Огненная земля - Первенцев Аркадий Алексеевич - Страница 9

Звенягин надел плащ, застегнул все пуговицы. Попрощавшись с Таней, он вышел вместе с Баштовым на крыльцо.

Небо прояснилось еще больше. Были видны припавшие к хребту утренние Стожары; Большая Медведица перевернула свой ковш у тяжелой, почти неподвижной тучи. На больших ночных аэродромах вспыхивали и гасли голубые лучи посадочных прожекторов. Звенягин прислонился к замшелому столбику крылечка.

— Вот, Иван, сколько всякого — и хорошего и плохого — в этом мире, — тихо сказал он. — Меня этот разговор с Татьяной разволновал. Что жизнь? Как тот вон прожектор: засиял на миллион свечей и потух. Сегодня Таня всхлипывала, а мне припомнилась моя мама. Она старенькая у меня, Иван. В Ставрополе живет. Ждет меня и день и ночь. Пишет — умывальник медный ежедневно чистит для меня. Думает, вероятно, что мы очень грязными с войны придем.

— Она не ошибается, Павел.

— Нет, кто вернется, тот вернется с войны с чистой душой… Помню свой Ставрополь, дожди весенние, теплые, по бровкам на Лермонтовской улице вода несется. А ты, сопливый, бездумный мальчуган, летишь по воде, рад… Проводи меня донизу.

Они спускались к причалу. Звенягин молчал. Краснофлотцы на малом катере — каэмке, как называют его черноморцы, — при появлении командира дивизиона вскочили. Звенягин, на ходу пожав руку Баштовому, прошел на корму. Катер отчалил и пошел через бухту к Солнцедару.

Баштовой поднялся вверх по тропке. Его ожидали жена и Таня.

— А где Курасов?

— Он куда-то ушел, — тихо ответила Таня. — И пусть уходит.

— Вы что с ним, не поцарапались ли?

— Как будто нет, — уклончиво ответила Таня и первая пошла к домику.

Майор Тузин в присутствии начальника штаба Баштового сдавал батальон. Хотя Букреев и Тузин были сослуживцы, майор вел себя подчеркнуто официально.

— Ты на меня в обиде, Тузин?

— Дуй, дуй до горы! — просипел тот.

Что означала эта фраза, объяснить, конечно, было трудно.

— Вот еще пэтээры, — небрежно бросал Тузин, — грозное оружие. Одиннадцать штук с комплектами патронов. Фляг четыреста тридцать.

— Людей, давай людей. Имущество уже Баштовой принял.

— Людей? — Тузин засунул ладони за пояс и из-под своих опухших век смотрел на Букреева с явным недоброжелательством. — Читай списки…

— Может, дадите кому-нибудь характеристики, товарищ майор? — спросил Букреев раздражаясь. — Многих я не знаю — влились новые люди.

— Мои характеристики — дым из трубы. Не хочу даже голову ими тебе забивать. Похвалишь кого-нибудь, присматриваться начнешь: почему Тузин хвалил? Не хочу карьеру кое-кому портить.

— Ну, тогда я разберусь здесь с начальником штаба, и… если будете сегодня нужны, мы позовем вас, товарищ майор.

— Можно идти, товарищ капитан? — издевательски спросил Тузин.

— Да.

Тузин, повернувшись через левое плечо, вышел из штаба, нарочито печатая шаг.

Букрееву было неудобно перед Баштовым.

— Будто его подменили, — сказал он смущенно. — Ведь был неплохой командир и товарищ.

— Вы разве не заметили, товарищ капитан: он выпил, — сказал Баштовой.

— Представьте, не заметил. Я совершенно не могу узнавать пьяных. Мне казалось, он просто взвинчен. Ведь все же неприятно сдавать часть.

— Очень неровный он человек. То лебезит перед каждым, то не подступись к нему. Моряки любят искренность в командире. Если моряка за дело отругают — не обидится, а если ни с того ни с сего приласкают — удивится и присматриваться начнет. — Баштовой сложил бумаги. — Со всем разберемся, вы не беспокойтесь. Писанина вся на моей ответственности, не забивайте ею себе голову, товарищ капитан. Люди, материально-техническое снабжение в порядке. Сегодня все закончим, и можете отдавать рапорт адмиралу.

Доносились резкие залпы минометных батарей, стрелявших по щитам в море, и заглушенная расстоянием ружейная и пулеметная перестрелка. Это батальон проводил занятия у мыса и в лесу, у подножия хребта.

— Складывайте все эти папки в шкаф да поедемте со мной к батальону, — сказал Букреев.

— У меня есть одно предложение, товарищ капитан, — сказал Баштовой, когда они вышли к машине. — Что, если после ученья мы пройдем к могиле Куникова и почтим его память? В батальоне у нас есть куниковцы, это поддержит людей… Как вы думаете?

— Я согласен. Хотя лично я и не имел счастья встречаться с Куниковым, но всегда уважал и ценил его.

Баштовой приготовился открыть дверку машины, но задержался. Его лицо, прорезанное по всему лбу до самой переносицы шрамом, приняло суровое выражение.

— Видите его, Тузина? — Начальник штаба показал рукой.

Тузин стоял возле камбуза, спиной к штабу. Возле него розовощекий кок Кулибаба любовно рассекал на колоде говяжью тушу. Красные с жировой желтизной куски мяса так и летели из-под его широкого топора на брезент, раскинутый возле колоды. Подручный кока, худой и узкогрудый паренек в бескозырке, которая (сразу было видно) перешла к нему с чужой головы, почтительно слушал майора, опустив по фартуку длинные руки. Вот Тузин присел на корточки к брезенту и, тщательно выбрав кусок мяса, завернул его в газету. Кулибаба облокотился на топор, неодобрительно наблюдая за майором. Когда Тузин встал и что-то сказал коку, тот, не обращая уже на него внимания, яростно «ухал» топором.

— Так у майора бывает зачастую, — сказал Баштовой. — Свежее мясо достал Батраков, а он тут как тут. Никогда сам о питании бойца не подумает, только о своем…

Машина бежала по извилистой дороге, изрезанной колеями. Пожелтевшие кустарники, скрученные так, как будто их специально сплетали, все время сопровождали их.

По-летнему высокое ясно-голубое небо оттеняло ломаную линию хребта, заросшего лесом. Стрельба приближалась, и, хотя батальона еще не было видно, по звукам можно было определить его расположение.

Батальон только что «отштурмовал» крутой берег горной речки. Берега носили следы недавней «атаки»: отпечатки сотен подошв, сломанные ветви и промятые в кустарниках продольные лазы. Еле уловимый сернистый дымок еще не рассосался в воздухе. Батраков, окруженный людьми, сидел на камне и что-то убежденно и резко говорил. Увидев подошедшего из-за кустов Букреева, Батраков скомандовал батальону «смирно» и доложил о происшествии.

Командир первой стрелковой роты старший лейтенант Рыбалко только что во время занятий допустил ошибку. Вместо того чтобы приданными ему пулеметами обеспечить атаку с флангов и в промежутках между взводами, пулеметы отстали от цепей и начали вести огонь поверх голов, тогда как удаление цепей от пулеметов не обеспечивало безопасности такой стрельбы. В результате двух моряков легко ранило.

Букреев сразу припомнил характеристику Рыбалко, данную адмиралом.

— Но Рыбалко все же сломил «противника»? — Букреев ободряюще улыбнулся смущенному Рыбалко.

— Сломил, товарищ капитан! — рявкнул Рыбалко.

— Помолчите, товарищ старший лейтенант! — строго заметил Батраков.

— Виноват, товарищ капитан! — не меняя позы, отрубил Рыбалко.

Его украинский выговор и смешливые глаза с огоньком природного лукавства понравились Букрееву. Рыбалко — один из любимцев в батальоне, и ему многое прощается. Букреев догадался и о причине взволнованности Батракова: ведь он проводил занятия, и вот сразу, при новом командире, получилось как-то плохо.

Батракова окружали офицеры, одетые в такие же куртки морской пехоты, что и рядовые. Некоторых из них Букреев знал — они входили в первое формирование в городе П., но большинство было ему незнакомо. Рядовые сидели под деревьями, курили, прислушивались к разговору.

Узнав о прибытии на ученье нового командира батальона, люди приподнимались, стараясь рассмотреть его.

Букреев приказал позвать раненых.

— Разрешите обратиться, товарищ капитан? — сказал командир пулеметной роты старший лейтенант Степняк. — Мне кажется, командир роты старший лейтенант Рыбалко неправильно форсировал речку.

— Почему неправильно? — Рыбалко сразу вспыхнул. — Этот Степняк всегда что-нибудь…