Картинки с натуры - Диккенс Чарльз - Страница 33

• Предыдущая
• 33/42
• Следующая

Судите же о нашем благородном негодовании, когда дверь лачуги распахнулась и оттуда вывалилась целая толпа, нарядами и повадками подражавшая трубочистам в день первого мая!

Впереди шел «милорд» в синем фраке с блестящими пуговицами и приметанными ко швам полосками золотой бумаги, в желтых штанах по колено, розовых бумажных чулках, в. туфлях и сдвинутой набекрень треуголке, украшенной обрывками разноцветной бумаги; в петлице его красовалась бутоньерка размером с добрый кочан цветной капусты, в правой руке – длинный синий с белым носовой платок, а в девой – тоненькая тросточка. При появлении этой изящной фигуры в толпе (состоящей главным образом из Друзей его милости) послышался одобрительный гул, перешедший в бурные аплодисменты, когда следом выскочила его прекрасная партнерша. Ее милость была облачена в розовое прозрачное платье, надетое поверх чехла из простыни, с глубоким вырезом и короткими рукавами. Оборки панталон, весьма заметно вылезавших из-под платья, прикрывали красу ее щиколоток, а так как белые атласные туфли были на несколько номеров больше, чем нужно, они были на крепко привязаны к икрам широкой тесьмой.

Голову ее украшал целый ворох искусственных цветов; в руке она держала большой медный половник, куда должно было сыпаться то, что она образно называла «оловяшками». Далее взорам нашим представился юнец в женском платье и вдовьем чепце; два клоуна, шедшие на руках по грязи к неизмеримому удовольствию всех зрителей; человек с барабаном и еще один, с флажолетом; неопрятного вида женщина в огромной шали, с ящиком для денег под мышкой, и – последний по очереди, но не по значению – «Джек-в-Зелени», представляемый не кем иным, как нашим другом в брезентовом костюме.

Барабанщик забил в барабан, заквакал флажолет, загремели лопаты, «Джек-в-Зелени» побрел вперед, переваливаясь с боку на бок; миледи, выворачивая носок, приподымала то левую ступню, то правую; милорд пробежал несколько шагов и наткнулся на «Джека-в-Зелени», после чего попятился назад, наступая на ноги зрителям, бросился вправо, потом влево, потом протащил миледи вокруг «Джека-в-Зелени» и, наконец, схватив ее под руку, велел мальчишкам кричать погромче, и они заорали во всю. глотку, ибо это, как видно, и была праздничная пляска.

Вечером мы случайно опять повстречали ту же группу. Никогда еще нам не доводилось видеть такого пьяного «Джека-в-Зелени», такого: сварливого милорда (в самом деле, даже на вечернем заседании в палате лордов мы не встречали подобной сварливости), таких грустных клоунов, такой замызганной миледи и такого жалкого веселья.

Как выродился обычай праздновать первое мая!

Чего только не увидишь в лавках подержанных вещей и как много забавного, как много грустного можно было бы узнать из правдивой истории каждой вещи, будь таковая написана! Но прежде всего оговоримся и объясним, о каких именно лавках идет речь. Быть может, прочтя первые строки этого очерка, читатель мысленно уже перенесся в просторные антикварные магазины, где рядами стоят полированные обеденные столы, палисандровые шифоньерки, умывальники красного дерева, а за ними возвышается кровать под балдахином с четырьмя столбиками, перед которой выстроились солидные стулья для столовой. Быть может, он подумал, что мы говорим о более скромных хранилищах бывших в употреблении предметов обихода, и ему, естественно, представилась улица позади Лонг-Эйкр, где чуть ли не в каждом доме есть лавка, тесно заставленная дешевой, с претензиями на роскошь мебелью; именно там нередко радует глаз своей яркой расцветкой коврик, на котором в красных, голубых и желтых тонах изображена почтовая карета, мчащаяся во весь дух, или некое диковинное животное, первоначально, вероятно, задуманное как собака, с пучком шерстяных нитей у подбородка, отдаленно напоминающим корзину цветов.

Заметим кстати, что такой коврик – великий соблазн для только что вступивших в брак молодых женщин, из тех, кому отведено скромное место в мире; ведь нужно обставить свою квартирку – и вот они с восхищением взирают на эти произведения искусства и не могут решить, какое же из них лучше. Собака, конечно, необыкновенно хороша, но у них уже есть собака на чайном подносе, а на каминной полке – целых две. К тому же почтовая карета выглядит так благородно, и пассажиры на империале (от которых видны одни шляпы) ну прямо как живые!

Товар здесь приноровлен к вкусам, вернее к средствам небогатых покупателей; имеются отличные – на взгляд – складные столы: дерево зеленое, точно деревья в Гайд-парке, и доски их в течение года осыплются так же неминуемо, как осыпается листва. Имеется богатый выбор парусиновых коек и кроватей из крашеной сосны; и широко представлен тот вид мебели, при помощи которого совершается наглый обман общества – диван, заменяющий кровать.

Обычного вида деревянная кровать – это незамысловатый честный предмет обстановки; она может быть слегка замаскирована фальшивым выдвижным ящиком; иногда даже делается безумная попытка выдать ее за книжный шкаф; но, как ее ни украшай, истинную природу ее ничем не скроешь, словно она сама желает ясно дать понять, что она – кровать и не что иное, и поскольку она не только весьма полезна, но и насущно необходима, то и отвергает с гордостью всякие ухищрения.

Не так ведет себя диван, заменяющий кровать. Стыдясь своей подлинной сущности, он хочет казаться предметом роскоши, изысканной принадлежностью меблировки, но все его потуги обречены на позорный провал. Он не обладает ни благообразием дивана, ни достоинствами кровати; каждый, кто обзавелся таким ублюдком, вступает на путь предумышленного и коварного обмана: попробуйте только намекнуть, что вы смутно догадываетесь о цели, коей служит этот предмет, – с каким видом оскорбленной невинности будут встречены ваши слова!

Но довольно отступлений, и мы должны заранее предупредить, что этот очерк не посвящен ни первому, ни второму разряду лавок подержанных вещей. Нас привлекают другие лавки, неизмеримо более убогие, чем те, которые мы бегло описали. Читатель, вероятно, не раз замечал в каком-нибудь глухом переулке, в бедном квартале, грязную маленькую лавчонку, где выставлен на продажу сваленный в кучу невообразимый старый хлам; просто удивительно, что эти жалкие, никудышные вещи когда-то были куплены; но не менее, если не более удивительно, что их можно кому-то перепродать. На полке возле двери стоят десятка два книг – сплошь разрозненные тома, и столько же винных бокалов – все разного фасона; тут же несколько висячих замков и треснутый глиняный горшок, наполненный ржавыми ключами; две-три безделушки, сломанные, конечно; остатки люстры, без единого подвеска; овальная рама, похожая на прописную букву О, в которую некогда было вставлено зеркало; флейта – целая, если не считать того, что не хватает средней части; щипцы для завивки и круглая жестянка с огнивом. Перед витриной – с полдюжины стульев, страдающих искривлением позвоночника и дрожью в ногах; угловой буфетик; два-три потемневших от времени столика красного дерева, с откидными досками в виде всевозможных геометрических фигур; несколько банок для солений, несколько аптекарских склянок с золотыми ярлыками, без пробок; вынутый из рамы портрет красавицы, блиставшей в начале тринадцатого века, написанный художником, не блиставшим ни в каком веке; а сверх того – несметное множество всевозможной рухляди, включая фляги и шкатулки, тряпки и кости, каминные щипцы и решетки, дверные молотки, одежду и перины, фонарь для прихожей и одностворчатую дверь. И в довершение картины вообразите болтающуюся над входом черную куклу в белом платье, с двумя лицами, из коих одно смотрит направо, другое – налево, вывеску и на ней надпись «Старые вещи», начертанную белыми долговязыми буквами, чья высота до смешного не соответствует ширине, и вы получите точное представление о той разновидности лавок, на которую мы хотим обратить ваше внимание.

Любопытно отметить, что хотя такую пеструю смесь самых разнородных предметов вы найдете у любого старьевщика, некоторые товары – особенно носильные вещи – безошибочно определяют часть города, в которой расположена лавка. Возьмем для начала Друри-лейн и Ковент-Гарден.

• Предыдущая
• 33/42
• Следующая