Трогать нельзя (СИ) - Зайцева Мария - Страница 18

А я ее опять хочу.

Вот такую, нежную, смущенную, тихую и напуганную.

Так не похожую на ту Татку, что появилась за этот бешеный год нашего противостояния. И так похожую на ту, восемнадцатилетнюю, невинную и тихую девочку, с длинными волосами и несмелым взглядом.

Это странно, словно две женщины в одной. И обеих я хочу.

— Я на работу, Тат. Мне надо. А ты… Поспи еще.

— Нет… Мне на учебу же.

— Да какая учеба?

Она возится, пытаясь высвободиться, я аккуратно ставлю на пол, но не отпускаю. Наоборот, прижимаю сильнее, не удерживаюсь, скольжу губами по склоненной шее, по скуле, приподнимаю за подбородок, смотрю к глаза, шальные, влажные, манящие… Целую.

Она податливо льнет ко мне, раскрывает губки, нежная, такая нежная.

Обнимает.

Я нетерпеливо и жадно целую, уже не аккуратно, а жестко, грязновато. Мне хочется ее сожрать прямо здесь и сейчас. И вот честно, будь она хотя бы немного поопытнее, а не вчерашней девственницей, наплевал бы я на работу, затащил ее в постель и не выпустил, пока хотя бы первоначальный голод не утолил!

А тут только выдержка и спасает.

Татка тихо стонет под моим натиском, раскрывается, обнимает, я чисто машинально скольжу пальцами к ее промежности, трогаю, и она вскрикивает от боли. Это сразу остужает.

Приводит в чувство.

Ну ты и животное все же, Боец!

Вот просто зверь!

Никаких мыслей, одни блядские инстинкты!

Аккуратно отстраняю ее.

— Маленькая, прости…

Она только головой мотает, ничего, типа. И слезы смаргивает.

Черт!

Иду к аптечке, роюсь, изучаю, чего там есть. Наконец, достаю заживляющий крем, который можно использовать для слизистой в том числе.

— Вот, помажь. И не ходи сегодня никуда. Поспи. Я приду в пять, поговорим.

Она удивленно рассматривает мазь, прикусывает губу, краснеет.

Это так странно с одной стороны, а с другой…

Черт, не было у меня никогда таких маленьких, неопытных девушек. Не знаю я, что надо говорить, как утешать, что вообще делать, не знаю! И, самое главное, посоветоваться-то не с кем!

С мужиками я эту тему обсуждать не собираюсь, а женщин знакомых, таких, чтоб можно было поговорить, не опасаясь, что разнесется по всему городу в тот же день, тоже нет!

В итоге чувствую себя мамонтом в посудной лавке, все время боюсь сделать неловкое движение.

Навредить.

Дурак ты, Серый!

Вчера надо было про это думать! Вчера!

Но вчера я не думал. Нечем было.

Было только желание. Решение окончательное взять уже, наконец, свое, наплевав на всех и вся. Что я и сделал.

И вот теперь…

Ну да ничего, разберемся.

Татка выглядит испуганной и напряженной, но вроде не расстроенной. И на поцелуи отвечает. И тянется ко мне сама с удовольствием, причем так тянется, что, еще чуть-чуть, и ночь бы повторилась.

Причем, для нее — по полной программе. С болью и кровью, наверное. Если я вообще хоть чего-то секу в женской физиологии.

Так что надо этот период пережить. И, самое главное, не отпускать ее никуда.

— Тат, — я опять поднимаю ее за подбородок, смотрю пристально, пытаясь взглядом внушить все то, что проклятый рот отказывается говорить, — ты же понимаешь, что это все серьезно? У меня серьезно. И у тебя.

— Да.

— Ты… Жалеешь?

Ох, как нелегко-то мне этот вопрос дался. Потому что я не мог спрогнозировать свои действия, если она ответит, что жалеет… Вот что я сделаю? А?

— Нет. Не жалею.

Она сказала это твердо, в глаза смотрела в этот момент решительно.

И у меня отлегло.

Значит, все правильно.

Она не жалеет. Я — тем более.

Значит, будем жить дальше. И думать, что делать.

Я целую ее еще, в этот раз без фанатизма, чтоб не было соблазна остаться, и выбегаю за дверь.

На работе привычно шумно, ресторан откроется только через пару часов, поэтому все как раз приходят.

И кухня, и персонал.

Погружаюсь в привычную рутину, из которой выбивается отчет от Ирины про СТОшки, где она медленно, но верно наводит порядок.

Изучаю машинально, без интереса, постоянно на заднем плане воспоминания о Татке, о нашей ночи, ловлю себя на том, что улыбаюсь, как дурак. Радостно и дебиловато.

Хмурюсь, опять изучаю отчет.

И думаю, на кой, собственно, хер мне вообще эти две станции?

Прибыль от них есть, но гемора не перекрывает. Ими надо плотно заниматься, чтоб приносили тот доход, который мне интересен, а у меня на это тупо нет времени. Нет времени, мастера расхолаживаются, появляются всякие схемы мошеннические, они множатся, и потом у меня появляется геморрой размером с Крым, на который уходят силы мои и моих работников. Бабки уходят, время.

Та же самая Ирина, например, могла бы заниматься другими делами. А не торчать в этой жопе постоянно, да еще и третируя меня сверхурочными и помощниками.

Это просто мина, бомба замедленного действия. В этот раз не рванула, благодаря блядству Коляна, но он же тоже не вездесущий. В следующий раз может просто не успеть добраться до нужной бабы!

Что-то надо делать с этим… Решать что-то…

Но мозги, счастливо отключившиеся ночью, так и не хотят полноценно трудиться, и тогда я встаю, разминаюсь и иду в зал. Там всегда найдутся косяки. А значит появится возможность разозлиться. А злость — мой двигатель прогресса.

В обед звоню Татке и выясняю прекрасную новость.

Она, оказывается, все же свалила в институт!

И вот тут-то меня и накрывает. Привычно-непривычно. И сладко.

Не послушалась! Она! Меня! Коза-дереза мелкая! Ох, накажу!

Целительная злость прекрасно подпитывает и хватает ее как раз до конца рабочего дня. Да так хватает, что персонал ходит по струнке и на глаза мне особо не суется.

И это правильно, бляха муха!

После пяти я гружусь на байк и мчу встречать свою непослушную сводную сестренку.

И предвкушаю, как она получит по жопке.

И, если раньше, я только этим и ограничивался, и то, в основном, в мыслях (ага, утешай себя, утешай), то теперь… Теперь не ограничусь.

В конце концов, секс может быть разным.

И я вполне в настроении показать непослушной девчонке другие его грани.

И да, я — изврат.

А то я не знаю!

Наказание… Для кого?

Двор института — слишком людное место для предъявления претензий. Это даже я понимаю. А потому просто терпеливо жду.

Игнорируя заинтересованные взгляды. Меня тут кое-кто знает, это прям заметно. Но вот первокурсники и особенно первокурсницы не в теме. Для них я — брутальный дядька на навороченном байке. А, учитывая, что я еще и куртку снял, татухи светанул, и очки на морду напялил… Ну, короче, раньше бы я воспользовался.

Потому что чего не пользоваться, когда оно само. Плывет. Только успевай подсекай. Конечно, на малолеток меня не тянуло никогда (ха-ха, было такое счастливое время), но вот старший курс… Вполне, вполне…

Но сейчас мне не до них.

У меня есть цель.

И у этой цели есть имя.

И очень я надеюсь, что моя цель не начнет кочевряжиться сейчас. Потому что не хотелось бы силой увозить.

С утра Татка была тихая. Напуганная даже слегка. Тут ее можно понять. Не каждый день бывает первый секс. И, в принципе, я рассчитывал, что она до моего возвращения домой в таком состоянии и пробудет. А там уж я оживлю…

Ага, хрена с два!

Татка отличается в первую очередь тем, что быстро восстанавливается. Раньше она была другой…

Наверно.

Не могу точно сказать.

Не особо я со своей сестренкой общался. Не разговаривал по душам.

Для меня этот ее интерес ко мне, эта влюбленность детская были как гром с неба. Сразу и наповал оглушило тогда.

И я, тупой ублюдок, вместо того, чтоб с ней все же поговорить, стал морозиться, играл старшего сурового брата.

Вот и доигрался.

Теперь бы с ней нормально начать общаться, а она для меня — коробочка закрытая. Танцую вокруг. А как подойти — не знаю толком.