Кривое зеркало (СИ) - Ловыгина Маша - Страница 11

— А я, видишь, опять со своей ласточкой вожусь, — морщинистое лицо старого водилы расплылось в улыбке, — решил, на пенсию вместе уйдем.

— Так ты же, Михалыч, на пенсии уже года четыре?

— Ну, так ить… — Михалыч засмолил «Астру» и бережно протер рукавом край капота, — Чай до конца жизни никто меня держать не будет. А пока, — он подмигнул Казбеку и залез в машину, — садись, домчу с ветерком. Кидай сумку в ноги, у меня там окромя инструментов ничего ценного нет.

Муратов кое-как вместил ноги в узкое пространство под панелью старого уазика и, приоткрыв окно, закрыл глаза. Тот час же нарисовалась картинка: грязные оборванные дети с ранами и ссадинами на лицах. Они были почти ровесниками старших племянников Казбека, и его передернуло, когда он представил их на месте этих несчастных детей. Дети… Сын, дочь… Брат, сестра…

— Михалыч, — Казбек открыл глаза и подтянулся в кресле.

— Чего? — Михалыч внимательно следил за дорогой, одновременно чиркая спичкой и прикуривая папироску.

— Скажи, почему у брата и сестры бывают разные отчества?

— Смеешься или прикидываешься? — Михалыч недовольно посмотрел на Муратова, — Известно, почему. Отцы, значит, разные. Может, добрый человек усыновил, а имя ребятёнку менять не стал. Всяко в жизни бывает.

— Не обижайся, Михалыч, когда ты говоришь, и мне умные мысли в голову приходят.

— Ну, коли так, то давай, задавай свои глупые вопросы. Потешь старика. Ан нет, — Михалыч объехал припаркованный «жигуленок» и затормозил, — прибыли, товарищ генерал, к постоянному месту дислокации.

— Спасибо, Михалыч! — Казбек пожал сильную мозолистую руку и спрыгнул на покрытый тонкой корочкой льда выщербленный асфальт. Было зябко, но приход весны ощущался даже в холодном воздухе и в замерших хрусталиках воды под ногами. Казбек даже стал напевать себе под нос, предвкушая приближение чего-то важного, что неотвратимо изменит всю его жизнь.

У себя в комнате Казбек достал из папки фотографии Валерии Лисневской, листок бумаги и, пока кипятился чайник, нарисовал приблизительную схему своих последующих действий. Для начала, если конечно за эту ночь ничего не изменится, он посетит учебное заведение, в котором училась Лера. Училась? Что за чушь. Разумеется, учится. Основной версией, как ни крути, остается нападение на Сергея Лисневского и вытекающее из него похищение(?) дочери. Надо обязательно связаться со следователем, ведущим это дело. Может быть, в нем отыщутся следы дочери президента «Гермеса» или, хотя бы, намек на их существование. Странно, что до сих пор не было принято решение объединить эти два дела в одно.

Из-под двери потянуло свежим кофе и ароматом сдобной выпечки.

— Вадик, детка, иди кушать!

Вадим стиснул зубы и с головой накрылся клетчатым пледом. Пронзительный голос матери раздражал его сегодня особенно сильно. Еще не слыша ее шагов, он уже точно знал, что сейчас она подойдет к его двери и не отвяжется, пока он не ответит и не вылезет из своего угла. Вадим прекрасно понимал отца, его нежелание проводить дома свободное время, частые отлучки и командировки. Спокойной жизни в их доме не было никогда. Лариса Ивановна Карепина, дама яркая во всех отношениях, являла собой образец настоящей, как она сама считала, женщины. Красивая, активная, принимавшая беззаговорочно все понятия и требования, касавшиеся карьеры мужа; не покладая рук обеспечивавшая уют в их доме, создавала она комфорт для своих мужчин. Только вот Анатолий Анатольевич, понимая, что бог наградил его таким бриллиантом как жена, не мог понять, за что, и смириться с этим тоже не мог. Выходец из деревенской семьи он с трудом выносил суждения и советы супруги, сующей нос во все, включая профессиональную деятельность Карепина. Она знала всех подчиненных мужа, часами висела на телефоне, обзванивая женский персонал РОВД. Сама Лариса Ивановна не работала лет семь с момента назначения Анатолия Анатольевича на место начальника и частенько гордо заявляла при каждом удобном случае, что положила свою карьеру на алтарь служения любимому мужу. Конечно, и работая в библиотеке, Лариса особенно не утруждалась, но теперь, имея целый день свободного времени, она успевала сделать огромное количество дел. Следовало отдать распоряжения домработнице по поводу обеда и ужина, посетить салон красоты на предмет обновления той или иной части своей внешности, а так же в обязательном порядке навестить мужа, не обращая внимания на его занятость и толпу посетителей в приемной. Анатолий Анатольевич стойко выдерживал щебетание порхающей блондинки, на которой был долго и счастливо женат, минут десять рабочего времени. Это было все-таки лучше, чем, отказав ей во внимании, получить дома тайфун средней тяжести. Для коллег и сослуживцев стало естественным, что очень часто Анатолий Анатольевич предпочитал не посылать своих сотрудников на различные проверки и комиссии, а ездил в командировки сам, снискав тем самым славу внимательного и дотошного специалиста. Сам же он, кроме рабочих моментов получал, прежде всего, передышки, во время которых мог себе позволить отдых с друзьями и разные мужские шалости.

Вадиму приходилось сложнее, ему требовалось выкручиваться и врать матери для того, чтобы уйти от назойливого контроля. Интуитивно ему не хотелось расстраивать ее и, проводя свою тайную жизнь вне дома, он постоянно искал предлоги, чтобы уйти из квартиры надолго и без лишних вопросов. Стало сложнее, когда Лариса Ивановна свела близкое знакомство с преподавательницей Вадима, Марьей Гавриловной, и теперь та с удовольствием делилась с моложавой подругой успехами ее сына.

Вадичек, сынуля, — мать открыла дверь и, удивленно вскинув изогнутую бровь, оглядела лежащего Вадима. — Ты что, плохо себя чувствуешь? Ты заболел? — Ее рука отыскала под покрывалом лоб сына и прижалась к нему, — Температуры нет. — Лариса твердо подвела итог и сдернула плед. Вадим обреченно вздохнул и сел на кровати.

— Я устал и хочу спать.

— Вадик, — глаза матери негодующе округлились, — ты прекрасно знаешь, что спать в одежде негигиенично, и тем более спать на закате солнца! — она всплеснула руками. — Ты безответственно относишься к своему здоровью. Вставай и пойдем. Оленька приготовила булочки, твои любимые с курагой. — Лариса Ивановна настойчиво потянула Вадима за рукав, и тому ничего не оставалось делать, как последовать за ней.

Оля, сорокалетняя невзрачная женщина, бывшая сотрудница той же библиотеки, где раньше трудилась и Лариса Карепина, замужем не была и детей не имела. В жизни слыла типичной серой мышкой, незаметной и молчаливой. Пару лет назад Лариса столкнулась с Ольгой в кадровом агентстве, куда заходила навестить приятельницу. Бывшую коллегу сократили, у нее умерла старенькая мать, и Лариса уговорила Ольгу работать у нее. Целыми днями она обреталась в большой квартире Карепиных, занимаясь домашними делами, а уезжала поздно вечером в свою одинокую маленькую норку. Она никого не раздражала, ее даже не всегда замечали, а один раз случайно заперли, уехав на выходные в гости. Вернувшись же, никто не удивился, что Оля тут как тут и готовит обед. Неоспоримыми достоинствами Оли являлись ее несомненный кулинарный талант и застенчивость, граничащая с диагнозом. Лариса частенько пользовалась и тем и другим, чтобы выставить себя в выгодном свете. Так, как правило, все праздничные столы, в течение полутора суток готовившиеся безропотной Ольгой, в присутствии гостей торжественно объявлялись героическим подвигом самой радушной хозяйки. И Оленька, стоя в прихожей и заглядывая в наполненную гостями залу, вместе со всеми радостно хлопала в ладоши, приветствуя счастливую Ларису.

Вадим сел за стол. Лариса Ивановна выпроводила Ольгу за дверь и сама налила сыну кофе в высокий керамический бокал, добавив в него пару ложек сахарного песка и капельку ликера. Вадим скосил глаза в сторону окна и подпер рукой щеку. Лариса пододвинула блюдо с аппетитными свежими булочками и, сев напротив, постучала длинными ногтями по полированной столешнице: