Клевета - Фэйзер Джейн - Страница 56

Де Жерве мрачно глядел на столпившихся на лугу женщин и мужчин, на босоногих маленьких детей, испуганно посматривавших на вооруженных людей из-за юбок матерей. Деревенские старики хранили горестное молчание, лишь подергивая себя за спутанные седые бороды.

Гай вдруг понял, что ничего не возьмешь с этих людей, и без того выжатых как лимон, голодавших по весне, изнуренных, отчаявшихся. Им нужно дать время, чтобы посеять и собрать новый урожай, восстановить разоренные хозяйства, обжиться. Но ничего не взять он тоже не мог, а потому Гай объявил, что все подданные милорда де Бресса старше шестнадцати лет должны будут отрабатывать на его землях и в замке по два дня в месяц.

Жители деревни выслушали его решение в полной тишине: они не рассчитывали на подобную милость: в этом краю такого не бывало. Но постепенно до них дошло, что им предоставляется отсрочка. На усталых лицах, старых и молодых, белозубых и беззубых, появилась неуверенная улыбка.

Не дожидаясь проявлений благодарности, Гай поднял руку, и герольд протрубил сигнал отправления. Отряд развернулся и поскакал прочь.

Когда Гай вернулся в замок, колокола созывали на вечерню. Оставив Джеффри меч и кинжал, он с остальными воинами поспешил в церковь. Магдален сидела впереди всех, перед оградой алтаря. Она напряженно улыбнулась ему, когда он опустился рядом и протянула сложенный пергамент с печатью Ланкастера. Гай положил грамоту на скамью и нахмурился: как можно думать о мирских делах в этом святом месте в разгар службы?

Это была первая за долгое время весть из Англии, почти наверняка нерадостная для Магдален. Ей очень хотелось самой вскрыть пергамент, но посыльный сказал, что письмо предназначено лично для лорда де Жерве, и только он может вскрыть его. Тогда Магдален взяла пергамент в церковь, надеясь, что Гай у нее на глазах тут же его и вскроет. И вот вместо этого он положил бумагу рядом, да еще нахмурился, будто она сделала что-то предосудительное.

Монотонно вел службу отец Вивьен, и Магдален вместе со всеми встала на колени; губы механически шептали молитву, голова же ее была занята совсем другим.

— Я хотела распечатать, но подумала, что ты будешь недоволен, — сказала Магдален, когда они вышли из часовни.

— Я рад, что ты удержалась, — отвечал он. — Мне бы это, конечно, не понравилось, да и нет никаких оснований так торопиться.

— А что там?

— Откуда я могу знать, пока не вскрыл его? Я буду в своей рабочей комнате. Джеффри, пойдем, ты поможешь мне снять кольчугу перед ужином.

— А я? — Магдален все еще не верила, что он не хочет показать ей письмо.

Но Гай был непреклонен. В письме мог содержаться ответ на просьбу выдать за него дочь герцога и вдову Эдмунда де Бресса, и, не зная, что именно напишет Ланкастер, Гай не считал возможным посвящать в это Магдален.

— Если хочешь, зайди ко мне через четверть часа, — сказал он и быстро зашагал прочь, оставив Магдален в коридоре с разинутым от изумления ртом. Глаза девушки быстро наполнились слезами. Слезами слабости и горького предчувствия.

Гай подождал, пока Джеффри снимет с него кольчугу и перевязь, нальет вина в оловянный кубок и уйдет, и только тогда распечатал письмо герцога.

Содержание его было предельно просто: Эдмунд де Бресс, подвергшийся прошлым летом нападению и считавшийся погибшим, не умер, а залечив свои раны в близлежащем аббатстве, возвратился в Савойский дворец. Он не смог прибыть к своей супруге немедленно, поскольку заболел вновь, но в настоящее время сеньор де Бресс находится на пути во Францию, где без промедления приступит к обязанностям владельца замка. Сразу по его прибытии Ланкастер приказывает своему дорогому и любимому слуге Гаю де Жерве немедленно возвратиться в Англию.

Гай впал в оцепенение. Несколько минут он стоял, тупо уставившись в каменную стену, ошеломленный и раздавленный этой новостью. Если бы Ланкастер сообщил, что у него, как у отца, иные планы на будущее Магдален, то есть отказал бы Гаю, можно было бы поехать в Лондон и попытаться уговорить герцога, используя его дружеское расположение. Но внезапное воскрешение Эдмунда де Бресса переворачивало все. Гай стал опекуном и наставником Эдмунда, когда тот был еще десятилетним мальчишкой, и Эдмунд всецело полагался на своего дядю. И вот, пусть непреднамеренно, дядя вместе с его обожаемой женой де Бресса наставил ему рога и подарил внебрачного ребенка.

Гай содрогнулся от отвращения к самому себе: так плохо ему было только тогда, когда он в первый раз убил человека. Он был юным пажом, восторженным и наивным, но после битвы у Пуатье превратился в отягощенного жизнью мужчину, жестокого и беспощадного к врагу рыцаря.

Гай вздрогнул. Теперь он знал, что ему делать: как можно скорее покинуть женщину, околдовавшую его своей красотой и страстностью, навсегда забыть о ней и об их ребенке, оставив его человеку, которому по праву надлежит быть его отцом, уехать подальше от этого места греха… от женщины, которая его в этот грех ввела. Молить у Бога прощения и, может быть, начать новую жизнь.

Дверь внезапно распахнулась.

— Что с тобой? — Магдален смертельно побледнела, увидев лицо Гая, так непохожее на то, к которому она привыкла, даже не лицо, а безжизненную маску. Она нервно ухватилась за нитку бус на шее. — Гай, что случилось?

Гай смотрел на женщину, виновную во всем случившемся, женщину, чья неумеренная страсть, слепота и эгоистичность довели их обоих до этого кошмара, и невольно испытал отвращение.

Магдален, мгновенно уловив его чувства, отпрянула. Не в силах понять, что происходит, она с изумлением и страхом глядела на него.

— Пожалуйста… Умоляю, милорд, что случилось?

— Иди сюда, — тихо произнес Гай. Чувство жалости к ней, матери его ребенка, затопило его сердце, он взял себя в руки и рассказал ей о письме.

— Твой муж в любую минуту может объявиться здесь, — закончил он с тоской в голосе.

Гаю это показалось неестественным, но услышанное как будто успокоило Магдален.

— Я же вам говорила, что Эдмунд жив, так вы и слушать не хотели, — сказала она ровным голосом.

— Откуда ты знала об этом?

Она пожала плечами.

— Знала и все. Но стоило мне начать об этом говорить, ты становился таким несчастным, что я сразу же замолкала.

Он похолодел.

— Ты понимаешь, что ты говоришь, Магдален?

— С трудом, — согласилась она, жалобно улыбнувшись. — Но я долго думала о том, что я должна сказать Эдмунду…

— Ты ничего ему не скажешь, — почти закричал он в ужасе. — Я уеду, как только твой муж вернется в замок. Он ничего не должен знать… ничего! Понятно?

Она покачала головой с так хорошо знакомым ему упрямством, глаза ее прояснились, а голос зазвучал поразительно безмятежно:

— Нет, как ты не понимаешь, Гай? Я не могу без тебя, и мы решим этот вопрос так, как это делают другие. Мой отец, например, открыто живет с Кэтрин Суинфорд, имеет он нее внебрачных детей… есть и другие примеры…

— Ты не соображаешь, что говоришь! — почти грубо перебил ее Гай. — Ты обесчещена, твой муж обесчещен, я обесчещен! Твой муж вправе лишить жизни нас обоих, и никто его не осудит. Но мы не имеем права причинять ему такие страдания. В конце концов кроме нас и твоих служанок, никто ни о чем не знает. Минуту назад я готов был вообще умереть, чтобы загладить вину…

Но уже произнеся эти слова, Гай вдруг понял, что никогда этого не сделает.

Магдален зарыдала, потрясенная внезапным предательством.

— Боже, ты… ты это говоришь? Ты готов бросить своего ребенка? Я уж не говорю обо мне…

У Гая вновь мелькнула мысль об Изольде де Боргар, женщине, которая заманивала мужчин в предательские сети соблазна, но он тут же отогнал от себя этот образ: при всей своей колдовской силе, Магдален никогда не преследовала корыстных целей и менее всего стремилась причинить кому-нибудь зло. Ею двигали любовь и страсть, и она была такой же жертвой этих чувств, как и он.

— Душа моя, — сказал он осевшим от раскаяния голосом, — прости меня!