Мертвый сезон - Воронин Андрей Николаевич - Страница 45

• Предыдущая
• 45/79
• Следующая

– Что нашли, ара, э? Где нашли? Где ты был, слушай, почему в таком виде? С кошкой подрался, нет?

– Записывающая аппаратура, – сказал охранник, слегка сбитый с толку этим градом вопросов. – Диктофон, приемник, еще что-то...

– Что значит "еще что-то"? Говори толком, по порядку, что ты мямлишь, э?! Сам знаешь, что нашел, или только догадываешься? Где нашли?

– В соседнем доме, – сказал охранник, – на чердаке. Там целый месяц никто не живет, почему – не знаю, клянусь...

– Я знаю, – перебил его Багдасарян. – Постой, что значит "на чердаке"? Там же кругом сигнализация! Вы как туда попали?

– Я им объяснил, как войти, чтобы сигнализация не сработала, – негромко сказал Эдик. – А тот, кто устанавливал аппаратуру, наверное, знал это без меня.

– Один я, старый ишак, ничего не знаю, – проворчал Багдасарян. – Ладно, говори дальше! Почему такой исцарапанный, весь в крови, э? Кто тебя обидел?

– Это Армен, – сказал охранник, будто оправдываясь. – Там была такая проволочка, совсем незаметная. Я ему говорил: "Ара, смотри под ноги, пожалуйста!" А он бежит впереди – как баран, честное слово! Наступил на проволочку, и – бах!

– Что "бах"? – всполошился Багдасарян. – Где "бах"? Почему я не слышал? Армен мертвый?

– Зачем мертвый? – удивился охранник. – Живой! Лицо сильно поцарапал и пиджак порвал немного, вот здесь, – он показал, где у Армена порвался пиджак. – Еще волосы на голове сгорели, вот тут, впереди. Теперь будет наголо стричься, как баран... – Он улыбнулся было, но тут же спохватился и напустил на себя серьезный вид. – Взрыв совсем маленький был, потом загорелось, горело немножко и погасло, один дым остался. Сильно горелой пластмассой воняет, – пожаловался он. – Аппаратура расплавилась, ничего не разобрать. Поэтому говорю: еще что-то, что – сам не знаю, теперь не разберешь...

– Ладно, иди, хорошо, – отмахнулся от него Багдасарян и повернулся к Эдику: – Что скажешь, дорогой?

– Работал профессионал, – ответил Эдик, когда за охранником закрылась дверь. – Обратите внимание, Аршак Геворкович, он мог бы привязать к растяжке гранату, а привязал слабенький пиропатрон – боялся, что аппаратуру найдет случайный человек. Это не бандит, и это не Гамлет.

– Да, теперь сам вижу, что не Гамлет, – задумчиво согласился Багдасарян. – А где же тогда Гамлет, слушай? Куда подевался, почему?

– Его надо искать, – сказал Эдик. – И этого профессионала надо найти как можно скорее, пока он не причинил нам новых неприятностей.

– Профессионал – это плохо, – вздохнул Аршак Геворкович.

– Профессионал – это нормально, – возразил Эдик. – Я привык иметь дело с профессионалами. Я сам – профессионал. Знаете, в чем главный недостаток профессионалов? Они предсказуемы. Рано или поздно он попытается напасть, и тогда...

Эдик сделал быстрое движение рукой, будто ловя муху, и показал Аршаку Геворковичу крепко сжатый кулак:

– Вот что я с ним тогда сделаю.

– Ну, как рука, маэстро? – спросил Глеб Сиверов самым миролюбивым тоном, на какой был способен в данный момент.

Костя Завьялов, набычившись, сверкнул на него из-под насупленных бровей черными, как угли, глазами.

– Сам, что ли, не видишь? – буркнул он.

Правая рука у него была в гипсе, уже успевшем изрядно запылиться. Из гипсового кокона торчали кончики толстых, как сардельки, пальцев, тоже грязных и оттого особенно неприятных.

– Вижу, – сказал Глеб. – Ну, кто старое помянет, тому глаз вон.

– А кто забудет, тому оба долой, – пробурчал Завьялов.

Они сидели на террасе летнего кафе, выходившей на море. Легкий ветерок трепал над их головами полосатый тент и играл углами несвежей скатерти. На террасе звучала музыка, в небе светило солнце, а вокруг было полно народу, и поэтому, наверное, Костя Завьялов чувствовал себя настолько свободно, что даже отваживался осторожно грубить. Впрочем, подумал Глеб, очень может статься, что он просто не умеет разговаривать по-другому...

– Золотые твои слова, – сказал ему Глеб. – Поэтому предлагаю нам обоим поберечь зрение – про старое помнить, но вслух не вспоминать.

Подошла официантка и поставила перед Глебом чашку черного кофе, а перед Завьяловым – запотевшую кружку темного пива.

– Утром выпил – день свободен, так, что ли? – с насмешкой спросил Глеб.

Завьялов злобно покосился на него и молча приложился к кружке.

– Слушай, чего тебе от меня надо? – спросил он, обсасывая с усов пивную пену.

Глеб ненадолго задумался. То, что он намеревался сделать с этим человеком, здорово смахивало на преднамеренное убийство. Впрочем, у Кости был выбор, о котором он, правда, не знал, но мог бы догадаться. Если он сделает только то, о чем его сейчас попросят (не больше!), пользы от этого не будет никакой, но и вреда – тоже, особенно ему. А если опять попробует словчить, в чем Глеб почти не сомневался, тогда он, Костя Завьялов, – труп, и винить в своей смерти ему будет некого, кроме себя самого. В конце концов, учитывая то, что произошло со Стаканычем, Завьялов ничего, кроме смерти, и не заслуживал.

– Ты в курсе, что Стаканыча убили? – сказал Глеб, старательно сохраняя рассеянно-благодушное выражение лица. – Только не ври мне, понял? Я тебя не спрашиваю, кто это сделал, я сам это знаю и разберусь без твоей помощи. Я спрашиваю только об одном: ты знаешь, что он умер? Знаешь, как это произошло и почему?

– Ну, слышал краем уха, – неохотно ответил Завьялов. – Вроде убили его... Так я-то здесь при чем? Убили-то его, говорят, из-за тебя!

– Кто говорит? – подавшись вперед, быстро спросил Глеб. – А? Молчишь? То-то! Ты это знаешь, и я это знаю, а больше – никто. Это тебя ни на какие мысли не наводит?

– На какие еще мысли? – огрызнулся Завьялов. – Что ты мне мозги керосинишь? Я тут вообще не при делах!

– Да ну? – Глеб подчеркнуто аккуратно поднес к губам чашечку с кофе, отпил глоток и осторожно, не расплескав ни капли, вернул чашку на блюдечко. – Что ты говоришь?! Совсем, значит, не при делах? А мне кажется, что к тебе совсем недавно подходили вежливые молодые люди армянской национальности, задавали кой-какие вопросы, и ты на эти вопросы отвечал... Разве нет?

– А твое какое дело? Подходили, не подходили, отвечал, не отвечал... Попробуй-ка не ответь! Ну, и что дальше? Меня спросили, я ответил, и что с того? За это не сажают.

– Да ты, оказывается, дурак. "Меня спросили, я ответил", – передразнил Глеб. – Ты ответил, а Стаканыча убили.

– А я при чем? Не я же убил!

Глеб снова глотнул кофе и отрицательно помотал головой, показывая, что вовсе не считает Костю Завьялова убийцей. На самом деле именно убийцей он его и считал, но в данный момент упоминать об этом вряд ли стоило.

– Ты не убивал, – терпеливо сказал Сиверов. – Все обстоит намного хуже: ты знаешь, кто это сделал.

– Ну?

– А они знают, что ты знаешь. Вот тебе и "ну"!

"Прости, Степаныч, – подумал Глеб, наблюдая, как кирпично-красное лицо Завьялова буквально на глазах сереет, становясь похожим на старую половую тряпку. – При жизни я тебя использовал, а теперь вот и после смерти тобой, как щитом, прикрываюсь. Ну, надо так, понимаешь! Не для себя, для дела надо!"

– Ну что? – прикуривая сигарету, сказал он Завьялову. – Скумекал, кто следующий?

– Да пошел ты! – сказал Завьялов, но на слове "пошел" голос у него предательски дрогнул, а в конце фразы дал петуха, так что должного эффекта его высказывание не возымело. – Что ты тут меня на пальцах разводишь, как лоха?

– Ты сам себя развел, когда с Гамлетом связался, – доверительно сообщил ему Глеб. – Так что обижаться не на кого. Это же армяне! Мы ж для них никто, они нас за людей не считают!

Завьялов задумчиво, машинально кивнул – очевидно, та чушь, которую только что изрек Сиверов, была одним из краеугольных камней его мировоззрения. Глеб в этом ни минуты не сомневался и действовал наверняка – бил в болевые точки.

– Замочат и фамилию не спросят, – продолжал он. – Ты учти, Константин, я тебя не пугаю. Я тебе просто объясняю, как дела обстоят, во что ты сдуру влез. Меня им не достать – кишка тонка, руки коротки. Я, если хочешь знать, хоть сейчас в машину сяду и – фьють! – поминай как звали. А тебя, дружок, живым из города не выпустят. И до ментовки, если что, ты не дойдешь – непременно под машину угодишь или еще какая неприятность случится. Ты погоди, не говори ничего. Пиво допей, покури и подумай. Сам подумай, своей головой. Я тебе много чего наговорил – ну, дескать, дурак ты и тому подобное, в том же духе, – но это, ты ж понимаешь, так, к слову, разговор завязать. А на самом-то деле ты, я вижу, мужик неглупый, должен сообразить, что сейчас я тебе дело толкую. Ты главное пойми: мы с тобой оба русские, а значит, держаться друг за дружку должны, иначе стопчут нас черные, как кур в загородке... Ну, думай, думай, не буду мешать.

• Предыдущая
• 45/79
• Следующая