Сказка в дом стучится (СИ) - Горышина Ольга - Страница 15

— Давно? — спросил эти вчерашние глаза довольно грубо.

— Очень давно. Я же сказала, что всего полгода выдержала без родного болота. Полевые цветочки летом — это хорошо, но зимой без надежды на оттепель как-то не очень. Шквальный ветер с залива роднее. К тому же, с короткими волосами это не проблема. Ну что ты так смотришь? Каких откровений ждешь? Это не была несчастная любовь, не была… Это была неудачная дружба с твоей сестрой. А Костя меня вытащил из этого болота. Случайно. Он просто был орудием судьбы. Мы с ним учились вместе с первого курса. Наверное, успели надоесть друг другу еще в Академии. Причем надоел он не только мне. Каждое утро садился с гитарой на ступеньки около проходной и играл, а мы должны были обходить его, точно дуб в чистом поле. Говорил, мол ему нужно практиковаться, а соседей будить по утрам битлами некрасиво, а нас он, типа, заряжает положительной энергией — ну, мы его матами крыли и со спокойной душой шли дальше. Он был еще не самым странным товарищем в Академии. Зато уважал чужое пространство. Вот такие мальчики живут в Смоленске. Все, утолил любопытство? Больше ничего примечательного за десять лет со мной не произошло.

— И что же случилось с уважающим чужое пространство мальчиком в Смоленске?

Терёхин просверлил меня взглядом, кажется, уже до самых костей.

— Он вдруг перестал уважать чужое пространство, — обрубила я грубо незапланированную откровенность. — А я не люблю, когда мной командуют.

— Я это слышал. Можешь не повторять. Я же тебе не повторяю, что когда твои блины сожрут, ты будешь давиться подгоревшей яичницей.

— Я помню про несчастную Баронессу. Просто, понимаешь, несчастный Валерий Терёхин для меня куда важнее блинчиков.

— С каких это пор? — перебил меня этот несчастный еще грубее, чем задал вопрос про Смоленск.

— С тех самых пор, как позволил себе быть со мной непростительно откровенным. Теперь я не могу просто сказать — знаешь, бабе Яге нужно умыться.

— Обычно ведь баба Яга отправляет царевичей в баню…

Валера попытался улыбнуться — только ничего у него не вышло.

— Иди в баню! — улыбнулась я, как улыбалась только детям на праздниках. — Я умоюсь и через минуту спущусь в кухню.

— Нам к завтраку накрыли в столовой. Все официально. Для долгожданной гостьи.

Издевается — а я его пожалела, вот же дура!

— Я долго ждать себя не заставлю. Пять минут.

— Была минута, стало пять? Впрочем, после десяти лет это погоды не делает.

— Ты говоришь это таким тоном, будто это я виновата, что вы выставили меня вон.

— Не говорю. Виноват я. Я всегда и во всем виноват. Можешь уже это запомнить и не делать глупых комментариев.

И отвернулся. Последнее слова за ним — да сейчас, как же! Я схватила его за руку — хотела, промахнулась, потянула за одеяло, и он зачем-то его отпустил. Одеяло упало на пол, и мы стояли над ним с такими лицами, будто разбили что-то ценное.

— Пообещай мне одну вещь… — с трудом оторвала я взгляд от одеяла, когда Терёхин уже давно смотрел на меня.

— Нет. Я ничего не стану тебе обещать! — выпалил он слишком зло. — Я дурак и не нарушаю клятв, даже тех, которые просто необходимо было нарушить для всеобщего благоденствия!

Ну да, дашь Никите подзатыльник и все изменится чудесным образом — размечтался! Волшебный пинок, похоже, нужен как раз Никитиному папочке!

— Я не попрошу у тебя чего-то запредельного! Я прошу тебя не принимать никаких решений относительно детей в эти две недели.

— А что изменится через две недели?

Валера смотрел на меня с откровенным вызовом, даже не пытаясь больше прикрываться усмешкой.

— Ничего. Просто старший спокойно закончит школу, а младший справит свой день рождения. Ну и папа, возможно, успокоится. Этого мало?

— С чего вдруг я успокоюсь?

— Ну… Ну… Иногда чудеса случаются без всякого нашего участия. Впрочем, я не о тебе сейчас пекусь, а о себе любимой. Ты же понимаешь, что я буду готовиться к празднику и не только морально, понимаешь? И если ты вдруг испортишь всем праздничное настроение или вообще передумаешь отмечать Сенькин день рождения, баба Яга на тебя реально обидится.

— Как десять лет назад?

— Хуже. Намного хуже, — я подняла одеяло и сунула его Терёхину в руки. — Потому что сейчас она знает, за что на тебя обижаться. Ну возьми ты уже это чертово одеяло! — я пихнула его одеялом в грудь, но он не пошатнулся. — Если мои блинчики все же сожрут, будешь в этом виноват ты!

— Я отвезу тебя куда-нибудь, где подают блины. Отвезти, купить — вот это я могу, — наконец усмехнулся он. — А больше я ничего не могу…

— Заткнуться, Валера! Ещё ты можешь заткнуться! Иногда это полезно. Я понимаю, что многие родители просто не умеют этого делать. Когда я окончательно срываю голос, пытаясь перекричать взрослую толпу, я могу громогласно заявить: «Товарищи родители! Соблаговолите наконец заткнуться!»

Его губы дрогнули — не в улыбке. Он что-то хотел сказать, но передумал и выдал с опозданием:

— Вот так вот грубо? А как же правила работы с клиентами?

— У меня нет клиентов, у меня заказчики… — выдала я обычным тоном, которым исправляю всех, кто пытается меня подколоть. — И знаешь, не обижаются. Правда, обычно хватает вопроса, у чьего ребенка вместо ушей выросли локаторы?

— Похоже, скоро они вырастут у тети Тани, — Валера прикрывался одеялом, точно щитом, не считая подушки, которую прижал подбородком. — Баба Яга куда-то шла, чтобы превратиться в Василису Прекрасную, или я ошибаюсь?

 — Смотря в чем? Есть такой персонаж, Василиса. Только вот баба Яга никогда ни в кого не превращается. Она остается бабой Ягой, даже если косу заплетет. А у меня все равно хвостик крысиный, — потрясла я волосами. — Шевелюра, как у тебя, так и не выросла.

— Иди уже, крыса, пока Буся не нажралась крысиного яда и не сдохла от пережора.

— Вот зачем вы собаку закармливаете?

— Это не моя собака, а Марианны. Мне со своими детьми не справиться, а ты ещё Бусю приплетаешь…

— С Бусей проще. Не кормить и все дела.

— Ни с кем не проще. Я ни с крысой, ни с лягушкой, ни с бабой Ягой справиться не могу. Я так в школу опоздаю, не понимаешь, что ли?

Злился Терёхин уже по-серьезному. И из моего голоса мигом пропали все шутовские нотки.

— Извини, Валера, я реально быстро умоюсь. Извини.

Он кивнул и отвернулся. Сделал шаг туда, куда я вчера не пошла спать. Не горбится — а он никогда и не горбился. А нас в студии ради сценической осанки заставляли часами расхаживать со сцепленными за спиной руками. И все равно не особо помогло, но бабе Яге позволительно быть скрюченной. Только сейчас меня скрутило внутри. Не от голода, а от ужаса — я наступила на муравейник. Если Терёхин что-то выкинет против своих сыновей, виноватой буду чувствовать себя я. Но как поставить ему на место мозги? Взять шланг и окатить с дурной головы до самых пят колодезной водой на его же манер?

----

Без чёрных разводов под глазами я, конечно, не перестала быть бабой Ягой. Этому способствовала дырка в голове, из-за которой я не захватила с собой сумку, где пряталась расчёска. Ничего. Резинки все равно нет, так что петухи не страшны, а пятерня хоть как-то да спасёт мои волосы от вшивого домика.

— Аля, тебя прям не узнать! Аж выросла!

О, да, пришлось нагнуться, чтобы обнять тетю Таню. Та не поменялась, как не меняются годами добрые толстушки. Измяла меня, точно тесто на пирожки. А моя футболка и так была уже понятно из какого места… Хорошо, не пахла… Или просто на кухне, куда я заглянула, чтобы поздороваться, все запахи растворились в аромате компота. Господи, точно десяти лет не было! Все те же стены. Только техника на столешнице сменилась. Да жалюзи теперь на окне, вместо занавесок. Но главное люди. Они не поменялись ни внешне, ни в душе… Хотелось в это верить.

— Сеньку нашего уже видела? — шепнула тетя Таня мне в самое ухо, хотя секретничать не было необходимости: Валеры рядом не наблюдалось.