатый любовник проводит выходные и праздники с семьей, а любовница в эти дни тоскует в одиночестве…

Катя не тосковала. Она злилась.

Она ужасно злилась на всех и вся. С того самого момента, как вечером, после работы, появилась в доме своей матери. Будь ее воля, она встретила бы этот Новый год только с Алексеем. Вдвоем.

— Мама пришла! — обрадовался Мика.

— Медвежонок мой… — Катя звонко чмокнула сына в светлую макушку. Пожалуй, только на него она пока не злилась. — Что сегодня делал?

— Телевизор смотрел, — послушно сообщил сын.

— Гулял?

— Нет.

— Почему?

— Забыл.

— Ну как это забыл… — моментально раздражаясь, произнесла Катя. — Вон ты какой бледный! А бабушка не могла тебе напомнить?

— Бабушке некогда, — Мика снова сел у телевизора, стал нажимать на кнопки пульта, переключая программы. — И тете Нине, и тете Даше тоже. И бабе Лизе.

— Понятно…

Вся женская часть Катиной родни целый день пропадала на кухне.

Катя пошла к ним.

— О, помощь подоспела! — обрадовалась Алевтина Викторовна. — Ну-ка, Катюш, почисть картошку…

На кухне стоял дым коромыслом — резались салаты, пеклись пироги, что-то варилось на плите в больших кастрюлях, пахло ванилью, корицей и лавровым листом. Но эти мирные домашние запахи не вызвали у Кати никакого энтузиазма.

— Не буду я ничего чистить! — злорадно сообщила она. — Пропади она пропадом, ваша картошка… Я все равно ее есть не буду!

— Ну и характер… — вздохнула тетя Даша, с сожалением посмотрев на племянницу. — Алька, она у тебя совсем озверела. С каждым годом все хуже и хуже. Скоро на людей начнет бросаться.

— Это точно! — печально согласилась с ней тетя Нина. Все три сестры, с волосами, намотанными на бигуди, и в фартуках, одинаково круглые, производили комичное впечатление.

Катя не выдержала и захохотала.

— Ну вот, теперь она смеется… Точно, не в себе, — в один голос произнесли тетя Нина и тетя Даша.

Баба Лиза, не обращая ни на кого внимания, скалкой раскатывала тесто на широкой доске.

— Кажется, сдобы маловато… — сумрачно проворчала она. — Нинка, принеси еще яиц!

«И это моя семья! — с досадой подумала Катя, садясь в углу кухни на высокий табурет. — Какие-то питекантропы!»

— У нас холодец есть! — вдруг вспомнила Алевтина Викторовна и распахнула перед дочерью холодильник. — Красивый, да? Между прочим, без всякого желатина схватился.

— Кругом одна химия, — снова подала голос баба Лиза, с ловкостью фокусника сворачивая своими морщинистыми негнущимися пальцами замысловатые кренделя из теста. — Раньше желатин был натуральный, а теперь, поди, его из старых покрышек гонят…

— Вот именно! — опять засмеялась Катя.

— Твой-то где? — бесцеремонно поинтересовалась старуха.

— Кто? — тут же переключившись, спросила Катя холодно, хотя прекрасно поняла, о ком идет речь.

— Ну, этот твой… забыла, как по имени.

— Алексей, — шелковым голосом подсказала тетя Нина.

— Он самый!

— Он занят, — лаконично ответила Катя.

— Ясное дело… — вздохнула тетя Даша, которая в данный момент сооружала многослойную цветную конструкцию под названием «селедка под шубой».

В кухне повисла тишина, нарушаемая лишь стуком ножа и бульканьем в кастрюлях.

— Все это грех, — наконец прокряхтела баба Лиза.

— Уж кто бы говорил! — немедленно откликнулась Катя. — Сама рассказывала, как в пятьдесят втором у какой-то Люськи мужа отбила.

— Грех! — с удовольствием повторила старуха. — Дашуня, засунь противень в духовку, я сама не могу — руки уж не те…

— Как я — так Нинка, а как она — так Дашуня! — завопила тетя Нина.

— Грех! И мой грех, и твой тоже… — продолжила начатый разговор баба Лиза.

— Мама, будет вам! — укоризненно произнесла Алевтина Викторовна, а потом обернулась к дочери: — Вот что, Катенька… Грех это или не грех — я не знаю. Но дело тут в другом — ведь твой Алексей жену не бросит. Жену и ребенка…

— Он сказал, что как только Полина станет совершеннолетней, он уйдет от них, — стальным голосом ответила Катя.