Расмус-бродяга. Расмус, Понтус и Глупыш. Солнечная Полянка - Линдгрен Астрид - Страница 51

Расмус от всего сердца понадеялся, что это правда, но все-таки до конца уверен не был.

— Это правда, абсолютная правда? — спросил он, вопрошающе глядя в глаза Альфредо.

Альфредо чуть ли не оскорбился:

— Думаешь, я вру? «Всегда держись правды, милый Альфредо, — говорила обышно моя мамошка. — Только полиции надо врать безбожно и изо всех сил». — Прервав самого себя, он в ужасе уставился на ведущую к ним дорожку: — Боже, сжалься надо мной, сюда идут полицейские!

Все благодушие разом слетело с него. Железной рукой обхватил он Расмуса и зашипел:

— Шалопай-мальшишка, ты все-таки накапал…

Расмус вывернулся из его рук.

— Представь себе, что нет! Думаешь, полицейские сами не знают, где искать воров?

— Да, они всегда являются в Тиволи, — пробормотал Альфредо, бросив долгий ненавидящий взгляд на полицейских, приближающихся к его фургону.

У Расмуса не было ни малейшего желания, чтобы отец и старший полицейский видели его в обществе Альфредо.

— Пошли, Понтус, бежим! — быстро прошептал он.

Еще оставалось достаточно времени, чтобы исчезнуть.

Разумеется, осмотрят еще немало фургонов, прежде чем подойдет очередь Альфредо. Однако Альфредо снова схватил его за руку.

— Оставайся здесь, — угрожающе сказал он. — Оставайся здесь, пока они не уйдут!

Тут появилась Берта. Она была перепугана насмерть, ее водянисто-голубые глаза испуганно подмигивали Альфредо.

— Полиция, — застонала она. — Черт, как я боюсь!

Альфредо прогнал ее в фургон.

— Сиди там и держи язык за зубами. Полицейским и собакам нельзя показывать, что боишься, тогда они не укусят.

Сам он внешне уже ни капельки не боялся. Теперь это был добродушный фигляр, у которого никогда не было ничего общего с полицией вообще и меньше всего — с этими двумя полицейскими, которые подошли к нему и отдали честь.

— Простите, мы хотели бы лишь осмотреть немного ваш фургон… чисто рутинная работа, — сказал старший полицейский.

Альфредо дружелюбно закудахтал:

— О, можете быть сколько угодно рутинными. Но остерегайтесь Берты, которая в фургоне; если ее разозлить, она, не раздумывая, нападает. Нельзя ли предложить вам шашечку кофе?

— Спасибо, мы — из полиции, — саркастически произнес старший полицейский.

Альфредо кивнул:

— Я так и подумал, так и подумал, увидя вашу красивую форму. «Не может быть, чтобы сюда пришла пара обыкновенных идиотов. Должно быть, это пара полицейских», — сказал я самому себе.

Расмус и Понтус стояли в нескольких шагах от них, стараясь сделаться как можно меньше. Расмус понял, что отцу не по душе видеть его здесь. Он робко посмотрел на него, надеясь, что тот ничего не скажет. Но надежда эта была напрасной.

— Что ты здесь делаешь? — неодобрительно спросил отец.

Не успел Расмус ответить, как вмешался Альфредо:

— О, это парошка маленьких славных мальшишек, они любят болтать с простым шпагоглотателем. Малыш Расмюс — красивый умный ребенок, будем надеяться, он вырастет и станет полицейским, тошь-в-тошь как его отец.

— Идем, Патрик, — сказал старший полицейский, и они вошли в фургон.

Расмус и Понтус остались с Альфредо.

— Милая бедняжка Берта, только 6 страх не отшиб у нее разум, — сказал Альфредо. — Хотя как это может слушиться, если никакого разума у нее нет? — Наклонившись, он потрепал Расмуса по щеке. — А ты, бедный ребенок, не принимай так близко к сердцу мои слова о том, што ты, может, станешь полицейским, когда вырастешь. Я не хотел тебя обидеть. Может, все будет гораздо лушше, шем ты думаешь: не всем же мальшишкам обязательно быть как отец.

— Ш-ш-ш, — шикнул на него Расмус.

— А твой папа, он что — был шпагоглотателем? — спросил Понтус.

Альфредо покачал головой:

— Нет, они были барышниками, все трое. А моя мамошка тоже не глотала шпаги.

— А кем же была она? — спросил Расмус.

Ему не было ни малейшего дела до семьи Альфредо, но, может, для Глупыша будет лучше, если поддерживать хорошие отношения с этим старым ворюгой.

— Она была барышницей, да, и она тоже, — сказал Альфредо. — И эта маленькая барышница была самой страшной обманщицей, какую только можно себе представить, ну просто поразительной. Не было на свете кобылы такой старой и дряхлой, которая не сделалась бы бодрой и шустрой на то время, пока ее не продадут. Мамошка вкатывала ей порцию мышьяка… Помню особенно одну, которую звали Леоноре…

Расмус съежился. Он проголодался и хотел уйти отсюда.

— Нам, пожалуй, пора домой, обедать, — сказал он.

Альфредо спросил с оскорбленным видом:

— Вы не хотите послушать о Леоноре? Это была старая кобыла, едва державшаяся на ногах, но мама влила ей через воронку три-четыре банки лекарства и продала кобылу крестьянину на ярмарке в Кивике.

— Вот как! — сказал Понтус.

— Ну да, и Леоноре помшалась так, што одно удовольствие было смотреть, как крестьянин покатил с ней вешерком домой.

— Нам, пожалуй, пора, — повторил Расмус.

Альфредо не слушал никаких возражений, он только еще повысил голос:

— А назавтра кобыла валялась в конюшне крестьянина и была не в силах шевельнуться.

— А крестьянин не рассердился? — спросил Понтус.

Альфредо пожал плечами:

— А какое дело моей мамошке, даже если крестьянин и рассердился. Она встретила его шерез несколько дней и вежливо так, дружелюбно спросила: «Ну как поживает кобыла? Как поживает малютка Леоноре?» — «Спасибо, — ответил крестьянин, — она уже может сидеть несколько шасов в день».

Поскольку никто не смеялся, Альфредо сам бурно захохотал, и хохотал до тех пор, пока за его спиной не открылась дверь.

— Ну вот и комиссары полиции! — сказал он. — Нашли што-нибудь?

— Это была чисто рутинная работа, вы ведь слышали, — с достоинством произнес старший полицейский.

Альфредо почесал обеими руками свою волосатую грудь и хитро подмигнул старшему полицейскому:

— Да-да, я тоже проделываю обышно шисто рутинную работу и нишего не нахожу. А собственно говоря, шего вы ищете? Я слышал, тут говорили о горе серебра, которую украли.

Старший полицейский кивнул:

— Это верно!

Расмус был потрясен безграничной наглостью Альфредо. Этот старый ворюга сидит тут и потешается над папой и старшим полицейским! Альфредо весь сиял, глаза его просто нахально сверкали, и он ухмылялся так, что его белые зубы блестели.

— Да, да, на свете столько нешестных людей, — сказал он. Затем, отломив ветку сирени, стал с невинным видом нюхать ее. — Ах, эти прелестные цветы… Но вы нашли хоть какие-нибудь отпешатки пальцев, штобы было за што уцепиться?

Расмус содрогнулся — подумать только: что, если они начали снимать отпечатки пальцев дома у Ренкенов!

— Отпечатки пальцев? — повторил отец. — Здесь действовал не какой-нибудь юнец новичок, а профессиональный вор, старый и опытный.

Альфредо заложил кисть сирени за ухо и плутовски улыбнулся:

— Ха-ха, меня вы лестью не возьмете, я все равно не признаюсь…

— Идем, Патрик, — сказал старший полицейский. — Нам предстоят дела поважнее, чем торчать здесь.

— Понятно, понятно, — закудахтал Альфредо. — Удаши вам в вашей рутинной работе.

Он долго смотрел им вслед, а потом подмигнул мальчикам; сейчас он еще больше, чем всегда, походил на хитрого лиса.

— «Если везет и никогда не оставляешь отпешатков пальцев, можно далеко пойти» — так всегда говорила моя мамошка. Мои дорогие юные друзья, никогда не забывайте эти мудрые слова!

Он поднялся и еще плотнее завернулся в купальный халат.

— Идем, Берта! — закричал он в сторону фургона. — Пора снова проглотить парошку шпаг! Но знаете што, маленькие шалопаи-мальшишки, — продолжал он, — я скоро с этим покончу и не буду больше глотать шпаги. Даже маленькие ножешки для масла и те глотать не буду. Вот будет замешательно!

Берта вышла переодетая в свое алое шелковое платье. Она злобно вытаращила глаза на мальчиков, но, не произнеся ни слова, проплыла мимо.