Сказка в дом стучится (СИ) - Горышина Ольга - Страница 27

Изощрился — теперь не скажешь, что он не мой мужчина, а поведение и душевное состояние посторонних представителей сильного пола меня, типа, не трогает. Но Терёхин трогал меня в прямом и переносном смысле.

— Люблю, когда они ведут себя ответственно. Не опаздывают на встречу с учителем ради мелочных удовольствий.

По губам Валеры скользнула легкая улыбка — и чего это я смотрю на губы, вместо глаз?

— Я не опоздаю. С Никитой я ответственный задним числом. Зато слишком ответственный. После того, как повёл себя безответственно четырнадцать лет назад.

— Вот нельзя так говорить и думать. Он чувствует, что ты считаешь брак с его матерью и его рождение ошибкой, и от этого все ваши проблемы.

— То есть нужно врать?

— Не получится. Дети сердцем чувствуют ложь. Как насчёт попытаться стать хорошим отцом?

— Извини, вряд ли у меня получится. Перед глазами нет ни одного примера, к сожалению. Дядя Серёжа, возможно, стал бы таким отцом, будь у них с женой дети.

— Все равно… Ты должен пытаться.

— Почему я все время что-то должен?

— Потому что ты — родитель. Все — это раз и навсегда, без вариантов. Давай уже, исполняй свой родительский долг. Дружеский ты уже исполнил.

Я попыталась его толкнуть: да не тут-то было — Терёхин тут же перешёл в оборону и зажал мое кулачное оружие у себя на груди. Не дай бог поцелует — убью! Он ведь нарочно испытывает мое терпение!

— Последний вопрос — в каком платье ты будешь в субботу? Я должен тебе соответствовать.

— Приходи вот так и будешь соответствовать.

— И все же? В каком?

Глаза сужены — мои тоже, но я с ним не заигрываю: просто в лицо ударило редкое питерское солнце, которое тоже никогда не видело меня в сомнительных объятьях в собственном дворе.

— От барона Штиглица.

— Штирлица?

— От Штирлица можешь взять костюм для себя. Серый. Черный не бери. Не в гестапо идешь. Валера, отпусти уже меня!

Дернулась, но осталась на месте.

— Пока не получу ответ, не отпущу.

— Я тебе его сразу дала. Если ты не знаешь, кто такой Штиглиц — это твои проблемы, не мои.

— Я, видимо, общаюсь с неправильными женщинами. Но я исправлюсь. Уже начал общаться с тобой… Так кто это такой? Немецкий дизайнер?

Я улыбнулась, но не так широко, чтобы не дать повод для поцелуя, пусть даже и дружеского.

 — В субботу узнаешь. Если суббота вообще будет? Тихомирову ты так и не позвонил. А был ли мальчик?

— Ох, зараза! Баба Яга чистой воды!

Я потянулась назад и получила свободу. Валера сунул руку в карман брюк за телефоном.

— Ничего не случилось, — сказал он вызванному абоненту. — Наоборот… Случилось хорошее. Я уломал бабу Ягу пойти со мной тебя поздравить. Не Марианну, не бойся! Ты ее знаешь и будешь рад видеть. Не гадай, не угадаешь. Ну, чувак, должны же быть в нашей жизни сюрпризы. Приятные. Ладно, давай. Мне за своим обормотом в школу надо. Давай, до субботы. Ну да, сто лет… Ага, и ещё столько… Давай, семье привет.

Валера сунул телефон в карман, но руки не вынул.

— Довольна, Фома Неверующий?

— Зато ты, Фома всему верящий. Проваливай. Сейчас в самые пробки меня загонишь.

— Не простила, да? И не простишь?

Не хочу смотреть ему в глаза, не хочу. Схватилась за зеркало, будто боялась упасть. В собственных глазах падать уже некуда.

— Не забуду, не проси. Валера, мне ехать надо, — все же лучше глаза в глаза. — Я дома со вчерашнего утра не была. А я уже давно не студентка.

Он отступил, и я смогла спокойно сесть в машину, но захлопнуть дверь он мне все равно не позволил.

— Позвонишь, как дома будешь. Или когда застрянешь. Поняла?

— Командуешь?

— Да. Есть вещи, в которых надо командовать. Тогда и договоримся про субботу: что, как и куда. У меня будет впереди два сумасшедших дня. Я уже проигнорировал ради тебя кучу важных звонков.

— То есть мне должно стать стыдно?

— Нет. Ты просто должна понять, что что-то значишь в моей жизни. Ясно?

— Ясно-ясно, что дело темное. Езжай-ка ты к тому, кто должен быть самым важным в твоей жизни.

— Поеду. Что ж… До субботы, Баба Яга? И Марианне тоже ни слова.

— Тоже?

— Ты же не собираешься трепать матери нервы, называя мою фамилию? И имя мое сейчас довольно редкое. Так что она догадается и скажет, что ты дура. Марианна скажет нечто более грубое. Но мы-то знаем, что все это не так.

— Закрой дверь, умник!

Мне нужно было потянуться за ремнём безопасности, но я боялась нарушить нейтральное расстояние.

— Ты мне дорогу загораживаешь, — повторила я грубее.

Тогда он захлопнул дверь без прощальных слов. Вернулся в машину и уехал. А я все так и стояла с работающим мотором. Что я делаю, что я… Рука замерла на ремне: в водительское окно мне стучала Вероника.

Я не открыла сестре дверь, только окно опустила. Стекло уехало вниз слишком быстро. Быстрее, чем к лицу поднялась отлившая от него кровь.

— Ты уезжаешь? — спросила Вероника без всяких «здрасте».

Я смотрела на сестру, не мигая, еще не отделавшись от шока — а вот она спешно перевела взгляд мне на руки, которые, если бы не руль, сейчас тряслись.

— Да. В Мегу.

— Зачем?

— Аккумулятор зарядить.

Какой смысл врать? Правда у меня совсем безобидная. Никому зла не причинит.

— Можно с тобой?

— А к экзаменам дядя будет готовиться?

— Неа, сама. У меня дяди нет…

И я снова увидела эти большие наглые глаза. Это намёк? Впрочем, я без намёков всё поняла.

— Тогда садись.

Она села, пристегнулась. Да, поездочка будет для моих нервишек щекотливая.

— Классная машина.

Я не смотрела в сторону сестры — буду, как Терёхин: только вперёд, только на дорогу.

— С чего вдруг ты начала делать Раву комплименты? — включила я дурочку.

Ну, Терёхин же сказал, что я дура. А такие, как он, никогда не ошибаются. Хотя бы в собственных глазах!

— Я про Мерс.

— Я к Мерсам равнодушна.

Мы ещё во дворе. Надо смотреть в оба, чтобы никого не задеть. И включить третий глаз — мудрость, чтобы не задеть щекотливых тем язычком.

— А к их владельцам?

— К ним я испытываю жалость. Через пять лет машина начинает сыпаться. Не то что Тойота. У неё только аккумулятор садится.

— Алька, ну хватит юлить! Я не мама. Я вас в окно видела. И не в окно тоже. Но я маме ничего не скажу!

— Потому что тебе нечего сказать. Ты ничего не видела.

Мне главное дорогу не развидеть. Ох, Терёхин, нехило ты мне адреналинчика плеснул. От души! Как виски! Правда, его ты ночью лил для себя… Я ведь без твоего разрешения приперлась в дом. Тебе там не икается сейчас, нет? Ах да, у тебя ж бутылочка с водичкой в машинке припасена на всякий пожарный случай. У меня под одним местом уж точно горит!

— Я все видела…

Боже, тебе, Вероничка, мультики озвучивать. Старушенций противных каких-нибудь…

— Как вы целовались, видела.

— Мы обнимались, дурында, — выдала я неугомонной любопытной Веронике железным тоном. — По-дружески крепко-крепко. Говорила спасибо за то, что он завёл мой тарантас.

Ну, ведь так и обстоят на самом деле наши с Терёхиным дела.

— Ты меня не обманешь! — перешла в крещендо моя несчастненькая сестрёнка.

— Вероника, а я тебя и не обманываю, — говорила я тихо, взрослым голосом. — Говорю чистую правду — как на духу.

— А откуда он здесь взялся? Мимо проезжал? И ты так со всеми автовладельцами обнимаешься?

Я так сильно выдохнула, что губы завибрировали. Точно у кобылы. Сивой! Сивый мерин вон укатил, оставив меня самостоятельно расхлебывать заваренную им кашу.

— Да, Вероника, он меня подвёз домой. Да, Вероника, я провела с ним эту ночь. С ним в машине, но не в традициях американского кино. Мы ездили к черту на рога за его сыном, который поругался с папочкой и сбежал.

— У него есть сын? — почти что ахнула сестра.