Много снов назад (СИ) - "Paper Doll" - Страница 101

***

У Дугласа было дурное предчувствие, будто Рози врала не просто так, а вбила в голову очередное дурацкое намерение, о котором он не мог даже подозревать. Её заверения не имели смысла, поскольку он был в некоем сговоре с её подругой, беспокойство которой передалось отчасти и ему самому. Девушка рассказала не так уж много, всего лишь показала страницу некоей Чарли Голдберг и описала отрешенный вид подруги, взывающий к подозрениям. Кроме того обоим не давала покоя мысль о разобщенности вранья, насчет места пребывания. Скорее всего, Рози не была ни в Нью-Йорке, ни в Гарварде.

Дуглас пытался понять причину её вранья прежде, чем как следует обдумать его основания. Что она делала и зачем? Притворялась ли кем-нибудь или просто блефовала? Мысль о том, что с ложью Рози справлялась отличительно плохо, почему-то была утешительной. Разоблачение должно было повлечь скорое возвращение. Оно непременно расстроило бы её, но проучило бы не лезть в чужие дела, не пытаться исправить то, что к ней не имело отношения, не жертвовать временем и силами ради пустоши и бессмыслия. Если бы Рози просто нашла в себе благоразумие выбросить из головы детские проделки и шалости и вернулась, ему было бы гораздо спокойнее. И он бы ни за что не спрашивал бы её ни о чем, даже не пытался бы узнать, оставив неприятности в прошлом.

Она сбила его с толку своим признанием. Оно было милым, честным, переворачивающим душу наизнанку. Дуглас не был уверен, что испытывал подобное когда-либо, но её слова нашли в нем отклик. Приятные волнения и трепет длились короткие секунды, прежде чем их снова сменили неуверенность и страх перед лицом ответственности за чувства, что были больше физической близости. Он понимал, что сам нарушил её покой, да и сам на некоторое время ощутил прилив вдохновения к жизни и долгожданное спокойствие души.

Ему стоило ответить тем же. Так было бы правильнее по отношению не только к Рози, но и к себе. Прежде все слова любви были пустыми и принужденными. Вряд ли хоть одно его признание было полно искреннего чувства, что теперь заполняло его доверху. Дуглас любил Рози, но слов для этого было слишком мало, хотя ей было бы достаточно и их.

Тем не менее, Рози не давала шансов себе доверять. Её признание имело дух отчаянья. Немного позже он даже сумел придать ему чувства вины.

Дуглас ввел в поисковике имя Чарли Голдберг и после нескольких часов усердного поиска отыскал её имя в списке прошлогодних выпускников Гарварда. Надеяться на то, что указанным было имя именно той самой девушки, которую он пытался отыскать, было крайне глупо и самонадеянно, поэтому он позвонил в приемную декана и запросил письменный список выпускников, что ему прислали два дня спустя. Вопреки тому, что в электронной базе имя Чарли числилось, в подлинных документах его не было, что имело смысл подозревать, что это была одна из проделок Рози.

Чарли была обозначена, как выпускница юридического факультета, что не могло быть случайностью. Догадка о том, что Рози намеревалась выведать что-то о нем самом, пронзила насквозь молнией. У Дугласа будто заново открылись глаза на происходящее.

Рози несколько раз настойчиво выпрашивала правду, словно та действительно имела значение, когда он раз за разом отказывался делиться тем, о чем хотел забыть, вычеркнув неприятные воспоминания из жизни раз и навсегда. В некоей мере прошлое определяло то, что было у Дугласа теперь, и каковым был он сам, но это казалось чем-то неважным, в свете того, что кроме Рози в Филадельфии у него было более других забот.

— Я хотел бы отлучиться на несколько дней, — ошеломил Гудвина, ворвавшись в его кабинет в коем-то веке первым. Тот вежливо указал ему на кресло напротив, но у Дугласа не было ни времени, ни желания сидеть и болтать по душам о разном. По крайней мере, точно не с Гудвином. — Нужно на некоторое время уехать в Вашингтон.

— Надеюсь, ты не вздумал нас бросать, — Гудвин смешно нахмурился, ещё раз указав Дугласу на кресло, что тот уже не мог игнорировать.

— У меня вряд ли была бы такая возможность, как бы сильно мне того не хотелось, — едкое замечание вызвало на лице мужчины глупую улыбку. Он не мог принять это иначе, как шутку. — Я всего лишь зашел предупредить.

— Ты выбрал себе ассистента? — Гудвин отодвинул рассматриваемые бумаги, снял очки, аккуратно сложил их в кожаный чехол. Он был рад тому, что Дуглас пришел к нему, что было большой редкостью. Обычно, его приводило в этот кабинет лишь распоряжение или просьба зайти, что он делал неохотно, как и сейчас.

— Если это необходимо, могу сделать сегодня. Это не составляет большой трудности. К тому же меня не будет всего несколько дней, — Дуглас держался ровно, сложив руки на столе перед собой. Он не был намерен задерживаться. Один билет в одну сторону и два в обратную уже были предусмотрительно забронированы. — На самом деле я мог бы сделать это прямо сейчас, пока занятия ещё не закончились.

— Когда отправляешься? — спросил мужчина, пропустив слова Дугласа мимо ушей. Прежде чем тот успел ответить, Гудвин связался с секретаршей, чтобы та сделала кофе. Было лишним указывать количество чашек.

— Завтра днем, — ответил сухо.

— Жаль. Я намеревался пригласить тебя на ужин. В последний раз всё прошло не так уж плохо, не так ли? — он глупо улыбнулся, отчего Дуглас лишь сильнее сжал руки вместе, испытывая жар злостной ярости, из-за чего лицо покрылось едва заметными красными пятнами.

— На самом деле, нет.

— Дело в Рози. Я понимаю, — Гудвин драматично вздохнул, откинувшись на спинку стула. — Мы уже привыкли к её выходкам, но естественно, что для тебя это должно быть совершенно неприятно. Мне ужасно стыдно за неё…

— Дело не в ней, — он перебил мужчину на полуслове, не выдержав его необоснованных обвинений. — Кажется, она вам совсем безразлична. Её выходки можно объяснить проще, чем ваши упреки, — Дуглас поднялся с места. — Дети зачастую вырастают исключительно отражением своих родителей. Думаю, ваш случай не исключение, — Гудвин поднялся следом, приоткрыв рот от возмущения, но Дуглас не был намерен позволить ему вставить хоть слово. — Спасибо за время и внимание. Пожалуй, мне пора.

Он знал, что Гудвин не сумеет возразить. Дуглас просто-напросто не дал ему для этого времени, поскольку поспешно вышел из кабинета, разминувшись с секретаршей, возвращающейся с двумя чашками кофе. Она смотрела на него недоуменно. Должно быть, Гудвин был не менее озадачен. Только теперь ему было плевать. Дуглас отличался прямолинейностью, что часто была в тени молчаливой отрешенности, но теперь была уместна, как никогда прежде. Он был доволен собой и уверен, что всё сделал правильно.

На следующий день Гудвин позвонил ему только, чтобы спросить об ассистенте и пожелать безопасной дороги. К вечеру Дуглас был уже в Вашингтоне.

Рози казалось, будто она попала под давление времени, которого оставалось всё меньше вопреки тому, что узнать удалось не так много. У неё не было условных ограничений, но ложь не могла быть вечной. Чем дольше она продолжалась, тем больше подозрений за собой влекла. В последнюю очередь девушке хотелось бы, чтобы её изобличили, особенно Дуглас. Рози копалась в его грязном белье и вряд ли хотела бы, чтобы кто-либо так же копался в её, вороша прошлое, спрятанное за семью замками. Тем не менее, остановить начатое девушка не находила возможным, поскольку уже ступила на полуразрушенный мост шаткого доверия к себе.

Оказалось сложно собраться с мыслями. Рози часто отвлекали: в офисе — Сара, Элис и мистер Грей, в гостиничном номере — Бриана, Реджи и Дуглас. Она выложила все мысли на бумагу и упорядочила их, чтобы легче было сосредоточиться. Отчасти это помогало. Каждый день перед сном Рози разворачивала блокнот, писала идеи, мелочи того, что нового сумела разузнать, и предположения, что неизменно приводили к тупику.

По окончанию второй недели Рози была измучена и ужасно уставшая. Имитация взрослой жизни была достаточно утомительной. Пустые разговоры за обедом, короткие переклички в рабочее время. Бесконечное число документов, цифр и дат, от которых голова шла кругом. Чем больше она погружалась в работу, тем меньше думала о Дугласе и его дурацкой тайне, что привела её в чёртов Вашингтон. Возвращаясь автобусом домой, Рози зачастую чувствовала внутри горечь разочарования за тем, что очередной день не принес результата, а затем и вовсе винила себя в глупости и безрассудстве. Может быть, ей всего лишь стоило подождать, и он обязательно рассказал бы ей всё сам? Может быть, ничего ужасающе потайного во всем этом деле не было? Может быть, она совершала огромную ошибку?