Кнут (СИ) - Демин Игорь - Страница 4

Отряхнулись, умылись и воспряли. Заулыбались, вспоминая эпичную битву в тумане.

Клев прекратился, как отрезало, и рыбачить стало неинтересно. Даже круги по воде не шли от охотящихся за насекомыми рыб. Дима заговорил о том, что неплохо было бы и домой, когда в примыкающих к камышам кустах что-то громко зашумело.

От неожиданности вздрогнули, переглянулись, губами прошептали друг другу: «Кабаны?». Но из кустарника, странно переваливаясь, выбрался не зверь, а странного вида мужик. Неловкая осанка, неровен час завалится, рваная одежда, торчащая клоками борода и осоловелый взгляд человека, забывшего жизнь вне бесконечного запоя.

Никита расслабился. Бояться заплутавшего на берегу бомжа рядом со старшим товарищем несерьезно. Всегда улыбчивый и добродушный, Дима в случае опасности, да и в обычной потасовке, дрался как безумный, без страха выходя против двух-трех противников. Половина мальчишек села прошла через клуб греко-римской борьбы, единственной спортивной секции поселка. Но и среди спортсменов Дмитрий славился безотчетной храбростью и лютостью.

Хотя, Никита отбился бы от мужика и сам. Слишком ненадежно тот стоял на ногах, шатался, путался растоптанными ботинками в траве.

Демонстрируя бесстрашное равнодушие, парень наклонился за брошенной удочкой, и тут же оказался на земле, сбитый телом проявившего неожиданную прыть бомжа. Мужик рухнул сверху, придавил барахтающегося мальчишку, схватил за одежду, потянулся грязным ртом к лицу.

Зловоние накрыло с головой. Воняло все: грязное тело, словно годами нестиранная одежда, всклокоченные засаленные волосы и грязные отвратительного вида желтые зубы, между которых были видны застрявшие куски еды с явными признаками гниения.

— Ах ты, грязный педофил! — заорал Дима, схватил напавшего за поясной ремень, рванул из всех сил, приподнял и отшвырнул в кусты.

Мужик медленно встал, развернулся и снова бросился на Никиту. На этот раз Дима не дал застать себя врасплох и еще раз отправил противника на землю мощным пинком в живот. А потом снова, и снова.

Неудачно упав, оборванец неловко завалился на ногу. Раздался неприятный хруст. Мужик с трудом ловил равновесие, но все равно вставал, балансируя на подломившейся, развернувшейся набок стопе. Кожа в районе щиколотки треснула, выпуская наружу острие раздробленной кости. Но все же он поднялся, пошатнулся, и зашагал.

Живой человек не мог так безразлично относиться к собственной плоти. А этот — мог. С трудом передвигал ноги, припадал на сломанную щиколотку, ронял на землю кровь, волочил по влажной пыли обрывки разорванных сухожилий, но шел.

Переборов страх и отвращение, Дима впечатал подошву кроссовка прямо в грудь. Безумец отшатнулся, упал и наконец застыл на земле. Кончились силы, или сломанная нога и последний удар окончательно выбили из него желание нападать.

— Что за урод-то? — голос Никиты дрожал от волнения.

— Не знаю, — Дмитрий был готов взорваться новым ударом, — Бомжара какой-то. Рехнулся, видать. Собирайся, валим отсюда.

Сбежать не успели. Мужик заурчал, словно голодное животное, и начал подниматься. Издерганный сумасшедшим упорством противника Дима врезал ногой прямо в голову. Безумец завалился вбок и с размаху ударился виском в край небольшого пенька. Влажно чавкнуло. Тело забилось в яростной агонии, а по дереву начали расползаться густые багровые потеки.

— Твою мать, — испуганно прошептал вмиг побледневший Дима.

Перед глазами замелькали пугающие картинки местного отдела полиции, допросов, КПЗ и других ужасов, которые вполне могут закончится уголовным сроком. Плох тот сельчанин, которого бы хоть раз участковый не вытаскивал на строгие беседы за дрязги с соседями, мелкое хулиганство, жестокие драки на дискотеках или банальную пьянку с непременным посыланием всех окрестных бабулек в далекое нецензурное путешествие. Но убийство — это слишком серьезно. И поди докажи, что ты не верблюд и защищал товарища от посягательств ополоумевшего педофила.

Дима хотел что-то сказать, поднял руку и осекся. Пальцы дрожали, как от сильного озноба.

— Что с ним? — осипшим от испуга голосом пропищал Никита.

Он не боялся крови, резал с отцом домашнюю птицу и свиней, не бегал от драк, но со смертью от обычного удара столкнулся впервые. Вот только был, какой никакой, а человек. А теперь только труп, бледный, грязный, отвратительный.

Ответить старший товарищ не успел. В кустах опять зашумело, и на полянку начали вылезать люди. В такой же оборванной одежде. С грязными всклокоченными волосами и бледно-серой кожей. И тоже урчали, точно как первый, словно голодные коты, у которых отнимают лакомый кусок.

На труп товарища оборванцы не обратили внимания. Даже взглядом не повели. Зато живые люди вызвали у них недюжинный интерес. Группа сплотилась и направилась в сторону рыбаков с весьма недвусмысленными намерениями.

Дима схватил топор, рванул на прущих из кустов нежданных гостей, заорал во все горло, замахнулся, но оборванцы не испугались. Только громче заурчали и, насколько смогли, ускорились. Мешали друг другу, отталкивали отстающих, наседали на тех, кто шел первым. Упавших тут же затаптывали, нисколько не заботясь о корчащихся под ногами соратниках.

Парни не стали досматривать, кто победит в этой свалке. Схватив удочки, они во весь опор неслись по знакомой тропинке в сторону поселка, думая только о том, как не споткнуться о камни и корни, не повредить ноги. Один из нападавших, то ли опередивший беглецов, то ли подошедший с другой стороны, выскочил на дорожку, но Дима, не останавливаясь, снес его с пути одним сильным толчком.

Путь до поселка растянулся на добрый час. На открытые пространства выходили с опаской, часто оглядывались по сторонам. Хотелось бежать быстро и без остановок, но обоих мучила тошнота и головная боль. Никита держался лучше, а вот Диме идти становилось все сложнее. Он часто и тяжело дышал, не мог сдержать рвоту, но держался стойко, старался улыбаться и даже морально поддерживал младшего товарища.

— Зелень эта, похоже, ядовитая была. Выброс какой-то, — со злостью на себя констатировал старший, — Но раз очнулись, значит, нормально все будет. Ты, вон, как огурчик. И я отлежусь. Только до дома доберемся, батя в больничку отвезет. И тебя возьмем, пусть проверят.

В том, что в больничке помогут, Никита не сомневался. Его головная боль не волновала. Кто из мальчишек в пятнадцать лет не чувствует себя неуязвимым?

— Дим, они не с нашего поселка, точно. И не с Нефедовки, я там половину деревни знаю. Чужие все. Одеты как городские, только драные. И больные.

Товарищ не отвечал, погруженный в собственные проблемы. Несмотря на утреннюю свежесть, соленый пот застилал глаза, жег высохшие от частого тяжелого дыхания губы. Хотелось пить и умыться, но от берега уже отошли, а фляжку в спешке подобрать забыли.

— Может, шабашники со стройки? Так я их вчера в магазине видел. А эти точно не первый день бродят.

— Да хрен с ними! — раздраженно бросил Дима, — И отцу не говори. А то начнется сейчас.

— Может, участковому?

— Делать вот тебе больше нечего… и вообще, малой, помолчи, а?

Пришлось замолчать. Но в голове продолжали роиться самые замысловатые сюжеты. Порталы из других миров, машина времени, инопланетяне — все это не объясняло главного. Почему нападавшие были такими оборванными? Где они прятались или бродили столько дней, что пришли в подобное состояние?

Размышления прервал возглас товарища, указывающего на полосу густого, жмущегося к земле дыма. До поселка уже рукой подать и можно не сомневаться — горело там.

Торопливо миновали последний пригорок, вышли к поселку, присмотрелись. Полыхало в нескольких местах. Вот только ни сирены пожарной машины, ни громкоголосой суеты, которая сопровождала каждое подобное происшествие, слышно не было. Только огонь, странная для сельского утра тишина, и доносящиеся отовсюду громкие тревожные крики перепуганных домашних животных: коров, свиней и кур.

Окончательно испуганные чередой странных событий, на улицы выходить не стали. Пошли огородами, осторожно вглядываясь в темные окна домов, стараясь высмотреть хотя бы одного человека. В воображении Никиты совершенно некстати всплыли сцены из «Улицы младшего сына».