Янтарная кровь куртизанки (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 33

— Перкетт, открой, я заберу вот эту.

— Я извиняюсь, мастер Хеннико, мастер Сетти не велел, — пробурчал младший по чину, похожий на унылого бульдога. — Ещё всех допросить и запротоколировать надобно. Ну, вы знаете, как он это делает.

— Пику Воина тебе в чресла, Перкетт, это же дитя! Она служит в «Птичках-Невеличках», в зал не выпускают!

— Я человек маленький. Мне велено не выпускать, я не выпускаю.

— Сошлёшься на меня, Перкетт, а теперь открывай клетку да поживее.

Вейра сглотнула слюну и оглянулась на Бокль и Эмилину. Что делать-то? Одноглазая только рукой махнула, а Бокль закрыла глаза, откинув голову к стене. Им-то что… Они привычные, сколько раз их забирали в участок! А Вейру впервые… Придётся дать мастеру Виджану то, что не взял мастер Сетти. Зато больше не увидит страшного, действительно страшного и бездушного старшего полицейского…

— Выходь, мелочь, — равнодушно сказал ей охранник, лязгнув ключом в замке двери. Вейра поднялась, поспешно оправляя юбку и пытаясь прикрыть обрывками лифа корсет. Мастер Виджан схватил её за плечо и подтянул ближе, процедив сквозь зубы:

— Поторапливайся, девчонка, я не собираюсь тебя ждать всю ночь!

— Простите, благородный мастер, — она съёжилась и засеменила рядом, стараясь подладиться под быстрый размашистый шаг мужчины. Железные пальцы больно держали за плечо, но Вейре было не впервой. Пусть уж всё скорее кончится, пусть уж она окажется снова в «Птичках-Невеличках»… Эх, не получит матушка Бийль свои гаульдены за проданную невинность, ну да ладно, как-нибудь уладится и это.

Они поднялись по крутой тёмной лестнице куда-то под самую крышу, мастер Виджан достал из-за воротника ключ на верёвочке и отпер залапанную дверь с облупившейся краской. Вейра вошла, оглядываясь. Маленькая каморка с крохотным окошком под потолком. Из мебели — узкая кровать, застеленная покрывалом без единой складочки, да дешёвый гардероб. Стул и стол. Несколько книг на полке над кроватью, а напротив — умывальный столик с тусклым зеркалом и фарфоровыми принадлежностями для мытья и бритья. Как пусто и безлико! Даже Вейра в своей каморке старалась устроить маленький милый уют с маленькими статуэтками за полденьки, которые великодушно дарили девушки.

Втолкнув Вейру в комнатку, мастер Виджан приказал:

— Жди меня здесь. И чтоб без звука, поняла?

И захлопнул дверь. Ключ повернулся в замке, шаги удалились по коридору, заскрипели ступеньки лестницы, и всё стихло, кроме звуков ночной мегаполии из-за окна. Вейра осторожно присела на кровать и стала ждать…

Её разбудили лёгкие касания. Кто-то прилёг рядом, укрыв одеялом замёрзшие плечи. Обняв. Вейра разом проснулась, попыталась вскочить, но сильные руки удержали на месте. Нос уловил знакомый аромат дешёвого парфюма, а ещё табака, эля и пота. Хозяин комнаты вернулся… Что же, пора.

Крючки старенького корсета словно сами собой принялись выскальзывать из петелек, освобождая грудь, позволяя дышать в полную. Вейра уже почти расстегнулась, умирая от страха и жалости к себе, глупой и покорной, как хриплый голос удивлённо спросил:

— Что ты делаешь, птичка?

— Раздеваюсь, — ответила Вейра, замерев.

— Не дури и спи. У меня нет склонности к маленьким девочкам.

— Зачем же вы… Зачем тогда…

— Зачем лёг на кровать? — обычный смешок напомнил карканье ворона. — Прикажешь мне спать на холодном полу, пока ты, маленькая принцесса, будешь нежиться на матрасе?

— Зачем вы меня привели сюда?

— Не задавай лишних вопросов, глупая девчонка, а то поседеешь до старости.

С этими словами мастер Виджан отвернулся, завернувшись в добрую часть одеяла и оставив Вейру в сонном недоумении…

…Кровать скрипнула, мгновенно разбудив Вейру. Под покрывало на миг ворвался прохладный воздух не до конца прогретой очагом деревенской лачуги, а потом стало жарко от прижавшегося к спине тела. Рука скользнула по плечу, словно ненароком лаская, приятной тяжестью обременила бок, зарылась пальцами в складки платья. Вейра едва сдержалась, чтобы не показать, что не спит. Дышала ровно и редко, хотя грудь рвалась от желания повернуться, встретить губами мягкость губ, забыться в поцелуях и насладиться негой плоти… Но она не сделала этого. И услышала почти беззвучный шёпот, полный нежности:

— Моя маленькая Вейра…

Улыбнулась. Чуть пошевелилась, помогая ему устроиться поудобнее. Закрыла глаза. Позволила сну укачать себя…

Как красив мужчина в лёгком светлом камзоле, с вьющими каштановыми волосами… Как изящны его движения… Вилка с резной рукояткой из кости как нельзя лучше подходит к его внешности и к обстановке, к тарелкам дорогого фарфора, к креслам, обитым мервильской дамаской… К улыбчивой молодой женщине в роскошном домашнем платье, увешанной драгоценностями. К девочкам с завитыми локонами и с жемчужными ожерельями. К императорской столовой…

Семья ужинает. Даже кормилица тут — толстушка в расцвете деревенской красоты, румяная и добродушная. На руках у неё младенец в пелёнках тончайшего полотна, украшенных кружевом и вензелями. Он сладко спит, не слушая разговоры за столом. Он спит и когда кормилица с ужасом смотрит на семейство, корчащееся в судорогах на стульях, на падающих без памяти девочек, на искажённое гримасой боли лицо мужчины, на губах которого пузырится кровавая пена… Всего лишь несколько минут, и они все мертвы.

Кроме кормилицы и младенца. Она дрожит всем телом, точно испуганная молодая лошадь, шарахается куда-то, не выпуская дитя из рук, исчезает за портьерами всего за секунду до того, как столовую наполняют мужчины в чужестранной военной форме.

— Вейра! Вейра, что с тобой, девочка моя? Проснись!

Её трясли за плечи, с трудом вырывая из сна, такого реалистичного и близкого, такого ужасающего в своей правдивости… А Вейра кричала, с изумлением слушая свой голос:

— Они все умерли! Все! И я умру! Я уже мертва!

— Ну уж нет! Нет, милая моя! Ты не умрёшь!

— Мастер Виджан… — она наконец проснулась, осознав, где она и с кем рядом на старой, скрипучей кровати. — Ох, мастер Виджан…

— Т-ш-ш, птичка, молчи! Всё будет хорошо…

Губы накрыли её рот.

Руки уложили на подушку, обездвижили своей силой и лаской, обнажили грудь, на миг подставив её под холод остывшей лачуги.

Нога раздвинула колени, не оставляя повода для сомнений и отказа.

Мускус горячего мужского тела, запах самца, уставших мышц, отсыревшей одежды, лошадиной шерсти — всё это опьянило в один миг, заставило Вейру дрожать от нетерпения и предвкушения, да так, что она вмиг забыла о всех несчастьях и мрачных предчувствиях.

О, Творец…

— Что вы делаете? — пробормотала она, помогая полицейскому стянуть с бёдер платье. А он шепнул ей в волосы, не переставая ласкать затвердевший от страсти сосок:

— То, что давно хочу и должен был сделать!

— Что же? — уворачиваясь от настойчивых губ, требовательно спросила Вейра.

— Любить тебя, глупая, глупая девчонка!

И уже не страсть, не похоть пронзили всё её тело, а чистое, не замутнённое бедами и душевной смутой счастье. Такое, от которого хочется плакать и кричать… И, когда Виджан, сминая юбки и рубашку, вошёл в неё одним махом, будто вернулся домой после долгого путешествия, Вейра плакала и кричала, без стеснения, без оглядки, без ложной скромности. Зажмурившись, стиснув углы подушки в побелевших пальцах, ловила долгожданное наслаждение, которого уже не чаяла ощутить после стольких мужчин…

Огонь потрескивал так уютно и так ласково в очаге, что нищая лачуга казалась Вейре маленьким загородным домом четы аристократов. И обнажённый мужчина, в объятьях которого она лежала, нежась и упиваясь гладкостью его кожи, его запахом, в котором неясно мешались не слишком дорогой парфюм и острый аромат пота, был её аристократом, её странной судьбой. Творец, неисповедимы пути твои. Через сколько поворотов ведёшь ты своих детей друг к другу… Что готовишь им завтра?