Кривое зеркало (СИ) - Ловыгина Маша - Страница 20

— Ладно! — радостно махнула рукой Сонечка, — только давай сначала за знакомство? — чуть дрожащей рукой она разлила водку и протянула рюмку Диме, — Я рада, что познакомилась с тобой, ты классный! Я это говорю не потому, что ты дрался с этими придурками, ну и поэтому, конечно, — смутилась она, — ты вообще другой, не такой как Цигель и Говорун, — она вздохнула, — впрочем, они ребята не плохие…

— Соня, — Дима дотронулся до ее рюмки своей, раздался хрустальный звон, — выпьем за тебя, будь здорова! — он выпил и закусил кусочком черного хлеба, — рассказывай, где тут у тебя кастрюли и ложки. Пора ужинать!

…Село Бугры в досоветское время носило звучное название Молодецкое. Много воды утекло с тех пор, сельские молодцы сгинули на войнах, стройках и лагерях, а их дети и внуки разъехались в поисках лучшей доли, закрепив тем самым победу города над деревней. Областным комитетом народного хозяйства решено было переименовать Молодецкое в Бугры, мотивировав это тем, что название Молодецкое идейно неправильное и пошло от расположенных с 18 века в этих местах казарм царской кавалерии, а Бугры — оправдано находящимися вокруг песчаными карьерами. В дни повсеместного голода и продразверстки люди апатично отнеслись к этому, решив, что как подыхающую скотину не переименовывай, а она все равно сдохнет. Единственным человеком, выступившим против, был дед Митяй, местный долгожитель, вечно хмельной и задиристый старик. Не поленился, пешком дошел до райсовета и устроил бучу, костеря, на чем свет стоит, советскую власть, поминая царя — батюшку и замахиваясь на руководство суковатой палкой. Забрать выжившего из ума деда не забрали, но родню его прижали, будь здоров. Урезали делянку, коровенку определили в колхозное стадо, а младшую дочь Митяя под удобным предлогом перевели с фермы на более тяжелую работу в поле. Что уж там по семейному делу вышло не известно, но восьмидесятилетний гуляка дед вдруг как-то сник, а к Пасхе помер. Бабы долго вздыхали, промокая глаза концами черных платков, поминая старого охальника и враля. Со смертью деда Митяя кончилось и Молодецкое, началось промозглое и страшное существование Бугров.

…С самого утра моросил дождь. Дорога между покосившимися домами разбухла и почернела. Мокрые ветви кустов в палисадниках напоминали обреченных на казнь, с опущенными руками и побитыми головами. Деревня нехотя, по привычке, просыпалась. Нехотя проснулась и Матрёна. Заскрипев пружинами железной кровати, она села, опустив жилистые узловатые ноги в штопаных шерстяных носках на дощатый пол. Свернутые половики лежали у двери, глядя на хозяйку с немым укором. Матрёна почесала бок и, вздохнув, встала с постели. Быстро забрала седые волосы в пучок и закрепила гребнем. Печь была еще теплой и женщина ухватом вытащила из недр ее чугунный горшок с кашей. Из сеней тянуло сыростью. Матрёна накинула на ночную рубашку шерстяной платок, а поверх него поеденную молью дубленую безрукавку. Бурча и откашливаясь, она нашарила на печном лежаке пачку «Беломора», в большом количестве хранившегося у нее еще с незапамятных талонных времен, и коробок спичек. Негромко стучали ходики, в полумраке на бревенчатой стене желтели фотографии деда Митяя, его жены в цветастом сарафане, а также матери Матрёны с двумя детьми на руках. В уголок этой фотокарточки была пришпилена еще одна поменьше — отца Матрёны, Лени Пустовойтова, сделанная на фронте незадолго до гибели. Дом Матрёны стоял на отшибе, бережно храня свои тайны.

Матрёна вышла на крыльцо и, прислонившись к косяку, жадно затянулась. Стуча цепью, из конуры вылез большой кудлатый пес с рыжими боками и репейным хвостом. Учуяв хозяйку, псина хрипло гавкнула и, виляя хвостом, остервенело зачесалась.

— Ну, пень золотушный, и тебе доброе утро, — Матрёна, щурясь от дыма, оглядела свои владения.

Скрипнула калитка, и раздались торопливые шаги. Матрёна нахмурилась, щелчком отправила папироску в ржавый бак с талой водой и, неторопливо спустилась с крыльца. Навстречу ей семенила соседка: полная румяная, не старая еще, женщина в клетчатой юбке, из-под которой кокетливо выглядывали кружева сорочки. Жила она в селе недавно, с полгода, поселившись в некогда председательской усадьбе. С конца лета и до поздней осени, привезенные из города работяги, восстанавливали избу, оставив наружные вековые бревна и доведя до ума ее внутренние помещения. Бывший загон для скота снесли, отстроив на его месте небольшой, но функционирующий свинарник. Раз в две недели Марию навещали гости, топилась баня, пахло шашлыками, и играла музыка. Накануне под вечер у ее дома опять раздались автомобильные гудки, и часов до трех окрестности оглашал нестройный хор подвыпившей молодежи.

— Здравствуй, Мотря! Утро-то, какое свежее, дышится легко! — голос ее тек словно патока, — Ты тоже, смотрю, рано встала, — глаза ее хитро глянули на мятый подол ночной рубашки Матрёны. — Я, Мотря, что зашла, — продолжала Мария, — вчера то, я уж почти спать ложилась, аккурат курей заперла и поросят накормила, пока опару ставила…

— Говори толком, Мария, не тяни! У меня нонче делов тоже не раскидаешь, слушать времени нет, — Матрёна в нетерпении почесала одной ногой другую.

— Так я говорю, Мотря, племянник мой, Виталька, с друзьями приехал. Ну, погуляли, все честь по чести. Да решили еще денек погостевать. Ты в прошлый раз, когда Петру за забор самогонкой давала, помнишь? Так он и племяша угощал. Забористо, говорят, пойди, спроси пол-литра.

Матрена усмехнулась и, коротко кивнув, зашла в дом, не приглашая Марию. Соседка осталась стоять во дворе, брезгливо поджав губы и оглядывая запущенный двор. Матрёна вытащила из подпола бутыль с замотанным горлышком и, все так же насмешливо щурясь, протянула Марии, — Хватит ли? Придешь потом, так меня не будет. Только вечером объявлюсь.

— Да хватит, это ж им как деликатес, — Мария двумя пальцами держала бутылку за горлышко, отставив от себя, чтобы не испачкать подвальной пылью, — а ты, далеко ли собралась? Не в Темешево? Так сегодня вроде не торговый день. Если хлеба или чего надо, так у меня есть, я дам.

— Благодарствую, — Матрёна скривилась, словно от зубной боли, — у меня, слава богу, все есть. Пройдусь до полей, посмотрю, как земля. Раньше времени бы сеять не начали, а то все у них через одно место…

Мария вскинула брови и еле удержалась, чтобы не покрутить у виска. Попрощавшись, она выплыла наружу и скрылась за своими высокими оцинкованными воротами. Матрёна Пустовойтова быстро поела, переоделась и, смешав в тазу остатки каши, хлебных корок и куриных потрохов, накормила пса, отцепив того с привязи. Выйдя со своего двора через заднюю калитку, она направилась в сторону леса. В руке Матрёна держала длинную палку, на которую опиралась в такт своим шагам. В лесу было свежо и влажно. Женщина, перекинув через плечо узелок из старого клетчатого платка, свернула с протоптанной тропинки вглубь чащи, привычно расчищая себе дорогу, сдвигая коричневые ветки сосен палкой. Над головой оглушительно застучал дятел, звук эхом разнесся вокруг. Под ногами Матрёны чавкала влажная, густо усыпанная прошлогодними листьями и иголками земля. Миновав часть пути, Матрёна оказалась на опушке, через которую рваным краем прошла дорожная колея с глубокими наполненными водой рытвинами и следами от тракторных рессор. Матрена сплюнула и, поискав глазами, заметила поваленную березу в нескольких метрах от себя. Вытащив из-за пояса суконные рукавицы, женщина натянула их на руки и, взявшись за верхушку дерева, подтащила его к канаве. Наладив переправу, она, продолжая опираться на палку, медленными шажками миновала ее.

Через полчаса Матрёна вышла из леса. За тянущимся параллельно кромке полем, стали видны башенки из красного кирпича. Раньше в том месте ютилась деревенька Сосневка. Народ здесь жил веселый, работящий: вместе сеяли, косили, собирали грибы и ягоды, разводили скотину, а по субботам выезжали в райцентр на рынок. С началом перестройки все захирело и окончательно пришло в упадок к середине девяностых. А места здесь знатные, лес, речка и близость к основным автомагистралям. Несколько лет назад в заросшую бурьяном Сосневку понаехали бульдозеры, снесли покосившиеся избенки и, разровняв площадку, крепко встали, ознаменовав новое строительство. Дорогу, ведущую к Сосневке, перегородили шлагбаумом, поставили утепленную будку для охраны и новенький указатель с надписью: «Сосневка. Въезд строго по пропускам».