Могусюмка и Гурьяныч - Задорнов Николай Павлович - Страница 48

— Ты, что ль, Гурьян?

— Я...

— Все свои. Не бойсь!

Его привели на свадьбу. Во дворе долговязый парень в розовой рубашке поднес медок и водку на подносе. Пошли в избу поздравлять молодых. Жених оказался знакомый. Пошли пьяные речи. Помянули, что вдова Оголихина перебралась вместе с сыновьями на Тирлянский завод. Гурьян понимал: сказано для него, мол, можно смело гулять. Однако он ума не пропивал: привык быть настороже.

Когда стемнело, Гурьян решил убраться восвояси. На прощанье он сказал старому приятелю своему, Ваньке Волкову, что будет в лесу, неподалеку, и при случае может пригодиться. Обещал дать знать о себе и пригласил в лес, если будет нужда «посоветоваться».

Жаль было расставаться с заводом, с кругом людей своих: толковалось с ними так просто и привольно. Жизнь тут родная, от нее отвык, но теперь, снова повидавши, потянулся к ней всей душой. Тут много забот, строгости новые.

Захотелось Гурьяну поселиться под заводом, где-нибудь в лесах и не таскаться больше по степи.

На обратном пути Гурьян, как обещал, заехал к Бикбаю, но Могусюмки там не оказалось. Гурьян узнал, что за ним приезжал Хурмат.

Гурьян забеспокоился и подался в степь на Шакирьянову заимку, но и там башлыка не было.

«Почему он не подождал? — встревожился Гурьян. — Ладное ли затеял дело?»

Заимка Шакирьяна стоит в степи, нет у нее ни заборов, ни амбаров, а чернеют две юрты из гнилых бревен, да вокруг кое-где раскидано несколько кибиток.

Дождь шел, вся степь в воде, всюду лужи, как блюдца, блестят в траве. На возвышенностях бродит скот, кони. Шакирьяна дома нет.

Еще подъезжая к заимке, заметил Гурьян, что не видно Могусюмкиных лошадей.

Вскоре откуда-то явились Шакирьян и Бегим. Бегим уселся на нарах, курил трубку, не глядя на Гурьяна.

— Где Могусюмка? — спросил его мужик.

— Нету, — спокойно ответил Бегим.

Башкиры молчали.

Гурьян и прежде замечал, что Бегим как-то не прост, временами норовит обидеть. Приходило в голову Гурьяну, что Бегим ненавидит его, только при Могусюмке стесняется себя выказать. На этот раз неприветливость старика сильно его раздосадовала. Не время было этак выламываться.

На другой день Гурьян опять спросил про Могусюмку, но толку не добился.

— Что ты дуришь, отвечай! Куда же он уехал?

— Не знаю, — безразлично ответил Бегим.

— Как, бабай, не знаешь...

— Не знаю.

— Давно нет?

— Давно. Как ты ушел, и он ушел, — пояснил Шакирьян.

— Могусюмка от тебя отказался, — сказал Бегим.

Шакирьян усмехнулся.

— Меняй веру, — сказал Бегим.

«Э-э, нет, тут дело нечисто!» — подумал Гурьян. Он догадывался, что могло случиться.

— Меняй веру, меняй веру, — как бы смягчившись, твердил старик, — а то худо будет!..

Гурьян не стал отвечать, пошел к табуну, догнал коня, изловил его, оседлал, поехал в степь, нашел других своих лошадей, завьючил их у кибитки и уехал от Бегима.

Он твердо верил, что не мог Могусюмка позабыть дружбу, отказаться от всего ради «святого» и его подговоров. Тут что-то было не так... Бегим, конечно, хитрил.

Гурьян пошел не на завод, как ему хотелось, а, желая прежде дождаться Могусюмку, поселился у знакомого казака на постоялом дворе. Хозяин двора понимал по-башкирски и знал все, что делается в округе.

Время шло. Могусюмки не было. А с завода дошли вести, что там народ волнуется. Где Могусюмка, Гурьян не знал. Он рассчитался на постоялом и решил идти на завод, уговорившись с одним из хозяйских батраков-башкир, что тот даст знать о нем Могусюмке, если башлык появится в этих местах.

Казаки убирали хлеба, когда Гурьян поехал верхом по знакомой дороге.

В горах встретил он Степку Рыжего. Тот шагал с сумой на плечах в степь.

Увидев Гурьяныча, молодой мужик обрадовался.

— А я слыхал, ты гостил у нас на заводе, — сказал он.

— Вот опять еду. А ты куда?

В этот день решили никуда не идти, свернули в лес, развели костер у ключа под скалами и долго рассказывали друг другу новости. Степка рассказал, как и почему решился бросить завод и пошел наниматься в город. Но, как заметил Гурьян, он уже скучал по дому.

Потолковавши, мужики решили заглянуть к Степановой тетке на курень. Там место глухое, а завод неподалеку.

«Поживу у нее. Жена будет ко мне приезжать, — подумал Степка. — А с Гурьяном не пропадешь».

В полдень послышались колокольцы. Они приближались необычайно быстро.

— Эка, скачет кто-то. Не исправник ли на завод едет? — сказал Гурьян. — А ну, пойдем к дороге, поглядим.

Оба мужика поднялись на лесистый холм, залезли в ветви кряжистой кривой сосны. Желтое хлебное поле видно внизу. Около него дорога расходилась надвое: одна шла на завод, а другая — в башкирские улусы.

Внизу быстро мчалась по дороге тройка, а позади нее несколько конных казаков.

— Э-э, брат, это становой куда-то помчался.

— На завод? К нам?

— Сейчас узнаем.

— Видать, что-то стряслось...

Тарантас и конный отряд свернули вскоре на башкирскую дорогу.

— К ним. Башкир драть поехали!

Звон колокольцев стал стихать. Вскоре скрылись тарантас и быстро мчавшаяся ватага всадников.

— Будет порка! — сказал Гурьян. — Что-то башкиры провинились. Не бунтуют ли? Не в Шигаеву ли они поехали? Может, троеженец Исхак чего натворил?

Гурьян подумал: «Был бы Могусюмка тут, может, досталось бы и становому».

Гурьян и Степка поехали верхами прямо к заводу. Не доезжая его верст восемь, свернули на тропу, добрались до куреня, спрятали коней и вышли к тетке Варваре с поклоном.

Варвара всем понравилась Гурьяну: и волосы хороши, и лицо, и взгляд живой; сразу видно свою, заводскую. И опять вспомнил Гурьян, как въехал он впервые после долгого отсутствия в заводской поселок и увидал игры, хороводы, живые, светлые лица девушек...

Глава 30

ТОЛКИ

Захар пришел домой и сказал:

— Гурьян под заводом появился!

— Гурьян? — хотела переспросить Настасья, но язык у нее онемел, и она почувствовала, что кровь отливает от лица. «Что это со мной?» — подумала она.

Она знала, что нынче Гурьян был у своих, виделся с кричными рабочими и потом опять исчез. Что все девки, видавшие его, с ума сошли, — слухи об этом дошли до Настасьи. Она все узнавала раньше мужа.

Прежде Захар все на ярмарки ездил да по деревням. А нынче с учителем целые вечера толкует или день-деньской в магазине. А то наденет очки, как старик, и сидит книжку читает.

Спасибо Акулюшке, что не забывает, нет-нет да и забежит. Соседки и знакомые не так забавляют Настасью, как эта старуха. С теми разговор все про одно и то же. Про «политес» да про наряды, а бабку заслушаешься, хоть с причудью она. Как занятную книжку читаешь.

С тех пор как Настасья выучилась грамоте, она полюбила книжки. Прочитала «Ночь перед Рождеством», потом «Тараса Бульбу», снились ей по ночам запорожцы и парубки с чубами, дивчины черноокие; и казалось, страны прекраснее, чем Украина, нет на свете. Хотелось побывать там, повидать хохлов.

У калитки загремела щеколда.

— Легка, бабушка, на помине. Только об тебе думала. Заходи, да, смотри, не запнись в калитке. Захарка доску снизу велел повыше наладить. Дом-то у нас неприступный.

Настя занялась самоваром. Вошла бабушка Акулина — дальняя ее родственница, женщина низкая, коренастая, одетая во все темное.

— Уж не для меня ли ты самовар-то греть собралась?

— А хоть бы и для тебя, так что же?

— Не надо, не надо... Что ты, не вовремя...

— Ты не спесивься; чем богаты, тем и рады. Садись, Акулюшка, посиди со мной, гостья дорогая. А то ведь я все одна да одна. Феклуша да ты — вот только у меня и подружек. Да учительша Евгения Николаевна. Захар-то не велит мне с бабами водиться. «Куда, — сказывает, — гольтепу эту звать!» А богачек сама не люблю: с жиру бесятся. Да и он с купцами нынче не ладит. Дружил с Прокопом Собакиным, а нынче разошелся.