Весь мир на дембель (СИ) - Нестеров Николай - Страница 15

Все решило упоминание, что Егорьевск почти сразу плавно переходит в Воскресенск!

– Так с этого и надо было начинать! – радостно обнял я деда, чуть не задушив несчастного. Первое знакомое мне название, да ещё какое!

Ведь этот районный центр обладает одним, но очень важным достоинством – там есть центральный колхозный рынок. Кто-то скажет, что попаданец повредился умом и ведёт себя не слишком адекватно, радуясь очень странным вещам, но этот кто-то будет категорически неправ. Удача, наконец, улыбнулась мне широкой улыбкой, во все свои тридцать два зуба, причём часть из них – золотые, в точности как у Рафика Ибрагимовича, директора вышеупомянутого рынка.

Как нетрудно догадаться, речь идёт о моем случайном знакомом, с которым мы сидели рядом за одним столом в ресторане «Баку», в компании с Муслимом Магомаевых. Помниться, мы даже о финансовых пирамидах успели поговорить, и о проблемах неофициального налогообложения рынков – в просторечии именуемых бандитами и рэкетирами.

– Рафик Ибрагимович, вам несказанно повезло. Только сегодня, проездом в ваших краях, Великий укротитель Ореховской и Люберецкой шпаны, первый в стране организатор риэлторских пирамид Александр Александрович Мавроди, лучший и единственный ученик Лениноранского старца, – мысленно я уже начал репетировать свою приветственную речь. – Хотя, нет, пожалуй. Насчёт единственного я погорячился. Гейдар Алиевич раньше успел.

Почему выбор мой пал на Рафика Ибрагимовича? Выбирать, если честно, не из чего, а этот вариант имеет множество плюсов, и очень мало недостатков.

Во-первых: никто не знает, что мы вообще знакомы, а это значит, что искать меня здесь никто не будет, даже теоретически.

Во-вторых: Воскресенск находится буквально рядом, с моим нынешним гардеробом путешествовать между городами проблематично. Стоит пояснить, что Семёныч сделал мне щедрый подарок: барским жестом выделили свой парадный пиджак, брюки и рубашку. Затем дополнил наряд ботинками и даже пару носков подарил новых. К сожалению, все, кроме носков оказалось изрядно поношенным и вышедшим из моды лет тридцать назад. Если это вообще, когда-нибудь было модным.

Конечно, я пообещал вернуть все обратно, выслав почтой, как только доберусь до дома, куда по официальной версии собрался, но дед лишь махнул рукой: мол, все одно носить некуда, а «пинджак» он себе новый купит – давно пора.

Ну и в-третьих: чем хороши товарищи из Закавказья во все времена и при любой власти, особенно в такой ситуации, как у меня? На документы они смотрят в последнюю очередь, а колхозный рынок – это такое место, где меньше всего интересуются соблюдением законов. Опять же, вне зависимости от того, какая власть стоит на дворе.

Так что путь мой прямиком лежит в Воскресенск, в гости к уважаемому директору рынка Рафику Ибрагимовичу. Лучшего места, чтобы тихо-мирно перекантоваться месяц-другой не найти.

К Леонтьеву сейчас не сунешься, там наверняка все подходы обложены намертво, и есть шанс поймать пулю раньше, чем рот открыть успеешь. В Реутов или в родной Нижневолжск ехать опасно, хотя, родителей надо бы оповестить, что сын живой и здоровый. Представляю, что они в данный момент ощущают, если им сообщили о моей гибели в Лондоне. Или не сообщили? Точно не известно, остаётся только гадать.

В этой ситуации просматривается только один надежный и безопасный способ решения проблемы, но экстравагантный и немного странный с точки зрения географии. На Москву надо выходить через Баку!

Когда я тайно бежал из Азербайджана на пароходе, отправляясь на заслуженный дембель, мы с Громовым обговорили канал экстренной связи, через одноименный бакинский главпочтамт. Слово «экстренный» в этом случае надо брать в кавычки: письмо «до востребования» на имя некоего Ливанова Петра Альбертовича идёт не меньше десяти дней, к тому же работает такая связь только в одну сторону. К сожалению, этот канал связи частично засвечен: нижневолжские чекисты ещё в мае перехватили мое послание Громову о железнодорожной катастрофе в Уфе. Письмо было отправлено именно по этому адресу, благодаря чему меня тут же разоблачили, как засланца из будущего. Но есть надежда, что подробности этой истории до нынешних заговорщиков не дошли, ведь о лениноранском старце мне вообще вопросов не задавали.

Если же бакинский почтамт все же взят под контроль, то я ничем особо не рискую: если на встречу явится кто-то кроме Громова, то контакт просто не состоится. Место и время я заранее продумаю, так что уйти незаметно труда не составит.

Тепло попрощался с дедом, с утра пораньше отправился на автобусную остановку, расположенную всего в двух километрах. На старом дребезжащем ПАЗике, забитом под завязку сельчанами, корзинами и мешками с урожаем на продажу, спокойно и без приключений доехал до Егорьевска. Обошлось это удовольствие в семьдесят копеек, нанеся первый удар по моему скромному бюджету в пятнадцать трофейных рублей. Просить в долг у деда мне совесть не позволила.

Вообще, хочется сказать, что в этом времени народ, в подавляющем своём большинстве – очень искренние, добрые, даже иногда немного наивные люди. Есть в них что-то неуловимо родное, сельское и патриархальное, официальным языком ныне именуемое «коллективизм». Даже в городах это чувствуется, поскольку истинных горожан во втором-третьем поколении поискать надо, массовый исход из деревни начался в эпоху индустриализации и последующего Хрущева. В девяностые годы этот патриархальный уклад и коллективизм были окончательно уничтожены, в строгом соответствии с иезуитскими планами того же Ивана Фёдоровича. Или как выражаются масоны и революционеры: проделана «Работа в чёрном» – Нигреддо. Считается, что это первый этап Magnum Opus – Великого Делания, по выведению нового человека и созданию нового социального общества. К слову, второй этап по селекции нового народа с «улучшенными качествами» именуется – «Работа в Красном». Забавное совпадение. Или нет? Революция 1917 года тоже начиналась с террора и пламени Гражданской войны, и полного уничтожения старого мира.

Старый советский мир в девяностые годы был сожжен в адском пламени дотла. Вот, только, новое и светлое из этого пепла создать не получилось. Социальные алхимики облажались немного, впрочем, как всегда.

Кому-то может показаться странной эта удивительная смесь из замшелого оккультизма, социальной инженерии и заговора спецслужб в насквозь атеистичном СССР, но исторически так сложилось, что абсолютно все революции организовывали фанатики, то есть, люди одержимые какой-нибудь великой идеей.

Конечно, нельзя сказать, что пламенные революционеры и религиозные сектанты – это одно и тоже, но определенные параллели прослеживаются.

И там и там одержимые идеей фанатики, вынужденные действовать тайно («подпольщики»), это закрытые структуры со схожими методами работы, плюс они все используют очень похожие технологии по управлению и влиянию на массы людей.

Довольно странные мысли для человека, сидящего верхом на мешке картошки рядом со связкой веников в автобусе, ползущем по колдобинам где-то в Подмосковье, под звуки орущего всю дорогу гуся откуда-то с заднего сиденья.

– Надеюсь, тебя уже завтра сварят в супе, – пожелал я колхозному птеродактилю удачи. На редкость горлопанистая птица попалась – после часа пути в ушах звенит.

Причём здесь сектанты, оккультисты и прочие доисторические подпольщики, и нафига мне о них вообще думать? Объяснение простое: мне нужно понять логику заговорщиков, и тогда станет ясен ход их мыслей и предел их возможностей.

Прежде всего: это не слишком многочисленная структура. Иначе в моем времени о ней было бы известно. Все же, за прошедшие почти три десятилетия многие и более серьёзные секреты всплыли. Да и сама структура и суть тайных обществ не предполагает большого количества участников. Иначе какие же это «избранные» и «посвящённые»?

Однако, возможности у них очень серьёзные, хоть и ограниченные. Прежде всего, из-за того, что они вынужденные действовать скрытно. Исходя из этого, Всесоюзный розыск отпадает сразу, а просто так, без повода, в 1989 году документы на улице милиционеры здесь ещё не проверяют. Именно поэтому я решил ехать на автобусе в открытую. Брести пешком через обжитые места выйдет намного дольше и подозрительнее.