Борьба испанцев с маврами и завоевание Гренады - Тур Евгения - Страница 3

Город был отдан на разграбление, и добыча превзошла все ожидания. Солдаты нашли несметные сокровища; богатейшие материи, золото, серебро, драгоценные камни, чудные кони, породистые быки, склады зернового хлеба, масла, меда, достались победителям, ибо Алама считалась складочным местом Гренадского королевства, самым богатым городом, амбаром окружных плодоносных долин. Ее звали ключом Гренады.

Испанские солдаты, предвидя, что они не будут в состоянии удержать за собою города, разорили его. Они сожгли все, чего не могли унести с собою. Огромные запасы масла и припасов, изящная и роскошная мебель были преданы пламени. Множество христиан, томившихся в темницах, обрели свободу и увидели, после долгих годов заключения во мраке, свет Божий.

В это время по долине скакал маврский всадник; он скакал во всю конскую прыть и остановился у ворот Альгамбры.

— Христиане — возопил он, задыхаясь от быстрой езды и волнения — христиане вторглись в крепость Аламы темною ночью. Страшная битва кипит, кровь льется ручьями, и когда я оставил Аламу, христиане овладели уже замком.

Мулей немедля приказал 1.000 всадникам спешить на помощь Аламы. Они достигли до нее на другой день ее взятия, взглянули и, повернув лошадей, возвратились назад в Гренаду. Они въехали в нее, перегоняя, в своем смущении, один другого, и кричали, прерывая друг друга:

— Алама взята! Взята Алама! Христиане на стенах ее. Ключ Гренады в руках христиан!

Когда народ услышал слова эти, он вспомнил о предсказании дервиша и впал в уныние; везде слышались вздохи и стоны; женщины в особенности были поражены ужасом и скорбию.

— Горе нам! Горе! Взята Алама! — повторяли все горожане; и эти восклицания, также как и предсказания дервиша, дошли до нас в прелестной балладе, написанной арабским поэтом по этому случаю.

Многие женщины, опасаясь будущего, вломились во дворец силой и дошли до покоя короля. Они, ломая руки, вырывая распущенные по плечам волосы, со слегами и рыданиями кричали:

— Да будет проклят тот день, когда ты зажег факел войны! Аллах свидетель, что ни мы, ни дети ваши не повинны в том! Пусть падет грех разорения Саары на тебя и род твой!..

Мулей сохранил все свое спокойствие посреди этой разразившейся над ним грозы. Он был человек характера непреклонного, бесстрашный и смелый воин и надеялся вскоре поправить дела свои; он окружил сильною многочисленною армией небольшой отряд христиан, вторгшийся в его пределы.

— Великое число солдат моих, — сказал он важно и спокойно, — раздавит врагов.

У маркиза Кадикского был задушевный друг Алонзо Кордуанский, старший брат Гонзильва Кордуанского, ставшего столь славным впоследствии. Опасаясь, чтобы маркиз Кадикский не был застигнут многочисленным неприятелем, он собрал свое войско и пошел ему на помощь. Он шел тихо; маркиз, извещенный о том и зная, что Мулей, с своей стороны с большим войском идет также к Аламе, опасался, чтобы друг его Алонзо не был застигнут им. Забывая собственное опасное положение, он послал сказать ему, чтобы он остановился; но Алонзо Кордуанский не хотел о том и слышать. Однако было уже поздно. Король Мулей с армией находился между ним и Аламой и быстро с многочисленным войском устремился на него и его многочисленный отряд. Алонзо отступил в горы Антекверы; Мулей его преследовал, но, увидя невозможность застичь его, быстро повернул назад и пошел на Аламу. Подходя к городу, войско Мулея увидело множество убитых во время взятия Аламы Мавров, тела которых, лишенные погребения, пожираемы были собаками. Мавры пришли в негодование; неописанный гнев овладел ими; мщение возгорелось в душе каждого солдата. Неудержимо бросились они к стенам города, приставили лестницы и, не дожидаясь щитов, полезли на приступ, не разбирая, где слабые и сильные пункты неприятеля. Маркиз Кадикский, напротив, владел собою, хладнокровно предводительствовал и разумно вел защиту. Мавры были отбиты с большим уроном. Кучами лежали они, убитые и умирающие, под опрокинутыми осадными лестницами; христиане сделали вылазку. Во главе их шел Хуан де-Вэра, тот самый, который приезжал послом к Мулею требовать дани. Когда он возвращался уже к стенам города после удачной вылазки, он услышал за собой голос маврского рыцаря.

— Воротись! — кричал он ему, — воротись, ты, столь надменный во время мира! Докажи, что ты так же храбр и на поле сражения!

Дон-Хуан стремительно оборотился и увидел того самого Абенсерага, которого он ударил рукояткой своего меча во Дворе Львов за его богохульные слова против Богородицы. Он поднял копье свое и помчался на него. Начался поединок, бой на смерть. Долго боролись противники, с одинаковою отвагой и искусством, наконец Дон-Хуан пронзил Абенсерага, и он упал бездыханный на землю.

Осада Аламы продолжалась. Мулей приказал подкопать и взорвать стены города, но христиане отразили наступавших. После жестокого боя Мулей убедился, что не в состоянии взять город. Он приказал тогда отвести реку, которая одна утоляла жажду жителей Аламы, ибо в ней не было ни бассейнов, ни фонтанов, отчего и прозвали ее Алама — сухая. Новая битва началась на берегу реки; маркиз Кадикский стоял по целым часам по колено в воде и сражался с Маврами врукопашную. Наконец бóльшая часть реки была отведена в сторону, и христиане принуждены были добывать каждую каплю воды с боем. Мавры стерегли их и убивали. И ночью, и днем сражались они, а пока страдания жителей дошли до крайней степени. Вода раздавалась порциями, совершенно недостаточными; раненые страдали невыносимо, томимые жаждой. Многие из них обезумели. Им чудились озера и реки кристалловидной воды, в которой они плавали, не будучи в состоянии достать ни единого глотка живительной влаги. Солдаты лежали в изнеможении на стенах и не могли ни стрелять, ни даже бросать камни в неприятелей, которые осыпали их стрелами и пулями, так что маркиз Кадикский должен был прикрывать своих солдат парапетами дверей, выломанных у домов. Видя свое безнадежное положение, маркиз послал гонцов в Севилью и Кордову, прося немедленной помощи.

Супруга маркиза, нежно любившая мужа, истерзалась душой, зная опасность, в которой он находился. Она денно и нощно думала о том, кто бы мог помочь ее мужу, и мысли ее остановились на герцоге Медина-Сидония, одном из самых богатых, знатных и храбрых рыцарей Испании, но, к несчастию, он был заклятым врагом ее мужа. Не однажды маркизы Кадикские и герцоги Медина-Сидония проливали кровь один другого на поединках и в сражениях, ибо у тех и других имелось в подданстве значительное число вассалов. Вражда эта велась издавна и закоренела. Но маркиза знала, что герцог благороден и великодушен, что он обладает всеми доблестями прямого рыцаря, и, не колеблясь, обратилась к нему. Лишь только герцог выслушал просьбу супруги врага своего, как, забыв всякие враждебные чувства, отвечал ей, что не может отказать добродетельной и благородной даме в ее просьбе и пойдет на помощь к храброму рыцарю, потеря которого не только была бы крайне жестокою для Испании, но и для всего христианского мира. Послав это письмо, он обратился ко всем рыцарям Андалузии, призывая их на помощь маркиза Кадикского. Множество известных и знатных рыцарей со свитой и вассалами своими поспешили на призыв герцога. Собрав великолепную армию из 50 тысяч пехоты и 5 тысяч кавалерии, герцог выступил из ворот Севильи в величайшем порядке, неся с собой старое севильское знамя и ведя за собою цвет испанского рыцарства.

Между тем король Фердинанд, узнав о взятии Аламы, приказал отслужить благодарственный молебен. Возвратившись из церкви, он сел за обеденный стол, когда ему объявили, в какой опасности находится маркиз Кадикский и его войско. Не окончив обеда, стремительно встал король, приказал седлать лошадей и, оставив королеве свои инструкции, поскакал в сопровождении храбрых рыцарей по дороге к Аламе. Он менял по дороге измученных коней и стремился вперед, не чувствуя утомления, — так болела душа его. За несколько миль от Кордовы его верные сподвижники решились сказать ему, сколь неблагоразумно с небольшою свитой войти во владения Мавров.