Ледяная могила
(Роман приключений) - Жиффар Пьер - Страница 17

— О, разумеется! Забальзамируем его, отвезем на родину и передадим его семье.

Манфред Свифт, бросив подозрительный взгляд на труп Квоньяма, предложил перейти в лабораторию, чтобы там закончить обсуждение вопроса с капитаном судна, а к телу приставить кого-нибудь. Кликнули людей, и на зов явился аргентинец, словно ждавший, что его позовут. Ему объяснили, что от него требовалось, и он энергичными жестами дал понять, что все исполнит.

Когда ученые и капитан пришли в лабораторию и обменялись здесь обычными выражениями сожаления по поводу смерти спутника, Макдуф обратился к Кимбаллу со следующими словами:

— Капитан Кимбалл! Сын мой умер. Там лежит его бездыханное тело, сохранившееся во льду в нерушимой целости. Как вы знаете, тела его спутников уже забальзамированы и положены в гробы. Но тело моего сына еще лежит нетронутым. У меня было какое-то предчувствие, я чего-то ждал. И хорошо, что подождал. Теперь я могу предпринять попытку оживить это тело, остававшееся мертвым семь месяцев…

Капитан весь встрепенулся и несколько мгновений оставался нем.

— Разве это возможно? — пробормотал он.

— Это мы увидим через несколько дней. Я, во всяком случае, хочу попытаться. Ведь уже делали опыты с пересадкой и прививкой печени, почек, легкого; почему же не попытаться произвести пересадку сердца? Все возможно, все заслуживает испытания. Но для замены сердца, остановившегося семь месяцев тому назад, нужно сердце свежее, которое только что перестало биться. И вот, случаю было угодно, чтобы такое благоприятнейшее стечение обстоятельств осуществилось на деле. Несчастный Квоньям скончался как раз вовремя… Вот мы и решились, пользуясь таким исключительным совпадением случайностей, приступить к самой удивительной, неслыханной хирургической операции. Мы возьмем сердце из трупа несчастного молодого ученого, который только что скончался, введем его в грудную полость моего сына, закрепим его там нашими опытными, привычными к операциям руками — и посмотрим, что из этого выйдет… Пройдет два-три дня — и сын мой оживет!..

Пока Макдуф говорил, Кимбалл то и дело машинально хватался рукой за лоб. Он спрашивал себя: сам ли он спит, или сошел с ума, или слушает человека, который лишился рассудка?.. Но он взглядывал на Манфреда Свифта, видел его спокойное, уверенное лицо, и его сомнения рассеивались. Очевидно, старый профессор не шутил и не бредил. Капитан мало-помалу примирялся с мыслью об этой чудовищной операции и уже начинал обдумывать, как отнесутся к ней люди экипажа и что он, их командир, должен им сказать, чтобы их успокоить.

Обдумав все это, он сказал:

— Вам, вероятно, понадобится помощник. Позвольте, в таком случае, предложить вам свои услуги. Будет лучше, если вашим помощником стану я, чем кто-нибудь из матросов. К тому же, покойный Джордж, ваш сын, был моим другом, и я буду рад принять участие в его оживлении.

Доктор Макдуф охотно принял предложение услуг Кимбалла. Собираясь уже уходить с этого потрясшего его до глубины души совещания, Кимбалл попросил инструкций у главы экспедиции.

— Пока что, — отвечал ему Макдуф, — составьте законный акт о смерти Квоньяма. Затем осторожно предупредите людей о нашей попытке. После распорядитесь, чтобы сюда перенесли тела Квоньяма и моего сына. Необходимо, чтобы в течение нескольких дней мы оставались здесь, в лаборатории, совершенно одни. Никто не должен нам мешать. Лучше всего было бы на это время удалить с судна всех людей. Теперь тепло, и они могут жить в бараке; вдобавок, в нем имеется печь.

— Хорошо, все это будет исполнено, — сказал Кимбалл. — Можете на меня положиться.

Когда мертвенно-бледный Кимбалл вышел, Свифт сказал своему учителю:

— Вы слышали и видели его! Остановитесь, пока есть время, доктор! Меня охватывает ужас!

— О, Манфред! Вы, в свою очередь, приводите меня в ужас своей слабостью, своим ребячеством! — воскликнул Макдуф. — Кимбалл человек умный, развитой, образованный. Неужели, по-вашему, он не понял, в чем тут суть?.. Не понял, что мы его обманываем, что Квоньям вовсе не умер, а только оглушен, парализован?.. Будьте уверены, что он сознает это, и, тем не менее, не противится нашему предприятию, а, напротив, берется пособить нам, помочь во всем, что от него зависит.

— О, не обманывайте себя! — взмолился Свифт. — Если бы никто, кроме нас двоих, не знал об этом деле и не участвовал в нем, мы еще могли бы действовать спокойно. Мы совершили бы злодейство, но нас оправдало бы нечто высшее, чему мы служим — Наука! Но кто теперь поручится за этого капитана?.. Что, если он спохватится, поймет, что является пособником преступления, одумается, расскажет обо всем? Ведь эти люди нападут на нас, свяжут, увезут в Америку и там предадут нас в руки правосудия! Вспомните, что Квоньям еще жив; морфин еще далеко не сделал свое дело. Он жив и не скоро еще умрет, может быть, и вовсе не умрет. Другое средство, которое вы пустили в ход, вызвало только временное окоченение тела, но ведь эта иллюзия через несколько часов пропадет… и тогда…

— Ну?.. И тогда?.. Что же будет тогда, обдумали ли вы это, Манфред?.. Если Кимбалл все понял и все взвесил, и обещал нам помогать, мы тем спокойнее можем на него положиться. Он не только не предаст нас, но, наоборот, найдет средство защитить нас от толпы невежд и изуверов, из которой состоит наш экипаж. Джордж был его другом; если он будет знать, что его участие способствует оживлению его друга, его воскресению, это не ослабит его решимость, а подкрепит ее. А разве вы ни во что не ставите сознание, что он участвует в таком поразительном, феноменальном торжестве науки, что его имя будет навеки связано с этим торжеством?.. Наконец, я прошу вас подумать, что произойдет, если мы отступимся от своего намерения. Я ввел Квоньяму аконитин[6] в количестве одного миллиграмма. Вы знаете, что действие такой дозы продолжается всего четыре часа. Время идет. Скоро четыре часа пройдут, наш покойник проснется, потянется, зевнет и попросит пить!.. Хорошо это будет?.. А мы, врачи, светила медицинского мира, тем временем подмахнем официальный протокол о его смерти!..

— Ну так что же?.. Признаемся в своей ошибке… — попытался еще протестовать впавший в малодушие ассистент.

— Полноте, Манфред! Что попусту разговаривать! Если уж вы так пали духом, то ступайте и ложитесь в постель. Я скажу, что вы внезапно захворали. Я тогда один возьмусь за дело. Кимбалл мне поможет.

И снова слабовольный Свифт сдался под этим решительным натиском свирепой родительской любви и не менее свирепой жажды научной славы.

— Довольно, учитель, довольно с меня того, что вы сказали, — проговорил он. — Простите мою минутную слабость. Я готов! Не будем же терять время.

Раздался стук в дверь. Пришел капитан. Он принес акт о смерти Квоньяма и просил ученых просмотреть его, занести в него название болезни, ставшей причиной смерти, и подписать бумагу. Когда все это было выполнено, Макдуф попросил капитана немедленно распорядиться о перенесении тел Джорджа Макдуфа и Джустуса Квоньяма в лабораторию.

Тела перенесли, все вышли, лаборатория была наглухо заперта, и двое ученых стали готовиться к операции. Все это делалось молча. Говорить им было и вправду и не о чем, поскольку каждый до последней мелочи знал, что следовало делать; за плечами обоих была колоссальная хирургическая практика. Макдуф только молча указал Свифту на обнаженное тело своего сына, который лежал на столе, словно спящий, — до такой степени свежим и сохранным было это тело, семь месяцев пробывшее в замороженном состоянии.

Настала страшная минута. Следовало еще раз удостовериться в том, что сердце ботаника не перестало биться.

Свифт, собираясь приложить ухо к груди Квоньяма, невольно отшатнулся. Но суровый и непреклонный взгляд учителя заставил его подавить волнение. Он слушал с минуту, потом выпрямился и кивнул головой Макдуфу.