Избранница Золотого дракона. Часть 1 (СИ) - Снежная Марина - Страница 4

— Я прикажу собрать наши вещи, — произнесла тетя Готлина.

— Берите лишь самое необходимое, — тут же отозвался Ретольф, перенимая на себя командование и давая понять, что, несмотря на разницу в положении, именно он теперь станет решать нашу судьбу. Но осознание того, что со мной поедет тетя, немного утешило. Правда, следующие слова мужчины опять пробудили в душе тревогу: — Леди Готлина, мы сопроводим вас до женской обители, а потом наши пути разойдутся. В обители вам ничто угрожать не будет, да и вы вряд ли заинтересуете короля Кирмунда. В вас нет драконьей крови. Да и оставшись в королевстве, вы сможете быть нам с принцессой более полезны.

Тетя, помолчав, кивнула, но решилась на вопрос:

— Значит, у вас есть реальный план действий?

— Есть, но лучше пока не разглашать его. Все же вы можете попасть в руки Кирмунда и не выдержать, рассказав ему все, что он хочет знать.

Несмотря на завуалированность высказанной мысли, я прекрасно поняла, что осталось недоговоренным. Не выдержать пыток. Невольно ощутила дурноту при мысли о том, что Кирмунд решится пытать мою тетку. Не могла себе такого даже представить.

— Есть кое-что еще, что вы должны знать, — когда тетя Готлина выбежала, чтобы отдать распоряжения служанкам, произнес Ретольф. — Мне пришлось пойти на то, что глубоко мне противно. И вы должны об этом знать. Как и то, что я сделал это только потому, что просил ваш отец. Официально я перешел на сторону короля Кирмунда, предал своих. Сделал это уже когда окончательный расклад был ясен — мы почти проиграли. Мне пришлось сделать это, чтобы выжить и выполнить возложенную на меня миссию.

Я не знала, что сказать, чувствуя, как от избытка шокирующих новостей бедная голова едва не лопается. Не нашла ничего лучше, как просто кивнуть и пробормотать, что все понимаю. Ретольфа, похоже, это удовлетворило, и он, снова нацепив парик и бороду, откланялся, сказав, что будет ждать во дворе с оседланными лошадьми. А я даже не решилась возразить, что вряд ли смогу после перенесенной болезни выдержать поездку верхом. Накатило какое-то отупение, лишившее малейших сил противостоять чему-либо. Вся моя привычная жизнь покоилась в руинах, и я не знала пока, что с этим делать и как жить дальше. Может, потом, когда осознаю все до конца, найду в себе силы расспросить Ретольфа подробнее о его планах и решить, хочу ли следовать им. Но точно не сейчас.

Отец мертв. Как и брат. Наше королевство захвачено. И скоро в нем будет объявлен новый король. Вполне возможно, что все, в ком есть кровь Серебряных драконов, будут истреблены из-за той ненависти, что теперь питает к нам Кирмунд. Я должна покинуть отчий дом и ехать в чужую страну униженной беглянкой. Просить покровительства и каждую секунду дрожать за собственную шкуру, боясь, что люди Кирмунда доберутся до меня даже там и уничтожат. Наверное, не нахлынь на меня сейчас странная опустошенность, я бы сошла с ума от ужаса того положения, в котором оказалась.

Крики и шум за окнами заставили вынырнуть из собственных мрачных мыслей. С трудом поднявшись на подгибающихся ногах, я подошла к окну и ощутила, как сердце едва не выпрыгивает из груди при виде заполонивших двор закованных в броню всадников с эмблемами в виде разевающего пасть золотого дракона.

Мы опоздали. Король Кирмунд не дал нам возможности покинуть дворец до своего прибытия. Глаза помимо воли искали среди проносящихся повсюду как смерч воинов, разящих тех, кто еще осмеливался сопротивляться, знакомую фигуру. А когда отыскали, уже не могли оторваться от всадника в золоченой броне и шлеме, скрывающем верхнюю часть лица. Но мне достаточно было горделивой линии мужественного подбородка и знакомых контуров губ, чтобы быть точно уверенной — это он. Кирмунд. Мой любимый враг, к которому даже сейчас не могу испытывать ненависти.

В комнату ворвалась тетя Готлина с перекошенным от ужаса лицом.

— Все пропало, — воскликнула она, подбегая и обнимая меня за плечи. — Мы не успели.

— Где лорд Маранас? — глухо откликнулась я.

— Не знаю. Должен был ждать снаружи. Вряд ли ему удастся уцелеть среди того, что там сейчас происходит.

— Значит, так тому и быть, — как-то обреченно сказала я. — Мы останемся и постараемся принять свою судьбу с достоинством.

Готлина прижала меня к себе покрепче, безмолвно даря заботу и поддержку. Как и я, она прекрасно понимала, насколько малы шансы на то, что мы останемся живыми и невредимыми. Скорее всего, нас ждет насилие и жестокая смерть от рук воинов Кирмунда. За дверями покоев слышалось лязганье мечей. Наши последние защитники ценой жизни оберегали нас от того, что неминуемо должно случиться. Я же, будто оцепенев, продолжала смотреть в окно на носящегося по подворью всадника в золоченых доспехах. Не могла отвести от него глаз, будто вся моя жизнь сосредоточилась в этом взгляде.

Увидела, как от наших воинов остались лишь жалкие крохи, которых добивали противники. И как Кирмунд, разгоряченный битвой, сбрасывает шлем, исторгая из горла звериный торжествующий рык. Выразительные глаза полыхают янтарным блеском, а по широким плечам падают черные волосы, отливающие золотом — особое проявление в его внешности драконьей крови. Меня всегда завораживал этот удивительный цвет, словно сотканный из противоречий: мрака и света. Он и сам был таким. Этот мужчина, поселившийся в моем сердце незаживающей раной. Соединение дикости и благородства, огня и тьмы. Как это все сочеталось в нем, оставалось поражаться и восхищаться.

Кирмунд будто почувствовал мой взгляд и вскинул голову, обращая ее в сторону окна, у которого я стояла. Глаза полыхнули такой ненавистью, что я невольно отшатнулась. К кому адресована эта ненависть: ко мне или самому дворцу, являвшемуся для этого мужчины средоточием всего, что ненавидел, было трудно понять. Но никогда еще я не ощущала такой боли и тоски, как сейчас, когда тот, кого безумно любила, дал понять, что чувствует ко всему, что для него олицетворяла я.

Когда снова нашла в себе силы выглянуть в окно, Кирмунда на подворье уже не было. Его воины оглушали пространство торжествующими воплями, радуясь победе. Я увидела, что среди них даже женщина была — тоже одетая в доспехи, потрясающая окровавленным мечом. Теперь, когда шлем не скрывал ее волосы, они разметались по спине и плечам рыжевато-каштановыми кудрями. Я даже узнала ее — девушка-оборотень, воспитывавшаяся вместе с Кирмундом при дворе его отца. Она была предана ему безоговорочно и постоянно находилась рядом.

Помню, что даже ревновала к ней и как меня утешала мысль, что ничего серьезного у Кирмунда с ней никогда не будет. Слишком большая разница в положении. К ней относились как к домашнему питомцу, которого Кирмунд нашел в лесу во время охоты. Девочка была ранена, в жутком состоянии. Благодаря Кирмунду она осталась жива, и после того, как выздоровела, пожелала остаться при нем. Своими повадками она больше походила на мужчину, даже училась сражаться вместе с принцем. Так что неудивительно, что и на поле битвы находилась рядом, сражаясь плечом к плечу с воинами. До нас доходили слухи, что во время боя она иногда принимала волчью ипостась и с каким ужасом воспринимали ее люди, погибающие под клыками и когтями громадной зверюги.

А я подумала о том, что это свирепое существо, преданное лишь одному хозяину, гораздо ближе Кирмунду, чем кто бы то ни был. И сейчас ее дикая ярость — отголосок его собственной. Невольно содрогнулась, когда девушка тоже подняла голову и уставилась прямо на меня. Ее привлекательное лицо исказилось в зверином оскале, показавшись почти безобразным. С губ сорвалось угрожающее рычание. Но в этот раз я нашла в себе силы остаться на месте и не отпрянуть, с вызовом встречая взгляд свирепых желто-зеленых глаз. Опускать глаза я буду только перед Кирмундом. Несмотря ни на что, я принцесса, пусть теперь и без королевства.

Массивная дверь моих покоев сорвалась с петель, пропуская несколько воинов, лязгающих доспехами и что-то вопящих. Мы с тетей повернулись к ним, продолжая судорожно сжимать друг друга в объятиях. Я чувствовала, как дрожит тело единственного родного человека, который у меня остался, и пыталась подавить собственную дрожь. Предстать перед этими воинами, лишившимися человеческого облика, жалкой и трясущейся, как перепуганный зверек, казалось еще худшим, чем то, что может последовать от них. Не пророню ни крика, ни стона, ни мольбы о пощаде. Клялась себе в этом, с трудом удерживаясь на подкашивающихся ногах и глядя в глаза судьбе.