Тринадцать ящиков Пандоры - Кошик Рафал - Страница 62

Наверное, он выиграл — или сейчас, или навсегда, потому что Амар сложил руки на коленях и коротко, не вставая со скамеечки, поклонился ему.

— Боги, — сказал, — желают жить в неизменном мире.

— Как и мы, — солгал Томас. — Как и мы.

Все готово. Но чем ближе завтрашний день, тем сильнее… нет, не сомнения — какие уж сомнения после всего, что довелось увидеть? Опасения, я бы назвал это так. Есть тут темные невидимые массы, что окружают фрагмент открытой мне картины. Бог мой, боги! Боги и демоны — во плоти! Пытаюсь представить себе подобное в Британии — воображение отказывает. Волшебные силы и психокинетика? Орды демонов против метателей Стетсона и О'Нила? Но, если я верно истолковываю то, что произошло с Александром Холлом, здешним сверхъестественным сущностям не дано переступить ту завесу, что расступается от слов поэтов и душеводов.

Кое-что, однако, остается неясным. Например, этот перстень — подарок Холлу не то от мастера Гудвина Бладджета не то (по словам самого негоцианта) от покойного полковника Хэвиджа. Или то, как тесно сплелось все: наше с Фицпатриком прибытие сюда, болезнь короля и эти внезапные атаки здешней чертовщины на добрых британцев.

Сэр Артур согласился нас сопровождать: мне показалось даже, что не то с иронией, не то — видя насквозь все мои ухищрения. Нужно быть готовым к любому повороту дел.

И помнить: завтра с нами отправится и Амар. А он преследует собственные цели, быть может, нисколько не совпадающие с нашими. Только бы понять: к добру или к худу.

А вот зачем с нами увязался господин негоциант — для меня совершеннейшая загадка. Уж кто-кто, а Гудвин Бладджет не был замечен в увлечении охотою. Не люблю таких неожиданностей.

Шаги по коридору: наверняка идет мой ирландец, провести последнюю проверку на одержимость. Впрочем, будет завтра перед отъездом на охоту, поскольку ночью здесь может случиться все что угодно.

Что ж, прочь, опасенья! Поднят зверь!

Тишина была такой, что закладывало уши. Так бывает, когда ныряешь на большую глубину: только кровь шумит в ушах.

Но здесь не было даже этого несмолкаемого гула. Вокруг вставали неясные формы, переливались светом, наплывали и уходили вверх-влево-назад, и он потянулся за ними, оттолкнулся…

Оказалось, что он сидит на полу, камень холоден, словно оконное стекло зимою, а световые волны исходят от раскачивающегося на улице фонаря.

Он встал, огляделся, шагнул к прикроватному столику, подхватил графин. Запрокинул голову. Вода была мерзко-тепловатой, отдающей железом. Но он пил, тщетно пытаясь совладать с жаждой.

Потом послышалось тихое царапанье в дверь. Он оглянулся, непроизвольно потянувшись за оружием.

Что-то было не так.

Оружия не было, а сам он — отчего-то в мундире — стоял на балконе, глядя на скалы, встающие из Альфа. Над скалами медленно выкатывалась луна в три четверти, но тень ложилась не от ночного светила, а к нему. И рядом виднелась тень вторая.

— …таков путь сильных, — произнес глубокий шелковый голос — не понять, женский или мужской. Тембр его очаровывал, хотелось уступить, погрузиться в него, словно в реку. — Человек — сосуд, а мы наполняем его до краев. Так было, и так будет. Но знаешь, в чем загвоздка? Некоторые сосуды меняют самое питье. Дерево, медь, железо, камень — они придают тому, что в них налито, собственный привкус. И кое-кто из нас понял это слишком поздно. А некоторые — поняли, но все равно не могут противиться соблазну.

Томас оглянулся через левое плечо: там, позади, словно сгустилась живая тьма.

Он прикрыл глаза и сглотнул сухим горлом.

— Скажи… — начал и закашлялся, не в силах закончить.

— Скажи, — начал снова, — какова была судьба Таящегося-под-Луной? Того, кто оставил свою душу в камне.

Тьма за плечами колыхнулась с коротким мягким смешком.

— Вижу, ты начал задавать верные вопросы. Поэтому отвечу. Он рискнул и проиграл. А может, проиграли и все мы. Бездушный, он столкнулся с сосудом, чья душа звучит слишком сильно — будто хрусталь бокала. Слишком тесно, слишком сплелись. Налитое вино теперь не выплеснуть, а бокал обрел новые свойства. И у него есть мечта: создать… как вы это называете? Народ обетованный? Выбранный?

— Избранный, — прохрипел он. — Мы говорим: «избранный».

— Да, так точнее. Избранный. И мы не понимаем, чтобы остаться здесь или чтобы увести его туда, откуда вы пришли. А мои братья и сестры приходят и исчезают: один за другим. Думаю, он берет их в плен — как пленил ту, что оказалась во дворце совсем недавно.

— А чего хочешь ты?

— Я? — казалось, тень удивилась — и словно даже сделалась явственней. — Я хочу вернуть все, как было. И, может, вернуться.

— Мертв?!

Томас просто не мог поверить.

— И как же это случилось? Его убили?

— Думается, сэр, что нет. Похоже, несчастный засранец помер во сне. И, подозреваю, это из-за той штуки, что в нем поселилась. Не много, думается, было радости таскать ту дрянь у себя под сердцем, сэр. Или, может, эта мерзость просто решила, что с нее хватит, — и вышла наружу. А у адъютантишки теперь кулак под мышку можно засунуть, не измазавшись в кровь.

— Кто его нашел?

— Лучше, сэр, спросите, кто забрал тело.

— Полагаю, кто-то из людей герцога?

— А вот и нет. Медик Гудвина Бладджета.

— Похоже, торговцы погубят и этот, новый мир, — сказал Томас и принялся натягивать сапоги.

— Вас сопроводить, сэр?

— Полагаю, нет нужды. Лучше присмотри за приготовлениями к охоте, это нынче важнее.

Пока он шагал по коридорам, слуги, чувствуя его настроение, порскали с дороги, что голуби из-под ног.

Бладджета не оказалось у себя. Не оказалось и в подвалах, куда направила Томаса перепуганная горничная. Нашелся мастер негоциант в пристройке под стеной дворца: там имелась комната не то для операций, не то для секций. Нынче на железном столе с желобками по краю лежал под рогожей труп адъютанта полковника Хэвиджа, человека, взнузданного демоном.

Тут же стояли невысокий дерганый человечек в испятнанном фартуке и сам мастер Гудвин Бладджет. Рассматривал нечто в толстостенной стеклянной емкости.

— Что вы себе позволяете?! — рявкнул на него с порога Томас, однако негоцианта нисколько не смутил.

— О, господин Элрой, — сказал тот, улыбаясь на удивление радушно. — Глядите-ка, что обнаружил мой доктор в ранах несчастного Уильяма. Самая что ни на есть божественная сущность — если, конечно, он и вправду стал пристанищем для демона. Позвольте продемонстрировать вам один фокус.

Он нетерпеливо пощелкал пальцами, и доктор вложил ему в руку толстую иглу с вдетым в ушко куском дратвы. Мастер негоциант макнул кончик иглы в изумрудную жидкость в банке, потом подвесил иглу к торчащей над столом железке.

— Смотрите, — сказал и принялся медленно обходить стол, выставив перед собою банку.

Игла неохотно вздрогнула и повернулась ему вслед.

— Каково! — восторженно воскликнул мастер Гудвин и ткнул емкость в руки своему подручному.

— Бладджет… — произнес Томас. Весь запал, вся его ярость испарились.

А негоциант блеснул глазками:

— Господин Элрой! Ну что вы, право. Уверяю вас, Уильям был бы только рад, с его-то преклонением перед наукой. К тому же будем честны: тот Уильям, которого мы оба знали, погиб. То, что оставалось до нынешнего утра, — всего лишь оболочка, кадавр, движимый демонами.

Он сделал паузу, приставив толстый пальчик к кончику носа.

— Послушайте, господин Элрой… Кажется, самое время кое-что вам показать. Прошу.

Он посторонился, махнув рукою в сторону выгороженного под противоположной стеной алькова. Там стояли столик красного дерева и пара низких удобных кресел. Бладджет вынул из настенного шкафчика залитую смолой бутылку, откупорил и плеснул вина в широкие бокалы.