Никогда не говори «навсегда» - Тронина Татьяна Михайловна - Страница 56

— О чем? — щеки у нее слегка порозовели. И Ганин каким-то шестым чувством вдруг понял — в этот момент она вспомнила ту ночь.

— Я хотел сказать тебе… — торжественно начал он, но снова сбился. — Катя, а у тебя есть фотографии?

— Какие фотографии? — удивленно спросила она.

— Я бы хотел посмотреть на Мику. Какой он был раньше…

— Конечно, есть!

Катя достала большой альбом, положила его на колени Ганину.

Алевтина Викторовна, тетя Нина, тетя Даша, Лизавета Прокофьевна в платке, некто в камуфляжной форме, краснощекий и улыбающийся — а, дядя Митя! Катя, Катя, еще раз Катя — совсем юная. В школьной форме. Далее — фотографии ее подруг.

И потом, резко, без всякого перехода — голый младенец с изумленным взглядом круглых глаз, лежащий на пузе. Абсолютно лысый. Пухлые руки с «перетяжками».

— Он?

— Он! — с гордостью сказала Катя. — Тут ему полгода. А вот здесь уже год…

Она присела рядом с Ганиным на корточки и, листая альбом, рассказывала, каким их сын был в раннем детстве. Какой у него был аппетит в младенчестве. Как вел себя в детском саду. С каким чувством пошел в первый класс…

Ганин смотрел то в альбом, то на ее затылок с тонкой ниточкой пробора. Смотрел на ее тонкие сильные руки, которые мелькали перед ним… И слушал ее, узнавая о жизни своего сына — той ее части, которая, казалось, была навсегда потеряна для него, Ганина…

Он улыбался, смеялся, укоризненно качал головой… Потом снова улыбался. Он испытал странное, доселе незнакомое чувство умиления, когда разглядывал фотографии своего сына в младенчестве. И в первый раз пожалел о том, что не слышал его первых слов, не видел его первых шагов. «Да, — вздохнул он. — Есть дети, и есть… дети. Глупая, глупая Ритка!.. Глупый я!..»

— Чего ты вздыхаешь? — спросила Катя, посмотрев на него снизу вверх.

— Так, просто…

Нельзя, нехорошо, бессмысленно было сравнивать Катю и Риту, но Ганин не мог не делать этого сейчас. Почему-то именно так ему было легче понять Катю — в сравнении с другой женщиной.

Катя ничего не испугалась.

Она же была совсем одна… И она не побоялась сделать этот шаг — хотя, казалось бы, был очень простой и легкий выход.

Ганин закрыл альбом и положил его на руки Кате. Затем снова подошел к стеллажам.

— Ты когда начала этим заниматься? — спросил он. Просто потому спросил, что надо было о чем-то говорить.

— Давно. Я уже и не помню. Кажется, когда носила Мику, — пожала Катя плечами.

Кого хотели догнать кони, куда умчаться? За кем? Куда стремились Катины мысли? В какую сторону она посылала этих деревянных гонцов?

«За тобой, — шепнул ему внутренний голос. — Тебя она искала и тебя ждала!»

— Ты, кажется, хотел со мной что-то обсудить, — напомнила она.

— Да. Вот что, Катя… вопрос очень серьезный, — он подошел к ней, нащупывая в кармане маленькую бархатную коробочку. Слава богу, хоть колечко он догадался приобрести заранее!

— Я тебя слушаю, — прошептала она, сведя темные брови.

— Ты будешь моей женой?

— Что? — темные брови удивленно поползли вверх. — Что?..

— Ты будешь моей женой, Катя? — повторил он.

— Ганин… — ошеломленно выдохнула она. — С ума сойти… Ты мне делаешь предложение?

— Да. И ты скажи — да! — улыбнувшись, подсказал он. Достал коробочку и открыл ее. Синим огнем блеснули сапфиры на белом золоте.

— Теперь понятно… — Она вдруг засмеялась — сначала тихонечко, а потом все сильнее. — Ой, не могу… теперь понятно, отчего ты расфуфырился, как индюк…

— Катя!

— Нет, Гришенька, нет! — смеялась она, и по щекам ее текли слезы. — Нет, нет, и еще раз нет!

— Ты подумай… ты ведь все еще любишь меня. И я тебя люблю. У нас есть сын.

Неожиданно Катя перестала смеяться, ладонью смахнула слезы.

— Вот именно — сын, — мстительно произнесла она. — Ты из-за сына делаешь мне предложение.

— Ну да, и из-за него тоже! Послушай, он очень соскучился по тебе. Он… он разрывается между нами. Он хочет, чтобы мы были вместе.

— Он… — повторила Катя. — Мика — ребенок. Нельзя во всем идти у него на поводу! Ганин, он тебе просто на шею сел!

— Но должен же я как-то искупить…

— Вот именно — искупить! — перебила Катя. — Ты потому мне предложение делаешь, что хочешь искупить!

— Катя… — Он попытался обнять ее, но она вырвалась.

Захлопнула коробочку с кольцом и сунула ему в нагрудный карман.

— Милый Гришенька, я тебе уже говорила — ты очень хороший человек… Несмотря ни на что — очень хороший. И… и порядочный. Но… — Катя вдруг остановилась, потрясенная какой-то мыслью. — Послушай, а как же Рита?

— Мы расстались.

— Из-за меня? Ты ее бросил? — с отчаянием спросила Катя.

— Мы расстались по обоюдному согласию! — раздраженно повторил Ганин.

— Из-за меня… — сквозь зубы процедила Катя. — Скольким людям я уже испортила жизнь!

— Ничего ты не портила! — окончательно рассердился Ганин. — Ты была не причиной, а лишь поводом…

Катя отвернулась, закрыв ладонями уши.

Ганин развернул ее и принялся целовать. Но она уклонялась, выворачивалась из его рук…

— Я не выйду за тебя замуж, не выйду! — кричала она. — Отстань от меня! Ты опоздал! Тебе надо было сделать это двенадцать лет назад… Поздно, Гришенька, поздно!

— Ничего не поздно…

Он все-таки сумел ее схватить. И, изо всех сил прижимая Катю к себе, почувствовал, как возле его груди стремительно колотится ее сердце. На мгновение она словно ослабела, и ее губы ответно раскрылись. Но только на мгновение…

Потом Катя оттолкнула его.

Тяжело дыша, они стояли друг напротив друга.

— Я люблю тебя, — сказал Ганин. — Вот что хочешь со мной делай! И вообще… Я тебе ни одного слова поперек не скажу! Я теперь другой человек — совсем не такой, каким был раньше.

— Я теперь тоже другая, — покачала она головой. — И мне теперь совсем не хочется спорить с тобой.

— Так это же здорово! Теперь мы, наверное, сможем существовать рядом.

— Существовать… — передразнила она. — Нет, я хочу жить!

— Послушай, ты просто цепляешься к словам! — снова рассердился он.

— Нет, Гриша, нет… — Катя отвернулась. — Все напрасно. Лучше уходи. Ты знаешь — я не передумаю.

— Знаю… — со злостью сказал он. — Но что мне сказать нашему сыну? Он так надеется…

— Скажи, что я обещала подумать. Ну, соври что-нибудь…

— Катя, я не собираюсь врать собственному сыну! — строго ответил он.

— Удивительные у вас отношения… — усмехнулась она.

— Ладно, совру. В исключительных случаях можно. Даже необходимо. А потом… Может быть, потом он сам все поймет…

Он возвращался от Кати со странным чувством.

«А ведь я чувствовал, что она откажет мне, — думал он, стоя в пробке на Садовом. — Только не хотел в это верить».

Он достал из кармана коробочку с колечком, еще раз полюбовался на него. «Опоздал на двенадцать лет», — сказала она. Значит, действительно ждала его все это время. До тех пор ждала его, пока у нее внутри все не перегорело.

Как горько, насмешливо она смеялась…

И Ганин снова представил, как тяжело ей было когда-то. Одной, с младенцем на руках. Всякие тетушки-бабушки, конечно, помогали ей, а потом появился тот добряк со странной фамилией. Как его там? А, Толик Лаэртов… Конечно, формально она никогда не была одна, но… но она ждала именно его, Григория Ганина. А потом ей надоело его ждать…

Поток машин медленно тронулся в сизом облаке июньского марева.

Ганин равнодушно забросил коробочку с кольцом в «бардачок».

Все эти сапфиры в золоте ничего не стоят, если они не на ее руках…

Дивно-дивно цвел жасмин под окнами…

Есть запахи, которые странно будоражат воображение и заставляют представлять то, что в реальной жизни вряд ли произойдет. Аромат жасмина как раз такой.

Лето в городе было тихим, каким-то благостным. Вязкая, привычно удушливая жара начисто лишала сил. Не было ни ссор, ни споров, не кричали соседи снизу, выясняя отношения, не шумели подростки в ближайшем парке, не сигналили друг другу истошно машины, проносящиеся по дороге. Дрожащий голубоватый воздух был пропитан ленью, а на лицах редких прохожих читалась отрешенная покорность судьбе.