Золотая жила
(Записки следователя) - Василенко Иван Дмитриевич - Страница 15

— Гонорар, — улыбнулся.

— Взятка, — поправил Басс, хихикнул и положил на стол заявление.

Ректор, не читая его, написал резолюцию: «Принять документы». Расписался и подчеркнул свою подпись. Это был его шифр. Вскоре дочь мясника была зачислена в институт.

А дальше все шло как по писаному. Басс искал клиентов, брал у них деньги, часть оставлял себе, остальные передавал Гию…

Я посетил школу, где учился Волошко. Познакомился с учителями, директором, нашел его соучеников. Почти все они рассказывали одно и то же: Волошко учился плохо, постоянно тянул класс по успеваемости вниз. Вызывали родителей, обсуждали его успеваемость на педсовете. И вдруг — поступил в институт. Это было неожиданностью для всех. Его же сосед Заремба учился на хорошо и отлично, горел желанием поступить в медицинский, но не набрал проходного балла. Особенно возмущалась классный руководитель — Наталия Степановна.

— Непонятно, по каким правилам принимают сейчас в институт. Подали документы двое — один двоечник, а второй отличник. Двоечника зачислили… Почему? Он же не хотел туда поступать!

Наталия Степановна задумалась, как бы взвешивая что-то, а затем подняла голову и с грустью сказала:

— Получилось то, что мы и ожидали. Умер ни в чем не повинный ребенок. Потому что жизнь его доверили тому, кого нужно было гнать из института.

Беседую с Зарембой. Скромный, застенчивый парень, очень огорчен неудачей.

— На все вопросы я ответил, — стал рассказывать, — те, что сидели за столом в приемной комиссии, замечаний не сделали. Думаю — прошел. Вдруг экзаменатор задает мне дополнительный вопрос: «Скажи, где у муравья сердце?» Члены комиссии переглянулись. Мне стало не по себе: «Где же оно?» — стучало в голове. «Не проходили мы этого», — ответил я. Она впилась в меня своими серыми глазами. Такими мутными, на всю жизнь запомнил их. И сказала: «Плохо, юноша, надо знать». Как обидно. Готовился, готовился — и напрасно. Печально и другое. Волошко вообще ни на один вопрос не ответил, в школе баклуши бил, а ему поставили «пять». Почему? Все в школе возмущены.

Видно было, как переживал Заремба, я ему сочувствовал. Что значит потерять веру в свои силы. И как остро калечит души молодых людей проявленная несправедливость.

— На следующий год поеду поступать в другую область и добьюсь своего, честно, без подкупа и подачек, — сказал Заремба.

— Что значит без подкупа и подачек? — перебил я его.

— А то, что отец Волошко отвез ректору пять тысяч рублей, — вспыхнул он.

— Откуда тебе известно?

— Известно. Все село говорит.

В тот же день я запросил сберкассу. Пришел ответ. Накануне сдачи сыном экзаменов в институт Волошко снял со сберкнижки четыре тысячи рублей. Заремба был прав.

Закончив проверять личные дела абитуриентов, их письменные работы, я назначил экспертизу. Эксперты Черновицкого государственного университета пришли к выводу, что по всем мною представленным письменным работам оценки значительно завышены.

Но это еще не был конец дела. Следствие только начиналось. Нужно было найти ниточку и распутать до конца клубок преступлений Гия, разоблачить его соучастников.

В это время Гий уже не работал в институте, переехал в Киев и там возглавлял один из научно-исследовательских институтов.

Допросы членов приемной комиссии ничего не дали. Многие из них только числились в списках, на экзаменах не присутствовали.

Бывший председатель приемной комиссии Барбара ничего вразумительного не сказал. Видно было по всему: все они защищают Гия. Согласно правилам приема экзаменаторы обязаны были вести дневники и фиксировать знания абитуриентов, чтобы затем сообщать в школы для последующего устранения недостатков учебного процесса на местах. Мы взялись за архивы приемных комиссий. Эти документы без всякой системы лежали на чердаке.

Несколько дней я и Сарапин разбирали пухлые папки и перечитывали накопленные в них черновые записи. Потратили на эти раскопки около двух недель, но упомянутых тетрадей не нашли. Правда, в папках обнаружили отдельные письма и заявления абитуриентов, положенные туда без всяких проверок. В письмах приводились факты злоупотреблений со стороны приемных комиссий, подтасовки экзаменационных билетов, завышения оценок отдельным абитуриентам и тому подобное.

Все эти письма и заявления были изъяты и приобщены к уголовному делу.

Поиски черновых тетрадей мы продолжали. Все экзаменаторы категорически утверждали, что тетради они сдали секретарю приемной комиссии Немцевой.

Вызвал ее на допрос. Это была блондинка лет сорока пяти. Несмотря на свой возраст, выглядела молодо. Вела себя непринужденно. На вопросы отвечала четко и уверенно. По всему было видно — честный человек.

— Да, да, черновые тетради были. Я их лично после экзаменов складывала в тумбочку письменного стола Барбары. Вы не думайте, что я причастна к безобразиям, которые обычно творятся на экзаменах. Я человек маленький. Написала Гию докладную, но тот вызвал меня и сказал: «Не твоего ума дело. Суешь свой нос куда не надо. Смотри мне».

— И вы испугались?

— Я-то не испугалась. На партийных собраниях критиковала Гия.

— Татьяна Николаевна, помогите найти черновые тетради. Для нас это очень важно.

Свое обещание Татьяна Николаевна сдержала. Нашла две тетради и с сопроводительным письмом направила их в прокуратуру. Они оказались ценными для следствия. Особенно тетрадь экзаменатора Пастушок Лизы Семеновны. Велась она четко. Например, в ней имелись такие записи: «дуб в квадрате», «дуб в кубе», «никс». Абитуриентам она ставила оценки за каждый ответ. Имелись и такие случаи, когда против вопросов стояли двойки, а итоговая оценка была отличной.

Лиза Семеновна входит ко мне в кабинет. Стройная, молодая, красивая женщина. На щеках ямочки, яркий румянец по всему лицу. Глаза голубые, схожие с синевой утреннего моря. Я показал ей присланную Немцевой тетрадь.

— Да, это я ее вела, — уверенно ответила.

— Скажите, что значит слова «дуб в квадрате», «дуб в кубе», «никс»? — задал я вопрос.

Она блеснула глазами и улыбнулась:

— Это значит — ни в зуб ногой. А яснее — абитуриент ничего не знал.

— Интересно, почему же в данном случае вы выставили ему оценку отлично?

— Ну что ж, скажу, — снова улыбнулась Лиза Семеновна, — потому, что оценки выставлялись еще до сдачи экзаменов. Сам Гий это решал.

— Непонятно.

— Что тут непонятного? Перед началом экзаменов нам Гий давал ведомости абитуриентов, а в середине лежала полоска бумаги, на которой указывались регистрационный номер абитуриента и оценка. Эту оценку, независимо от знаний абитуриента, экзаменаторы должны были указать в ведомости.

— Но ведь это же преступление! — не выдержал я.

— Конечно. Мы возражали. Гий объяснял это тем, что так планировалось свыше, дабы выдержать проценты приема в институт сельского и городского населения.

— Какую оценку получил по физике Волошко?

Лиза Семеновна нашла соответствующую запись в тетради и сказала:

— Я ему выставила по всем трем вопросам двойку. Но Гий заранее выставил ему отлично, поэтому я и продублировала его оценку.

Аналогичные показания дал и второй экзаменатор. Для изобличения остальных членов приемных комиссий пришлось делать очные ставки.

Улики, добытые нами за последние дни, являлись еще недостаточными для обвинения Гия и его посредника Басса. Добыто было лишь маленькое звено в длинной цепи, найден лишь первый след. Нужно было помешать преступникам замести следы, сбить следствие с верного пути. Нужны были веские, бесспорные доказательства. В первую очередь предстояло найти взяткодателей. Это куда труднее, чем опросы экзаменаторов.

И я решил начать с Волошко.

Денис Игнатьевич — мужчина средних лет, низенький, полный, круглолицый, шатен. Брови широкие, вьющиеся. Они торчали во все стороны, прикрывая маленькие, глубоко посаженные зеленые глаза. Долго не упирался, не было смысла. Снятые со сберкнижки четыре тысячи рублей, продажа кабанов в канун приемных экзаменов явились серьезными, неопровержимыми уликами, изобличающими Волошко-старшего в даче взятки.