Невеста на уикэнд (СИ) - Цыпленкова Юлия - Страница 66

— Черт, — выругалась я, хватаясь за голову, — прекрати придумывать. Хватит.

Я достала свой телефон, лежавший безжизненным куском пластика в моей сумочке — я выключила его, как только мы вошли в здание аэропорта еще в России и с тех пор не включала. А теперь включила и впилась взглядом в экран, надеясь увидеть хоть что-то от контакта «Любимый», но так и не дождалась. Все сообщения, полученные мной, не имели к нему никакого отношения.

Как там говорила Сюзанна — героиня Елены Васильевой в фильме «Самая обаятельная и привлекательная»? У нас нет времени ждать милостей от природы. Взять их самим наша обязанность. Да, вроде так. И я сама набрала Костика. Сердце скакнуло к горлу, когда я услышала первый гудок. Я заставила себя выдохнуть и собраться с мыслями, чтобы говорить ровно и четко, без придыхания и дрожи в голосе. Однако все эти старания были напрасными — шеф не ответил. Серия гудков отзвучала в пустоте эфира и смолкла, усиливая мою агонию.

Я убрала телефон от уха и посмотрела на экран. После закрыла глаза и велела себе не паниковать. Всё хорошо, не происходит ничего такого, от чего я должна чувствовать себя женой, брошенной ради любовницы. Мы никто друг другу. НИКТО. Он мой шеф, я его бухгалтер. У нас договор и немного симпатии. Мы не в отношениях, и Костя ничего мне не обещал. Он не клялся мне в любви и верности. Чужие люди — ничего больше. Он вернется, когда освободится, и я не вправе требовать у него объяснений и обижаться. Свою работу я выполнила. На этом всё. Так должно быть, так правильно. Он сам по себе, я сама по себе. Да, именно так…

— Да что б тебя… — простонала я, снова посмотрев на телефон.

Между нами ничего нет, но есть день в Экс-ан-Провансе, есть закат в Марселе, есть утро в Гардане и огонь в его глазах. Есть наши поцелуи, которые не были предназначены для сторонних наблюдателей, есть ночи, когда я спала на его плече, и его просьба верить ему. Есть его слова, и мои мысли. Есть то, что начало зарождаться между нами, отчего его родители не усомнились в легенде, рассказанной им. И их опека тоже есть, как и желание не дать мне зациклиться на происходящем. Всё это есть, но мы по-прежнему чужие друг другу люди.

Я поджала губы и снова отключила телефон. После подошла к зеркалу и некоторое время рассматривала себя.

«Какая же ты красивая. Почему я не замечал этого раньше?»

Усмехнувшись, я провела указательным пальцем по щеке, добралась до уголка губ, и непроизвольный всхлип вырвался из горла.

«Как же ты мне нравишься…».

— Что ж так плохо-то? — прошептала я, глядя сквозь тонкую пленку слез в зеркало и видя там совсем другого человека. Мотнула головой, вдруг разозлившись, и ожесточенно стерла со щек ненужную влагу, ворча себе под нос: — Дура ты, Вера. Втюрилась в начальника и придумала себе красивую сказку. Он сейчас черт знает чем занимается, а ты слезы льешь. Просто отлично. Именно то, что надо. Доставай разум, стряхивай с него паутину и возвращайся к реализму.

Криво ухмыльнувшись своему отражению, я взялась за дело. А через полчаса, стараясь не привлекать к себе внимания, выбралась из дома. Поляковы сидели в гостиной и о чем-то негромко переговаривались, потому моего побега никто не обнаружил. Надев туфли, когда дверь за моей спиной закрылась, я зашагала к местечку, замеченному мной еще во время прогулки в день приезда. Тогда оно меня особо не заинтересовало, а сегодня, когда мы проходили мимо, я вспомнила о нем.

Мне необходимо было оказаться там, где есть люди, много людей, которым до меня нет дела, которые не будут успокаивать, отвлекать и уже одним своим существованием напоминать, что у меня всё совсем не хорошо. На вооружении у меня имелся разговорный английский и желание отвлечься от всего и вся. В кошельке лежали евро, которые я заготовила для нашей поездки, чтобы не чувствовать себя зависимой от Колчановского, но так и не потревоженные ни разу, потому что везде и за всё платил он, не желая слышать намеков на мою самостоятельность. Что ж, спасибо, дорогой мой шеф, что помогли мне не прокутить мой золотой запас.

Кто-то может подумать, почему я вообще не улетела, имея паспорт и деньги на билет? Я отвечу. Такая мысль у меня мелькнула, но я отказалась от нее, потому что всё еще помнила просьбу Кости и данное обещание. Сбежать — дело не хитрое и не всегда полезное. А я хотела разобраться в ситуации, чтобы расставить для себя все точки над «i» и понять, как жить дальше. Но оставаться в доме, где разговаривали или приглушенно, чтобы обсудить происходящее, не привлекая моего внимания, или же, напротив, преувеличенно громко и весело, чтобы отвлечь и показать, что всё в порядке, было невыносимо. Мне был просто жизненно необходим глоток свежего воздуха вдали от дома Поляковых. И я решила сделать его самым простым и доступным способом — я шла в бар.

Нет, я не хотела напиться и забыться, только понаблюдать со стороны чужой праздник жизни, попивая что-нибудь легкое и приятное. Бродить по городу в одиночестве не дало бы мне нужного результата. Погружение в себя вело к обиде, нехорошим фантазиям и бурному скандалу. Мне же хотелось избежать этого. Так уж лучше незнакомое место, чужие люди и возможность сконцентрироваться на наблюдениях за теми, кто будет рядом. Иначе я попросту сойду с ума от тех домыслов, что превращают мой мозг в фарш.

У бара я на мгновение остановилась, думая, стоит мне пересекать порог заведения в чужой стране или лучше вернуться под безопасный кров адвокатского дома и продолжить ходить из угла в угол под настороженными взглядами не моей родни? А если Костя уже там? И что тогда он скажет мне после стольких часов отсутствия? Что всё хорошо? У кого?

— Прекращай, — велела я себе и шагнула в гостеприимные двери питейного заведения.

Местечко оказалось уютным и пока полупустым, все-таки за окном продолжал течь день. Я сразу направилась к стойке, уселась на высокий стул и скользнула взглядом по стройным рядам разноцветных бутылок. Бармен — молодой худощавый мужчина, подошел ко мне. Он приветливо улыбнулся и поздоровался, разумеется, по-французски. Чтобы понять пресловутое «бонжур», знаний языка не требовалось, и я ему кивнула в ответ. Следующую фразу я поняла по смыслу, а может только подумала, что поняла, но так общаться было невозможно.

— Вы говорите по-английски? — спросила я.

— Да, разумеется, — перешел на английский бармен. — Чем могу быть полезен очаровательной мадемуазель?

— Давайте начнем с чашки кофе, — ответила я, улыбнувшись в ответ.

Вскоре передо мной стоял первый заказ, и бармен, как довесок к кофе.

— Вы не англичанка, — заметил он. — И не американка. Интересный акцент. Откуда вы?

— Из России, — ответила я, сделав первый глоток, и одобрительно кивнула: — М-м, вкусный кофе.

— Благодарю, — улыбнулся бармен. — Меня зовут Патрис, Патрис Леруа. Могу я узнать ваше имя?

— Вероника, — сказала я, рассматривая мужчину с большим интересом.

Он был по-своему интересен, даже, наверное, симпатичный. Несмотря на худощавость, Патрис не воспринимался, как хиляк, скорей, был жилистым. Пронзительные темно-карие глаза и нос с небольшой горбинкой, вкупе с удлиненным овалом лица, делали его похожим на… вампира. Не в смысле — страшный. В мсье Леруа было нечто завораживающее, притягательное. И если бы не синеглазый мерзавец, рвавший сейчас на клочки мою душу, я бы, наверное, даже пофлиртовала с этим французом. Хотя… Почему бы и нет? Откуда мне знать, чем сейчас занимается Колчановский? Да и в конце концов, я — свободная женщина, пока не доказано обратного. Тем более в темных глазах напротив читался явный интерес к моей персоне. Может от скуки, а может и вправду понравилась. Так почему бы и нет? И я снова улыбнулась Патрису.

Спустя час в баре прибавилось народа, и бармен всё чаще отвлекался от нашего разговора, текшего легко и непринужденно. Я уже знала, что Патрису двадцать четыре года, что он расстался с девушкой и уже месяц живет один. Между делом выяснилось, что у меня красивые глаза, похожие на изумруды, и очаровательная улыбка. Всё это было очень мило и хорошо отвлекало меня от опасных подозрений, но только пока мы разговаривали. А как только Патрис отходил, мысли, словно сорвавшиеся с привязи псы, кидались на мой разум, вгрызались в него, остервенело рыча, и я опять смотрела на часы.