Невеста Моцарта (СИ) - Лабрус Елена - Страница 22

У нас просто договор. Я просто кукла, подделка, фуфель. Муляж невесты.

Конечно, зачем ему знать о моих предках, если даже у мамы, что никогда не позволяла себе неуважения, кто бы к нам ни приходил, он вызывал неприязнь. Не удивлюсь, если намеренно. Зачем церемониться со мной, если он и думать обо мне забудет, когда получит что хочет, и папин долг будет выплачен.

— Спасибо за откровенность, — равнодушно пожала я плечами. — Отец приехал, — я услышала, как открылась дверь. — Не буду вам мешать.

— Подожди! Жень! — крикнул он мне вслед. — А что такое шильда? — невинно сложив брови домиком, словно ничего только что не было, спросил он, когда я развернулась.

— Шильд? — дежурно улыбнулась я. — Это табличка рядом с картиной или другим экспонатом. На ней обычно пишут что именно мы видим, название и автора.

Он понимающе кивнул, поджав губы, словно я его впечатлила. Артист! Нет, паяц! И ведь поди разберись когда он искренне, а когда издевается! Или он всегда издевается?

Я стояла в гостиной, пока они коротко и сухо обменялись любезностями с отцом и ушли в кабинет. Но пошла не к себе: всё та же неведомая сила, что заставила промолчать, заставила меня накинуть кофту и спустится вниз.

— Целестина? — спросила я, когда оказалась с ней нос к носу.

Но прежде, чем успела сказать что-то ещё, меня словно ослепило и в низ живота ударило что-то горячее. Я инстинктивно прижала к себе обе руки. Перед глазами мелькнули два пальца, изображающие выстрел.

Я с ужасом опустила глаза вниз.

На животе расплывалось кровавое пятно…

— Женя! Женя! — незнакомый голос звучал совсем глухо, перед глазами всё плыло. Но потом он словно прорезался, и я очнулась. Лицо женщины с черными волосами тоже словно выплыло из тумана: — Женя, что ты видела?

Я в ужасе подняла к глазам руки. И ничего не поняла. Они должны быть в крови, но руки были чистые. И живот… я оттянула платье…

Ничего.

— Что ты сейчас видела? — встряхнула меня за плечи странная женщина.

— Кровь. В меня стреляли. В живот, — потрясла я головой.

— Что ещё? Ты видела кто стрелял? Сколько было пуль? Одна? Две? Куда-нибудь ещё попали?

— Одна. В живот. Я не видела кто стрелял.

— Но что-то ещё ты видела? Где это было? Может кто-то был рядом.

— Ты. Ты же была рядом.

— Я была здесь, — разочарованно выдохнула она. — А то, что ты видела — там.

— Где? — ничего не понимала я.

— Там, где это произошло. Всё, что ты вспомнишь сейчас, очень важно. Постарайся. Это было дома или на улице?

— В лесу, — вытаращила я глаза, вдруг понимая, что правда это видела. — Там был лес. Негустой. И пруд. Пруд! Меня ослепило солнце, отразившись в воде. И был вечер. Солнце садилось. Парк! Это был парк. Мостик через пруд. С перилами. С такими кованными ажурными перилами.

Она словно с облегчением выдохнула.

— Я знаю, о чём ты говоришь.

Её шея покрылась потом. По виску тоже текла капля. И я только сейчас заметила какая она бледная. Не дожидаясь, пока я спрошу, она схватилась за стену, и, сделав неверный шаг, села на загаженный голубями отлив подвального окна.

— Там гряз… — хотела предупредить я.

Но ей явно было всё равно. Не будь этого пыльного, на уровне ног, затянутого в каркас решётки окна, она бы села и на асфальт.

— С тобой всё в порядке?

— Да. Просто дай мне немного времени, — привалилась она виском к штукатурке и закрыла глаза.

Не зная, что делать, я присела рядом, тоже махнув рукой на голубей.

— Это моё настоящее имя, Целестина, — ответила она, словно слышала о чём я хочу спросить. После всего произошедшего, я даже не удивилась. — Можно просто Эля. Я экстрасенс. Или ясновидящая. Или ведьма. Тут уж как тебе больше нравится.

— Ведьма звучит честно, но неправдоподобно. А вот ясновидящая — ничего.

Я украдкой потрогала живот, сделав вид, что просто сложила на коленях руки. Это было так натурально и страшно, что руки у меня до сих пор тряслись.

— Это ты сделала? Создала эту иллюзию?

Сердце тоже билось как судорожное, и я сделала глубокий вздох.

— Это не иллюзия. Это воспоминание. Но, к счастью, не твоё.

— А могло быть моё? — удивилась я.

— Да, иногда люди видят своё будущее. Иногда чужое прошлое. Когда ты схватилась за живот, я думала ты видишь, как убили его жену. Ей тоже выстрелили в живот. Но два раза. И это было не в парке.

— Я знаю, на крыльце ресторана. А кто была та, кого увидела я?

Она красноречиво пожала плечами.

— Но ты сказала, что знаешь.

— Я — да. А тебе знать не обязательно. Это неважно. Порой и мне ничего неизвестно. Главное, чтобы эти знаки понимал тот, кому они предназначены. Хорошо себя чувствуешь? — повернулась она. Чтобы посмотреть на меня, ей пришлось очень сильно вывернуть голову. Её левый глаз был полностью скрыт волосами, она смотрела на меня только правым.

— Терпимо, — вытянула я перед собой дрожащие руки.

— Эффект первой встречи, как я его называю. Порой знатно встряхивает. Знаешь такую присказку: на новом месте приснись жених невесте? Вот это то же самое. Твой первый контакт со мной, и ты сразу выдала что-то очень тёмное и сильное, что невольно уже впитала рядом с Моцартом.

Видимо, мне требовалось себя ущипнуть. Она говорила такие странные вещи, что или я сплю, или слегка помутилась рассудком, или, может, она была сумасшедшей.

— Да, это две стороны одной медали: ясновидение и сумасшествие, — опять прочитала она мои мысли. — Расслабься, с тобой всё в порядке. И я не читаю чужие мысли. Просто это написано у тебя на лице. Написано на каждом лице, каждый раз, — она скривилась, словно ей это до чёртиков надоело, но увы люди предсказуемы, скучны и банальны в своих выводах.

Она устало выдохнула и привалилась спиной к решётке.

— Это мой дар. И нравится он мне или нет — мне приходится с ним жить. Кто-то считает меня шарлатанкой и брезгливо отмахивается. Кого-то я пугаю до усрачки. Со страха мне и стены в подъезде исписывали гадостями, и доморощенный экзорцист свежей куриной кровью на двери знаки рисовал, и батюшка приходил квартиру освещать: соседи вызвали. А какие-то демоноборцы хотели сжечь меня на костре и похитили. В общем, раньше жить мне было не особо радостно. Но сейчас, слава богу, есть интернет. И теперь я живу совсем в другом районе, — она повернулась. — Да, есть и те, кто истово верит и обращается за помощью.

— И ты помогаешь?

— Если могу.

— Ты сказала, что я впитала что-то тёмное? А тёмное — это что?

— Разное. Какое-то проклятье, ненависть, чёрная зависть, застарелая обида, которую Моцарту кто-то не простил. Или он кого-то обидел и чувствует вину, что сделал что-то плохое и мучается. Ты как губка это впитала. А я заставила тебя увидеть. Но теперь надо разобраться что это.

— Зачем?

— Затем, что это значит — ему грозит опасность.

— От женщины, в которую стреляли?

— Эта женщина, возможно, уже много лет как мертва, но кто-то, может быть, считает его виновным в её смерти. Месть — это тоже тёмное и очень сильное.

— Даже если он не виноват?

— Хороший вопрос. Ты умная девочка, — встала она. Пошатнулась, снова опёрлась о стену. — Даже если его подставили, или обвиняют несправедливо, это неважно. Это чувства, это эмоции, а они часто иррациональны.

— Но, если я как губка, значит, то, что я впитала, это ему больше не грозит? — встала я вслед за ней.

Она посмотрела на меня пристально. А потом усмехнулась, словно читала как открытую книгу:

— Нет, ты не отмолишь его грехи. Не впитаешь его боль. У каждого из нас свой крест. Так уж вышло, что я живу для того, чтобы его оберегать. Такая у меня судьба. У тебя совсем другая роль. Но не считай меня врагом. Между тобой и Моцартом я не встану.

— Нет, нет, я же… — уверенно затрясла я головой, но под её взглядом, таким же чёрным как её волосы, осеклась и про то, что у нас всё не по-настоящему не сказала.

— Между вами никто не встанет, — словно огласила она приговор. — Но, если ты его предашь, он никогда тебя не простит. Просто не сможет.