Тринадцать ящиков Пандоры - Кошик Рафал - Страница 66

— Слушай, — сказал, — все-таки принципы принципами, а здоровье важнее. Тебе нужно к специалистам, чтобы назначили курс, хотя бы прокапать, ма, ну сама ведь все знаешь, с твоим-то медстажем. А на этой стороне кого я тебе найду? Все твои уехали… — (Или поумирали, подумал он, в основном-то как раз поумирали). — Мишка, конечно, обещал позвонить нужным людям, но времена непростые, если тебя увезут в столицу — как я туда буду?.. И тянуть нельзя, чем дальше, тем сильнее рассинхрон, прогнозы самые хреновые.

Она, конечно, слушать не хотела. Велела заткнуться и идти за стол, люди ждут.

Людей было трое: ее давние подружки с третьего и пятого этажей да Григор Моисеевич из дома напротив. Артур как-то не сообразил, что будет не один. Все время забывал про этих ее приятельниц, просто слепое пятно какое-то. А теперь было поздно: не тащить же коробку обратно в машину. Он сгрузил ее в прихожей, отнес пакеты с продуктами к холодильнику.

Следующие полтора часа вежливо слушал и вежливо отвечал. Нет, у нас там все в порядке. Дороги полностью восстановили. Все, кто хотел, с новыми паспортами. Никаких очередей, запись по Интернету. С продуктами хорошо. И с электричеством. Ягоды? Импортные, но так дешевле. Да вы угощайтесь, угощайтесь!

За окном вдруг завыла сирена, он дернулся, опрокинул тарелку с соусом, вывернул прямо на брюки, еще подумал, что не должны уже бить, давно перестали, а сам лежал мордой в ковер, смотрел на старческие ноги в ветхих тапочках и не мог понять, почему остальные так спокойно реагируют. Неужели привыкли?

— Поднимайся, — сказала мать откуда-то сверху. — Размажешь все по ковру, куда мне его потом?

Ну да, конечно; никто ниоткуда не бил, просто сработала сигнализация в машине. У них тут ставили новый тип — точнее, не новый, просто другой, он выл пронзительно и по-животному, как будто какую-то мелкую, отчаянную тварь заперли в подвале.

Он пошел на кухню, вытирать соус, хотя понимал, что пятно останется. Машинально потянулся выключить радио, терпеть не мог этого бесконечного и бессмысленного лепета, — и вдруг замер.

Диктор начитывал новости, что-то про конгресс «Полоса отчуждения: взгляд из будущего», про какие-то прорывные исследования и уникальные проекты. Говорил на удивление внятно и четко, но Артур поймал себя на мысли, что не понимает и половины сказанного. Слова были знакомые, а смысла за ними не было, вообще никакого.

Бывает так, рассказывал ему Тевтюков, ты одновременно понимаешь и не понимаешь. Причем даже не можешь четко повторить, какие именно слова не играют. Сидишь как дурак, вслушиваешься в эти ваши программы сквозь все помехи Расслоения, язык вроде тот же — а толку ноль. В каком-то из наших зарубежных институтов даже термин придумали, базу подвели. Типа рассинхрон — он не только на уровне конкретного вот участка границы; Расслоение, мол, порождает феномены когнитивного характера. В общем, конечно, никто ничего не понимает, но щеки надувают. Опять же, проблема-то локальная, случается в основном в пределах полосы отчуждения. И местных редко накрывает: вроде как тут иммунитет или хрен знает что; зато если ты приехал в эту самую полосу издалека — получи-распишись, это на раз-два. Другое дело, что кто и с чего бы сюда издалека ехал — такой, чтоб и язык хорошо понимать? Не для того разъезжались. Ну да, еще накрывает, если новости ваши послушать, но опять же — кто их здесь слушает? Даже глушить не надо, Расслоение само справляется.

Точно, подумал он сейчас, Расслоение… само… Потряс головой, зачем-то приложил к уху большой палец и пару раз с силой надавил.

Потом услышал за спиной скрип двери, думал — мать, но это был Григор Моисеевич. Старик просто стоял в коридоре и смотрел, сдвинув мохнатые, смешные брови.

— Слушайте, — сказал Артур, — хоть вы с ней поговорите. Это же нелепо. И ради чего? Она же никогда не была, я не знаю, локальной патриоткой какой-нибудь, идейной, вот это все. Выбор же очевидный; когда запустили Расслоение — ну, я понимаю, поначалу было еще неясно, и страшно, и… Воспоминания, опять же, были слишком живы. Но полгода прошло, все довольны, каждый получил что хотел, каждый выбрал свой путь. Конечно, проблемный регион, ну так странно ли — после стольких месяцев, когда утюжили… сразу же сказано было: Расслоение прошлого не отменит, просто даст каждому выбор. Две территории вместо одной, почти похожие, но не совсем, что-то есть там, что-то здесь, это связано с законами природы, даже когда мы их нарушаем, на самом-то деле мы их просто слегка обводим вокруг пальца, но нельзя же…

Он осекся, когда понял, что старик его вовсе не слушает, а просто рассматривает, как говорящую обезьянку в зоопарке.

Артур его совершенно не помнил, хотя откуда-то же взялся этот Григор Моисеевич, мама несколько раз говорила, что он был здесь всегда, жил в доме напротив… или через квартал…

— Ладно, — сказал Артур устало, — я все понимаю: я для вас чужак, выскочка, что я знаю о жизни, сбежал в чужую страну, на тепленькое место, а потом еще в другую чужую страну… Но вы же ее любите? Вам же она дорога? Ну так скажите, чтобы уезжала, хотя бы ради себя самой.

Старик стоял и смотрел, вскинув брови.

Артур понял, что это все без толку. Махнул рукой:

— Да что я вам тут…

И тогда старик вдруг выпятил губы, шевельнул подбородком и сказал:

— Она уедет.

Он добавил еще что-то, но Артур был так ошарашен услышанным, что остального не разобрал.

В комнате уже включили телевизор, какие-то местные каналы, все время с помехами. В детстве он думал, это из-за старого «Горизонта», но теперь-то у матери была плазма, он купил последнюю модель всего пару лет назад, как раз до Расслоения, передавал с Тевтюковым.

Но мать смотрела, и старухи эти ее смотрели, им было все равно, помехи или нет.

Он сел за стол, налил и выпил. Мысленно прикидывал, как и куда вселять, не к себе, конечно, снять квартиру или — нет, первое время можно и в лечебницу, все равно нужно на анализы, на процедуры, пусть наконец займутся ее здоровьем, сколько можно.

Облегчение от мысли о том, что больше не придется сюда ездить, накатывало, словно большая соленая волна. Он с легким раздражением подумал, что могла же раньше сказать, бросить смс-ку, — он не вез бы сюда подарок.

Но сейчас ему не было жалко и подарка, он приволок из прихожей коробку, начал распаковывать.

Старухи смотрели на него с удивлением, как будто не понимали, откуда он вообще взялся. Артур подозревал, что обе давно выжили из ума или бодро двигались в этом направлении. Он им даже сочувствовал, пожалуй. Но в регионе таких было много, ничего удивительного, люди столько пережили, находились под постоянным давлением, психическим и физическим, под угрозой смерти, а сейчас-то им не легче, все эти «куницы», рейды, зачистки…

Он вздрогнул, как от удара током, почесал запястье.

— Ну, — сказал бодро, — сейчас мы наладим телевещание, один момент.

Включил антенну, пощелкал пультом. Нашел свой родной канал, как раз Чаговец в студии беседовала про тайные страницы истории с тем профессором, картавым, вечно потеющим, она жаловалась потом, что так и норовил цапнуть ее за руку.

— Вот, — сказал Артур, — это тебе. Экспериментальная модель, последнее слово техники. Они ее назвали по-дурацки, «Родной голос», но не суть. Эта штуковина позволяет ловить наши каналы через Расслоение. Помню, ты жаловалась, что не всегда меня толком слышно… ну, вот…

Мать поглядела на него удивленно, как будто не понимала, о чем он вообще; задремала, наверное. Парадоксальная вещь, если задуматься: в новостях обычно рассказывают о таком, что, казалось бы, потеряешь покой и сон — но нет, людям под них легче всего спится. Просто необъяснимо!

— Ма, — поднялся он, — можно тебя на минутку?

В кухне он запнулся на пороге: почему-то думал, что Григор Моисеевич до сих пор здесь, слушает радио или курит, распахнув окно, но в кухне было пусто.

— Так ты все-таки согласна. Но почему не сказала? Я бы подготовил документы.